Чаще других к услугам авиации прибегал командующий Донской армией генерал Сидорин, наверное, потому, что сам был летчиком. В1905—1907 гг. он окончил авиационную школу и получил специальность пилота и наблюдателя. Теперь не получая ниоткуда поддержки, предоставленный самому себе, он почти каждый день, а иногда по два раза вылетал на фронт, где на месте изучал обстановку и принимал непосредственное участие в руководстве боевыми операциями. Летал он обычно с полковником Стрельниковым. Такие полеты были связаны с большим риском, и однажды генерал Сидорин оказался в критической ситуации.
В очередной раз они со Стрельниковым полетели на фронт и посадили самолет возле станицы Павловской, расположенной в двух верстах от станции Сосыка. В станице в это время шел бой. Красные теснили казаков и их арьергардные лавы начали быстро покидать Павловскую. Быстро оценив ситуацию, Сидорин и Стрельников запрыгнули в кабину, чтобы покинуть опасное место. Была дорога каждая секунда, и хотя мотор запустили сразу же, но самолет с места не двигался, его колеса глубоко увязли в жирном черноземе. Летчики выпрыгнули из самолета и приготовились поджечь его, чтобы не достался красным. Несколько казаков, узнав Сидорина, подскочили к нему и один из них предложил командарму свою лошадь. В это время из-за станицы показалась задержавшаяся калмыцкая сотня, которой было приказано немедленно спешиться и тащить аэроплан из грязи на руках, чтобы вывезти его на сухое место. Затея удалась. Самолет поставили на сухую дорогу, и летчики уже под выстрелами красноармейцев подняли его в воздух{94}.
Сплошной линии фронта не существовало. Ее начертание угадывалось только по перечню населенных пунктов и речных переправ, упоминавшихся в военных сообщениях. Этим успешно пользовалась красная конница, применяя глубокие обходы и охваты белых частей, прорываясь в их тылы и расположение штабов. Большой урон живой силе белых наносили пулеметные тачанки. Впервые такой вид оружия был применен в 1918 г. в бою под Романовкой у хутора Харитонова. Тогда две сотни красных кавалеристов отбивали атаку вчетверо превосходящих сил белых. В самый напряженный момент боя казак-агитатор Ф. Нефедов поставил пулемет «максим» на тачанку и, выскочив на ней во фланг белоказакам, открыл огонь, и тем спас положение. С тех пор боевую тачанку стали активно внедрять, сначала по собственной инициативе войск, а потом она была принята на вооружение уже официально{95}. Однако существует так же мнение, что впервые пулеметную тачанку применили махновцы.
В итоге крупных неудач Белого движения на Юге России к концу февраля 1920 г. вся территория Войска Донского перешла в руки Красной Армии. Только часть беженцев, все еще надеясь на улучшение ситуации, сосредоточились на границе с Кубанью. Армии же, Донская, а еще раньше Добровольческая, перешли на ее территорию. Ни те, ни другие не были здесь желанными гостями. Население кубанских станиц нередко встречало их враждебно, и тому были свои причины. «Добровольцев» и донцов упрекали в том, что они бегут, а в это время Деникин очищает кубанские станицы от казаков и бросает их на фронт. Не вызывало дружелюбия к донцам и их участие в поисках дезертиров на кубанской территории. Солдаты-«добровольцы» из числа мобилизованных ставропольских крестьян теперь открыто вымещали на местных жителях свои обиды. В 1918 г. многие села Ставропольской губернии восстали против Добровольческой армии, и карательные операции тогда проводили кубанские части, входившие в ее состав. На ставропольцев в наказание была наложена контрибуция в три миллиона пудов хлеба, и кубанцы охотно и откровенно грабили тогда крестьян.
Вскоре среди донцов и «добровольцев» прошел слух о том, что кубанцы вообще намерены их разоружить, выдать большевикам и получить, таким образом, себе право на автономию в составе РСФСР. Казаки с таким трудом созданных новых кубанских частей начали митинговать, решая — идти на фронт или подождать, пока Рада заключит с большевиками соглашение. Сформированный, например, в станице Славянской полк, почти два месяца митинговал, не решаясь выступить на фронт. Лишь после того, как в станицу прибыл карательный отряд донских казаков, каждого 10-го расстрелял, а каждого 60-го выпорол, кубанцы отправились оборонять свою столицу. Дело дошло до того, что командующий Донской армией генерал Сидорин после ряда телеграмм, посланных в Екатеринодар, где требовал срочной отправки кубанских частей на фронт, заявил атаману Букретову, что будет вынужденным объявить Кубань своим тыловым районом, со всеми вытекающими последствиями.
