— Не надо… Настья… Настья, — раздался около самого ее уха голос Мэйла. — Настья… Настья…
Горячее дыхание Джо обжигало щеку. Девушка забыла о своем недавнем страхе и ужасе, о своих слезах, которые быстро высохли на рдеющих щеках. Настя слушала Джо взволнованная и счастливая. Как приятно чувствовать его руки на своих плечах. Они такие ласковые и успокаивающие, а в голосе Мэйла столько новых ноток, заставляющих радостно замирать сердце. Настя уже готова была обернуться к Джо и сказать ему что-то нежное, но вдруг представила себя со стороны — она была почти в объятиях негра.
Настя быстро и ловко вывернулась из рук Мэйла и отбежала к печке. Шерстяной платок съехал на плечи, открыв растрепавшиеся русые волосы. На лице отразились и стыд, и смущение, а в широко раскрытых глазах было такое смятение чувств, что Джо, сделав шаг к девушке, остановился. Его большие руки повисли вдоль тела, показались ему лишними, неуклюжими. Да и сам он чувствовал себя лишним и смешным перед этой девушкой; «Надо уйти, уйти», — думал он, но не мог сделать ни шагу.
Настя встретилась с Джо взглядом. Эти большие, с ослепительными белками глаза звали ее, молили… Настя тряхнула головой, стащила рывком с плеча платок и громко, почти грубо сказала:
— Ну, что уставился, чумазый? Принес дров? Печку топить надо!
— Иес… да… ай… Я скоро… Настья… — закивал улыбаясь Мэйл.
Настя на него не сердилась, нет. Это он видел, знал. Она его не прогонит, она его просит помочь.
Мэйл торопливо вышел из кухни, но за порогом его остановил голос девушки.
— Постой-ка! Шапку-то надень. — Настя выбежала к нему. В руках у нее была шапка, которую он забыл в кухне. Сунув ее Джо, девушка притворно-сердитым голосом сказала: — Застудишься еще. Возись тут с тобой!
Она вернулась в кухню и, закрыв лицо руками, тихо и радостно засмеялась.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Генерал-губернатор неторопливо помешивал ложечкой в маленькой фарфоровой чашечке. Свет от пылающих в камине поленьев падал на лицо моряков и Корфа, пурпурными бликами играл на поверхности кофе, и тогда казалось, что в чашечках налито расплавленное золото. В гостиной губернаторского дома стоял сумрак. За беседой незаметно пролетело время, и день сменился глубоким вечером.
— Я, к величайшему моему сожалению, — заговорил первым губернатор после того, как Клементьев рассказал о готовности своих судов выйти в море, — не смогу вас проводить в ваш первый промысловый рейс. На рассвете отправлюсь в Иркутск. Кажется, господа, будет наконец решено строить Сибирскую железную дорогу до Тихого океана.
— Давно бы пора! — Ложка звякнула о блюдце Северова. — Сколько говорили, говорили. Когда же наконец Россия обратит внимание на эту столь богатейшую свою провинцию? Эх, господа, нам нужен Петр Великий, а не земские начальники.
— Алексей Иванович, — с легкой укоризной остановил его Корф. — Вы же понимаете, что мое положение…
— Простите, — извинился Северов и метнул сердитый взгляд на дальнюю стену гостиной, где блестел масляными красками портрет Александра III, и не удержался: — Контрреформы[36] — это же ретроградство!
— Так, значит, денька через три-четыре вы отчаливаете? — вернул губернатор разговор к прежней теме. — Рад, очень рад за вас и желаю вам попутного ветра. Но вот, господа, — тут Корф сделал паузу, отпил глоток кофе. — Испытывая к вам большое расположение, считаю своим долгом предупредить, что оказать содействие в водах у берегов Кореи я бессилен, как и наши немногочисленные корабли.
— Как и вся Россия, — с сарказмом добавил Северов.
— Если хотите, то и так, — подтвердил Корф и повернулся к Клементьеву. Капитан сидел в кресле, держа в руках чашечку кофе, но, очевидно, забыв о нем. Его глаза были устремлены на огонь. Почувствовав на себе взгляд Корфа, Георгий Георгиевич слегка кивнул:
— Я слушаю вас…
— Россия — только добрый сосед Кореи, но наших там интересов нет.
— Зато там хозяйничают американцы и японцы, — взволнованно заговорил Северов. — Они в корейских министерствах, они прибирают эту страну к своим рукам. Почему мы не послали военных инструкторов в корейскую армию, как это просил король Кореи, почему не удовлетворили его желание принять протекторат России?
— Все это могло вызвать международные осложнения, — ответил Корф.
— А посему отдали Японии Курильские острова? — Северов сердито поставил на столик чашку, и из нее выплеснулся кофе. — Русские люди в тумане веков открыли эти острова, бросили в их землю первые зерна русского хлеба.
— Не будем столь печально смотреть на настоящее, а тем более на будущее. — Корф поднялся, взял щипцы и поворошил поленья. Они рассыпались в рубиновые угли. В лицо морякам ударила волна горячего воздуха. Несколько искр упало на ковер, запахло паленой шерстью. Корф бросил щипцы и сказал: — Верую, что иные времена, более благодарственные, придут на эти берега. А пока вы, Георгий Георгиевич, единственный российский китобой.
