{50}.
Получив, наконец, в свое распоряжение донские соединения верховное командование постаралось максимальное их количество влить в «добровольческие» формирования. Командование Донской армией принял человек, устраивающий Деникина — генерал В. И. Сидорин. Однако, как показали дальнейшие события, смена общего руководства донцам особых успехов в их боевой деятельности не принесла. Большие потери и нежелание воевать вдали от своих станиц продолжали снижать и без того невысокий моральный дух донских казаков. Правда, много шуму наделал рейд корпуса генерала К.К. Мамонтова, в июле-августе 1919 г, но организация и конечный результат этого в целом успешного похода показали, что ненормальные отношения между руководством донского казачества и «добровольческим» командованием продолжают вредить общему делу.
Когда в штабе ВСЮР стало известно о походе и о том, что для него формируется конная группа в 7—8 тысяч человек, то попытались согласовать направление ее рейда в интересах общего наступления на Воронеж. Этот город должен был брать Кубанский корпус генерала Шкуро, и помощь Мамонтова ему была бы очень кстати. Мамонтов получил такую задачу, но от ее выполнения уклонился. Удача сопутствовала генералу, и он нанес серьезный урон красным, пройдясь по тылам их войск. Мамонтов захватил огромную добычу и включил в состав своего корпуса сдавшуюся ему Тульскую дивизию красных{51}. Деникин снова попытался направить Мамонтова в нужном направлении, на запад, чтобы перерезать железнодорожную линию Курск — Орел — Тула — Москва. Но тот опять поступил по-своему. Обремененный огромной добычей, его корпус повернул на юг и все-таки занял Воронеж. Но, соединившись с корпусом генерала Шкуро, он тут же вышел из рейда по собственному решению. Этот рейд Мамонтова скорее напоминал поход «за зипунами» времен казачьей вольницы{52}.
Как вспоминал потом генерал Шкуро, который, кстати, и сам не отличался чистотой нравов, он был поражен размерами награбленного донцами. «Мамонтов, — писал он, — вел за собой бесчисленные обозы с беженцами и добычей. Достаточно сказать, что я, едучи в автомобиле, в течение двух с половиной часов не мог обогнать их. Казаки Мамонтова сильно распустились, шли в беспорядке и, видимо, лишь стремились поскорее довезти до хат свою добычу. Она была, по-видимому, весьма богата. Например, калмыки даже прыскали своих лошадей духами»{53}.
Не лучше у добровольческого командования складывались отношения и с верхушкой кубанского казачества. Причина все та же — местный сепаратизм, нежелание Кубани участвовать в общерусском деле. Справедливости ради, следует все же сказать, что Кубань, как и Дон, сыграла огромную роль в создании и становлении Добровольческой армии. Вовремя 1 Кубанского похода присоединившийся к армии генерала Л.Г. Корнилова отряд полковника В.И. Покровского разделил с ней все невзгоды и тяжесть боев. Еще более существенной была их помощь во втором Кубанском походе. Казаки тогда стремились поскорее начать освобождение своих станиц от красных и неизменно показывали высокий наступательный дух и единение с «добровольцами». После взятия первого кубанского населенного пункта — станицы Новопокровской — Добровольческая армия пополнилась тремя казачьими кавалерийскими полками и четырьмя пластунскими батальонами. Бригада Покровского была развернута в дивизию, а генерал П.В. Глазенап смог сформировать кавбригаду.
«Добровольческое» командование вправе было рассчитывать, что его боевой союз с кубанским казачеством и дальше будет развиваться по восходящей линии. Поэтому сразу же после взятия станицы Новопокровской Деникин обратился к Кубанскому Войсковому атаману А.П. Филимонову с официальным письмом, в котором говорил, что в связи со вступлением Добровольческой армии на кубанскую землю все территориальные первоочередные части должны войти в ее состав. Там же он предупредил атамана, что никакого сепаратизма не должно быть{54}.
Однако вместо ответа Филимонов со своим военным министром опубликовали приказ, в котором изложили структуру и организацию Кубанских вооруженных сил. Там же сообщалось, что все кубанцы будут изъяты из Добровольческой и вольются в Кубанскую армию. Отношения между Деникиным и кубанским руководством начали портиться еще и потому, что последнее изъявило намерение забирать все трофеи, которые «добровольцы» будут захватывать у большевиков на кубанской территории. Мотивировали свое решение тем, что такова вековая традиция.
