Он стал писать ответ капитану. Вечером должен зайти Белов. На рассвете «Надежда» выйдет в рейс в корейские воды. Северов подробно писал обо всем. Сообщил он и о том, что наконец взялся за свою книгу по истории китобойного промысла в России.
Алексей Иванович думал закончить ее в течение года и весь гонорар внести в дело Клементьева. Два издателя, московский и петербургский, охотно откликнулись на предложение Алексея Ивановича и ждали рукопись. Столичный издатель далее предлагал под книгу аванс, но Северов принять его воздержался.
Закончив письмо, Алексей Иванович достал из стола темно-синюю папку, развязал тесемки и раскрыл ее. Титульного листа еще не было. Рукопись начиналась с выдержки из письма Олега Николаевича Лигова, которое Северов обнаружил в бумагах. Очевидно, оно было набросано в те долгие, похожие друг на друга дни, когда Лигов жил в этом доме один, усталый, разбитый, но все еще мечтавший о русском китобойном промысле. Это письмо никуда не было отправлено. Одно место из него Алексей Иванович взял эпиграфом к своей рукописи. Как долго он к ней не прикасался! Северов провел рукой по бумаге, точно пытаясь стереть с нее время, и начал перечитывать давно написанные, но по-прежнему волнующие строки Лигова:
«Сейчас в Охотском и Беринговом морях гоняются за китами охотники под чужими флагами, но я верю и знаю, что в эти воды придете вы на сильных судах и начнете разумный промысел, не будете брать только жир и ус, а полностью используете тушу кита, отдавая людям мясо, сало, кости, богатые жиром. И вы будете оберегать стада китов как хозяева! Счастливой охоты, русские китобои!»
Северов вздохнул. Долго сидел задумавшись Алексей Иванович, прежде чем начал читать первую главу своей будущей книги.
В ней содержался краткий обзор развития китобойного промысла в России и на Дальнем Востоке — печальная история русского китобойного промысла…
«На севере нашей страны в далекие времена одними из первых среди европейских народов промысел китов начали русские поморы. На утлых суденышках бесстрашные охотники подплывали к морскому исполину и метали в него гарпун. Часто бывало, что разъяренный кит ударом хвоста разбивал судно и топил людей.
Иностранные купцы, посещавшие Великий Новгород, еще в конце IX века принесли в Европу весть о том, что далеко на севере русские промышляют китов, которыми кишат их воды.
Об этом первыми в начале XVII века вспомнили англичане, когда в Бискайском заливе огромные стада китов были выбиты. В 1611 году из Лондона на Шпицберген пришел китобойный корабль «Мэри Маргарет», на нем было шесть гарпунеров и специалисты по перетопке сала. Вслед за ними в русские воды устремились десятки китобойных судов: датских, французских, испанских и других. Русские потребовали от них или уйти, или платить пошлину, которую брал со всех китобоев город Кола, имевший в своем гербе изображение кита. С этого момента начинается жестокая борьба иностранных китобоев против русских. Иностранные корабли топили суденышки русских, отбирали добычу.
Вначале иностранцы пытались прикрыть свой разбой в русских водах вывеской организованной «Бритиш Москоу Компани». Несмотря на то, что она считалась англо-русской, основной доход шел англичанам.
Вскоре голландцы на острове Шпицберген построили город Смеренбург, который стал центром китобойного промысла на севере. Корабли, нагруженные китовым жиром и усом, уходили отсюда в Голландию в сопровождении военных судов.
Запасы китов в русских водах катастрофически уменьшались.
7 ноября 1723 года Петр Первый своим указом учредил «Кольское китоловство». В этом указе значилось: «Зачать оный промысел пятью кораблями, которые сделать у города Архангельского. Ловцов вывезти из Голландии, матрозов употребить русских, понеже ловцы китовые сами суть матрозы…»
Китоловство было создано уже после смерти Петра. С 1727 года по 1731 год в море из Колы уходили три китобойных корабля при голландских шкиперах и гарпунерах. За четыре года они поймали только четырех китов. Коммерц-коллегия обвинила стоявших во главе предприятия иностранцев в том, что они «имели тайные инструкции от голландских китоловных компанейщиков и получали оплату за то, чтобы китовые промыслы в России не размножать, но стараться всеми силами их искоренить».
Императрица Анна Иоанновна в 1736 году указала, чтобы «кроме всех других промыслов, производить и грунландский», то есть китобойный. Екатерина Вторая назначила пособие в 20 тысяч рублей для развития промысла. Но все это не принесло результатов.
Недолго просуществовало и также не принесло большой пользы созданное в восьмидесятых годах прошлого столетия «Первое мурманское китобойное и иных промыслов товарищество».
На острове Еретика был построен завод по перетопке китового жира. Возникла «Товарищество китоловов на Мурмане». Оно построило салотопный завод в Арской губе. Оба товарищества работали не более десяти лет и распались, так как промысел не приносил доходов.
В конце концов иностранцы извели китов в северных русских водах. Одновременно они усиленно распространяли слухи о том, будто русские не способны быть китобоями.
Когда русские землепроходцы обнаружили в открытых ими морях на востоке тысячные стада китов, сюда устремились немцы, норвежцы, англичане, французы. С маниакальной настойчивостью стали они истреблять животных. Катастрофически быстро таяли стада в Охотском, Беринговом и Чукотском морях.