Какие формы приобрели в то время взаимоотношения между донскими и кубанскими казаками, убедительно передал Е.Н. Раковский, свидетель и участник тех событий. «Я наблюдал это, — пишет он, — когда наш поезд благополучно проехал совершенно опустевшую Тихорецкую и подошел к следующей станции—Малороссийской, где кубанцы, как оказалось, громили донской интендантский склад. Одновременно с нами к станции подошел донской броневик и открыл из орудия огонь по станице Архангельской, жители которой, разграбив один склад, шли на станцию грабить другой. Когда заработал еще и пулемет, наблюдавший за этим атаман Таганрогского округа генерал Филатов спокойно изрек: «Так и нужно. Давно бы так: пора бросить церемониться с ними»... Но, — продолжает Раковский, — в этих словах чувствовалась и тяжкая боль за родное казачество, и горечь разочарования, и слабая надежда на то, что кубанцы отрезвятся»{96}.
Отступление приобретало всеобщий характер. Поезда, идущие на юг, были переполнены. В них кого только не было: отбившиеся от своих частей офицеры, солдаты, казаки. Все с чемоданами, сумками, мешками. Они облепляли вагоны, словно рой пчел, ехали на крышах, переходных площадках вагонов, не брезгуя и теми, в которых перевозили лошадей и скот. На станциях и вокруг них стояли настоящие таборы беженцев, ожидающих свободных поездов. Тифозные и раненые перемешались со здоровыми, дети, старики и женщины находились в одинаково антисанитарных условиях с войсками и беженцами. Параллельно железнодорожным путям двигались нескончаемые обозы вперемешку с воинскими частями, практически уже потерявшими воинский вид.
3 марта 1920 г. войска Красной Армии приступили к проведению заключительной, на Юге России, Кубано-Новороссийской операции. Для решения ее задач привлекались войска Кавказского фронта в составе 8-й, 9-й, 10-й, 11-й общевойсковых и 1-й Конной армий.
Нужно отметить, что красные тоже были в сложном положении. Кавказский фронт ввиду угрозы нападения Польши перестал получать подкрепления, собственные тылы из-за непролазной грязи сильно отстали и темпы наступления стали падать. Численного превосходства ни у одной из сторон практически не было. По оценке Л. Троцкого, обе стороны совершенно выдохлись и вопрос заключался только в том, у кого из них окажется крепче воинский дух.
Тем не менее, красное командование стремилось поскорее завершить разгром Деникина, поэтому войска получили задачу — не смотря ни на что неотступно преследовать противника, не давать ему закрепиться на рубежах рек: Челбас, Бейсуг и Кубань. К этому времени и красные и белые уже знали, что полностью разгромлены Колчак, Юденич и Миллер, остались только «добровольцы» с казаками да Махно. Эти сведения еще больше подрывали дух белого воинства. Дезертирство в его частях достигло небывалого размера. В «добровольческих» дивизиях и полках бежали не только солдаты, но и их командиры. Орудия оставались без прислуги, некоторые офицеры садились за ездовых. Так, в 1-м батальоне Дроздовского полка оставалось всего 40 человек, причем 20 из них были дезертирами из других частей. Их по дороге отловили и поставили в строй{97}.
Тем не менее, Добровольческий корпус фронт не бросал. Его боевой порядок генерал А.П. Кутепов построил так, чтобы лучше использовать свои боеспособные части, полнее учесть при этом рельеф местности и перейти к прочной обороне. В центр была поставлена Дроздовская дивизия, слева от нее части кубанских казаков, справа Алексеевская дивизия, а дальше — остатки кавалерийской дивизии генерала И.Г. Барбовича и донцы. Корниловская дивизия оставалась в резерве, а Марковскую он вывел из боевого состава для пополнения. (Она под Ростовом понесла большие потери.) Неплохо продуманный план, тем не менее, осуществлен не был. Закрепиться где-либо «добровольцы» не смогли. Красная конница все время старалась отрезать их от переправ, которых становилось все меньше. Почти все мосты по пути следования армии были взорваны. Там, где все же переправа была возможна, воспользоваться ею стремилось такое количество войск и беженцев, что преодолеть мост или брод было крайне тяжело. Отступающие добровольческие части у переправы через реку Челбас догнали свои тылы, которые перемешались с беженцами. «Здесь, — пишет штабс-капитан Г. Орлов, — стоял сплошной крик, понукание лошадей и волов, стоны раненых. В непролазной грязи колеса повозок увязали так, что их не было видно. Лошади и волы выбились из сил, образовались заторы от сцепившихся осями и перевернувшихся повозок»{98}.
Все, и «добровольцы» и казаки, стремились теперь успеть уйти за Кубань, однако, что будет потом, руководители Белого движения толком и сами не представляли. А между тем отход в Закубанье не мог спасти белые войска. Район, расположенный по левому берегу реки, до станицы Усть-Лабинской, был слабо населен, до крайности беден хлебом и большевистски настроен. Местность в этом районе была низменная и болотистая, с трудно проходимыми дорогами; полностью отсутствовала связь между населенными пунктами. Дальше начиналось предгорье и выход к побережью Черного моря в места еще более бедные. Таким образом, при быстром отходе туда армия и беженцы вынуждены были бы жить исключительно на собственные средства, ибо для создания там продовольственных запасов времени уже не осталось.