— В Англии китобоев пятьдесят тысяч, — горько заметил Северов. — И промышляют они по семьсот тысяч пудов жиру китового да уса по тридцать тысяч фунтов. Сами же об этом в своих газетах пишут.
— Будет и у нас, много китобоев, — поднялся с кресла Клементьев. — Будут, будут! — повторил он настойчиво, убежденно. — И по курсам, которые проложил капитан Удача, поведут свои суда!
— И по вашим курсам, — добавил серьезно Корф. — У берегов Кореи русские еще не охотились.
Он подошел к столу и, взяв пакет, вернулся к камину. Заговорил, обращаясь к Клементьеву:
— В русской императорской миссии в Корее состоит господин Вебер, действительный статский советник. Лично я с ним только однажды виделся в Петербурге, но тешу себя надеждой, что как верный сын отечества господин Вебер окажет вам свое покровительство. О чем я и прошу! — Он протянул пакет Клементьеву. — Возьмите!
— Спасибо, — от всего сердца произнес Клементьев, понимая, что губернатор большего сделать не может. Они обменялись крепким рукопожатием.
— Желаю вам попутного ветра. — Корф проводил моряков до дверей и тут дотронулся до рукава Клементьева. — Разрешу себе задержать вас еще на минуту.
Северов понял, что губернатор хочет остаться наедине с капитаном, и вышел в вестибюль.
— Вынужден вас огорчить, Георгий Георгиевич! Господин Ясинский, мадам Загорская, священнослужители подали мне прошения с жалобами на вас.
— Я ожидал этого, — сказал Клементьев как можно спокойнее, но в душе его росла большая тревога. — До сих пор я не мог ничего предпринять.
— Я знаю, — наклонил голову Корф. — И искрение хочу вам помочь, Георгий Георгиевич. Позвольте дать совет. Поспешите с церковным бракосочетанием.
— Да, да, — капитан заговорил торопливо. — Я с женой еду в Корею и там…
— Я бы рекомендовал лучше зайти в Японию. Не уверен, что в Корее вам будет легче это сделать. — Корф говорил хмурясь, но Клементьев этого не замечал. Генерал-губернатору не нравилось то, что он вынужден вот так, противозаконно поддерживать Клементьева в его поступках, защищать и даже давать советы. Корф знал, что этим он вызывает к себе недоброжелательное отношение и духовенства, и части коммерсантов, связанных с Ясинским. Он едва сдерживал себя, чтобы резко не отчитать Клементьева, который ему нужен. Корф не раз думал о том, что если предприятие Клементьева увенчается успехом, то это благотворно отразится на хозяйстве края, на его экономическом развитии и принесет не только доход, а и обратит на себя внимание Петербурга, возможно, двора, и тогда Корф как умелый администратор будет на хорошем счету, возможно получит награду и даже перевод поближе к столице. Далеко шли честолюбивые мысли Корфа. Вот почему он вместо того, чтобы выговорить Клементьеву, с наигранным участием сказал: — До Сеула вам добираться далеко, да и время сейчас там смутное. В Нагасаки же в нашем посольстве есть церковь… Нет, вам лучше всего зайти в Японию. Там не предвижу никаких затруднений.
— Спасибо! — от всего сердца, сказал Клементьев. — Так и решили — иду в Японию.
Когда капитан стал прощаться, Корф сказал:
— Поспешите. Опасаюсь, как бы господин Ясинский не попытался вернуть Тамару Владиславовну домой на основании закона. Тут уж я буду бессилен.
— Да, я знаю. — Клементьев горячо пожал протянутую руку губернатора. — Ухожу на днях.
Проводив капитана до дверей, Корф добавил:
— И еще о той девушке, что живет у вас.
— Анастасии Сухоедовой? — напомнил имя Насти капитан.
— Да, — кивнул Корф. — Больше ни ее, ни вас мадам Загорская тревожить не будет. Я дал распоряжение полиции.
— Благодарю вас. Это очень хорошая девушка, и было бы весьма печально, если бы она оказалась в руках этой «мадам». — Клементьев не хотел произносить имя содержательницы заведения.
— Разрешите пожелать вам счастливого плавания! — сказал в заключение Корф, и они расстались.
И все же этот последний разговор с Корфом расстроил капитана. Поднимаясь по каменистой обледенелой улице, Клементьев оглянулся на город с его редкими тусклыми огнями. В темноте дома казались низкими, тяжелыми, угрюмыми. И где-то там, за толстыми стенами, кто-то пачкал имя Тамары, его жены. У Георгия Георгиевича сжались кулаки. Северов догадывался, о чем говорил Корф, он пытался отвлечь капитана от невеселых дум:
— Что-то Ходова не вижу. Здоров ли он?
— Здоров, но после похорон Олега Николаевича молчалив стал. Все в каюте отсиживается.
— Стар, — вздохнул Северов. — Пора ему на берег списываться.
— Тяжело будет старику, затоскует совсем, — возразил Клементьев. — Боцман он отличнейший. Меня вот беспокоит гарпунер.
— Ингвалл, этот здоровяк? — Северов был удивлен. — Да его никакая болезнь не возьмет.
— Странный стал. — Клементьев рассказал о том, что заметил в день похорон Лигова. — Гнетет его какая-то мысль.
— Ну уж, не поверю, — засмеялся Алексей Иванович. — Разве скучает по делу, по китам.