С конца XVIII века в русские восточные моря начали посылать свои суда американцы. В сороковых годах прошлого века сюда приходило до четырехсот американских китобойцев. Их экипажи совершали нападения на береговые поселки и села, грабили, сжигали селения коренных жителей, увозили женщин, вырубали леса. На Шантарских островах для того, чтобы легче было добыть соболя, устраивали огромные пожарища. Испуганный зверь бежал к морю и здесь становился добычей американцев».
…Северов оторвался от рукописи, поднял глаза на портрет Лигова, точно приглашая капитана Удачу вместе с ним вспомнить бухту Счастливой Надежды, их жизнь и борьбу. Долго сидел неподвижно Северов, погруженный в воспоминания, потом потер лицо, взялся за бумаги, перечитал выписки, сделал отметки, и снова его перо легко заскользило по бумаге:
«В 1846 году капитан 2-го ранга Машкин, начальник Камчатки, в рапорте генерал-губернатору Восточной Сибири писал, что «неограниченный промысел иностранных китобойных судов в Беринговом море и даже в бухтах и заливах Камчатки и Охотском море, за последние 5–6 лет растет очень быстро. Летом 1845 года к берегам Камчатки приходило до 500 китобойных судов всех наций…»
Северов обмакнул перо в чернила и проговорил:
— Но в большинстве это были американские суда.
Перо вывело эти слова на бумаге, и Алексей Иванович продолжал:
«В 1851 году исполняющий дела Камчатского военного губернатора капитан 1-го ранга Завойко писал на имя генерал-губернатора Восточной Сибири, что иностранные предприниматели уже истребили китов в Беринговом море и переключились на Охотское, а также промышляют зверей на островах «Российско-Американской компании». Иностранцы торгуют по побережью Берингова моря, по камчатскому берегу и в ссорах убивают туземцев. Суда иностранных китобоев в значительном числе стоят на якорях у берегов Камчатки, у Карагинского острова и в Охотском море… Торгуют китобои чаем, безделушками и заражают туземцев венерическими болезнями…»
Северов отложил перо и прислушался. Было тихо. Из детской слабо доносились голоса сыновей и Тамары Владиславовны. Вернувшись, она все дни проводила с мальчиками, и они привязались к ней, как к матери.
Насти и Джо дома не было. Они вместе ушли на базар за продуктами.
«Любят друг друга», — подумал с удовлетворением Северов, и на него нахлынула грусть: «Лиза, как мне не хватает тебя…»
Склонив голову, Алексей Иванович почувствовал себя старым, усталым, но тут же возмутился: «Что, духом упал? Нет, Северовы не раскисают!» Он, обмакнув перо в чернила, подвинул к себе рукопись. С легким поскрипыванием перо заскользило по бумаге…
…Двигалось перо и в руке Ясинского. Перед ним лежал конверт с адресом: «Сеул. Русскому поверенному в Корее, действительному статскому советнику А. Г. Веберу».
«Дорогой Адольф Генрихович! — обращался к дипломату Владислав Станиславович. — Осмелился беспокоить вас, хотя и хорошо осведомлен о вашей занятости. Вся Россия воздает вам должное за бесподобный успех — заключение русско-корейского договора, который окажет благотворное влияние на Страну утренней свежести. Ваши заслуги…»
Ясинский отложил перо, потянулся к бутылке, стоявшей около чернильницы, и, налив стакан вина, неторопливо выпил. В глазах коммерсанта разгорались хищные огоньки. Перечитав написанное и оставшись довольным, Владислав Станиславович вновь взялся за перо. «Вы еще вспомните меня, господин Клементьев, — говорил он про себя. — Я вас заставлю прийти ко мне за помощью. Да поздно будет». И Ясинский продолжал строчить:
«Наши встречи у господина Мораева вспоминаются как самые отрадные дни, какие я когда-либо проводил в нашей северной столице. Вам всегда везло за зеленым полем. Очень сожалею, что мы сейчас, находясь почти рядом, до сих пор были лишены возможности встретиться. Если не возражаете, летом навещу вас как старый друг. На этом же основании считаю себя обязанным поставить вас в известность о некоем капитане Клементьеве, который сейчас, очевидно, браконьерствует под русским флагом в корейских водах…»
Ясинский вновь отпил несколько глотков вина и, улыбаясь, писал дальше:
«Сегодня я определенно узнал, что этот пират будет вести промысел китов в районе бухты Чин-Сонг. Это может повредить нашему союзу с Кореей. Прошу вас об изгнании судов Клементьева из корейских вод и как истинно русский человек, пекущийся о дружбе с соседней страной, и как ваш друг, и как страдающий отец. Господин Клементьев осмелился оскорбите мою семью, обесчестить мою единственную дочь…»
Долго еще писал Ясинский, не жалея трогательных слов и высокопарных выражений. Ему приходилось встречаться с Вебером у Мораева, сидеть за картами. В те годы начинающий дипломат, ловкий в картах, нуждался в деньгах, и Ясинский, сердясь, не раз проигрывал ему значительные суммы. Теперь он был рад этому. Как все хорошо складывается. Владислав Станиславович был уверен, что Вебер исполнит его просьбу. «Не достанется вам, господин Клементьев, ни один кит в корейских водах, — грозил он капитану. — Прогорите и пойдете служить или мне, или Дайльтону. Да, надо сейчас же написать об этом президенту компании». Тут Ясинский задумался. Может быть, рассказать Джилларду о письме в Корею? «Нет, — решил коммерсант. — Этот советник все припишет себе. Будет таскать моими руками каштаны из огня».