Когда спустя 4 месяца после своего ухода из Екатеринодара Добровольческая армия вернула столицу Кубани, то у Деникина была возможность раз и навсегда покончить с местным сепаратизмом. Для этого достаточно было посадить там своего наказного атамана. Но ни он, ни бывший тогда еще в живых генерал Алексеев не пошли на это, так как справедливо полагали, что такой шаг вызовет возмущение казаков, как рядовых, так и тех, кто находился у власти. Деникин и его окружение считали все же, что с Филимоновым сотрудничать было можно. Он не стремился к обострению отношений с командованием Добровольческой армии, мог идти на компромиссы. Однако этого нельзя было сказать о Кубанской Раде, ни об одной из ее палат, ни о Краевой{55}, ни о Законодательной{56}. И в той и в другой большим влиянием пользовались те политики, которые были категорически не согласны с тем, какие диктаторские полномочия присвоил себе командующий Добровольческой армии. Они настойчиво требовали от своего атамана решительных действий по созданию Юго-Восточного Союза, куда Кубань, по их планам, должна войти на федеративных началах. Добровольческое командование очень не хотело разрыва с Кубанью, так как прекрасно понимало, что это обернется огромными потерями, в том числе и в численности личного состава. К сентябрю 1918 г. в Добровольческой армии было 12 общероссийских полков, в том числе только 2 конных. Кубанских же кавалерийских полков имелось 16 и 8 пластунских батальонов. При этом практически все кубанские части были перемешаны с общероссийскими. Кроме того, часть казаков входило в состав пехотных полков, таких, к примеру, как 1 Кубанский стрелковый и Партизанский. В целом в боевом составе армии кубанцы составляли 30% личного состава, а в офицерских частях их было еще больше — 60—65%{57}. Несложный анализ показывает, настолько бы поредели «добровольческие» части без кубанцев особенности конница. Правда, и Кубанской армии, в случае получения ею самостоятельности, тоже пришлось бы нелегко. Она теряла при этом Генеральный штаб, технические части и большинство артиллерии. Ее пластунские батальоны покинули бы почти все офицеры — не казаки. Сам атаман Филимонов говорил в это время: «Мы так срослись с Добровольческой армией, что каждое расхождение кровоточит»{58}.
Нужно иметь в виду также, что Кубань, по сути дела, кормила Добровольческую армию, так как располагала огромными возможностями для снабжения войск продовольствием. Даже после всех реквизиций, которые провели большевики во время пребывания там у власти, к весне 1919 г. в ее закромах еще оставалось 30 млн пудов хлеба от 4-х последних урожаев. В достаточном количестве имелось также растительных масел и табака, которые можно было использовать для товарообмена.
Учитывая это, Кубанское правительство в конце августа 1918 г. издало распоряжение, по которому закрывались все границы области для вывоза сырья и продовольствия. В результате нарушилась установившаяся система снабжения тех частей Добровольческой армии, которые находились за границами Кубани. Но правительство сделало еще один шаг, ведущий к углублению раскола, — 13 сентября оно подчинило себе железные дороги, проходившие по территории края. В итоге из Новороссийска, например, в Ростов через станцию Торговая поезда проходили по территории трех суверенных государств с донскими и кубанскими таможнями. И это в то время, когда фронту было крайне необходимо оперативное снабжение оружием, боеприпасами и продовольствием.
Как уже говорилось, средоточием сепаратистских настроений в Екатеринодаре была Рада, обе ее палаты. В пылу политической борьбы каждая из них, в свою очередь, тоже разделилась на два непримиримых лагеря — «линейцев» и «черноморцев». «Линейцы» — это потомки выселенных некогда с Дона казаков и дополнявших их в разные периоды выходцев из крестьян центральных губерний и Ставрополья. Они располагались по линии специально сооружаемых укреплений для несения кордонной службы в предгорьях Северного Кавказа. Расположение линий периодически менялось, продвигаясь все ближе к горам. В описываемый период слово «линеец» стало синонимом либерала, русского центриста. Политическим центром «линейцев» был г. Армавир. В Раде они были в меньшинстве, в оппозиции и интеллектуально слабее. Их считали друзьями Добровольческой армии, и они концентрировались вокруг атамана — генерала Филимонова.
«Черноморцы» — это потомки запорожцев, переселившихся на Кубань во времена Екатерины II. Они населяли северо-западную часть Кубанского края. Слово «черноморец» во время Гражданской войны стало синонимом украинофила, сепаратиста и даже социалиста. «Черноморцы» объединялись вокруг председателя правительства Л.Л. Быча и председателя Законодательной Рады Н.С. Рябовола. Причем именно последний давал импульс всем сепаратистским настроениям, очевидно, за это он и поплатился жизнью. Во время конференции по поводу создания Юго-Восточного союза в г. Ростове 27 июня 1919 г. он был убит. Убийцу тогда не нашли, но в Екатеринодаре не сомневались, что в роли заказчика убийства выступило руководство ВСЮР.