Не обращая внимания на сердитые голоса шумевшей толпы, Клементьев вошел в фанзу, Ходов последовал за ним.
Они оказались в довольно просторной комнате, обклеенной обоями с рисунками птиц и драконов. В комнате было тепло, пахло хорошим табаком. На кане, приподнятом на аршин от земли, устланном циновками и грубым ковром, сложив под себя ноги, сидел пожилой кореец с длинной редкой бородой. На нем был темный шелковый подбитый ватой халат с широкими, до локтей завернутыми рукавами. Клементьев узнал его. Это был кунжу Ким Каук Син, который приезжал на китобоец и требовал немедленно покинуть бухту. И кунжу узнал капитана, но не подал вида. В стороне от кунжу сидел переводчик, что был на судне осенью.
— Здравствуйте, — сказал по-корейски Клементьев и по-английски продолжал: — Я очень рад снова с вами встретиться.
Пока переводчик с трудом справлялся со своим делом, Клементьев внимательно следил за выражением лица начальника поселка. Тот слушал, сложив руки на коленях. «Точно медное изваяние. На лице ни мысли, ни чувства, — с досадой подумал капитан. — Договорюсь ли с ним?» У Клементьева впервые появилось сомнение в успехе. Начальник поселка, выслушав переводчика, коротко ответил.
— В Чин-Сонг запрещено заходить иностранным судам. Американские китобои должны немедленно уйти!
— Да мы не американцы, мы русские! — крикнул с досадой Ходов. — Слышите, русские! Из Владивостока!
— Спокойнее, Фрол Севастьяныч, — остановил его Клементьев и, достав из кармана свои документы, составленные на русском и английском языках, протянул их старику. Тот неохотно взял их, но при виде российского герба оживился. Лицо его потеряло бесстрастное выражение. Он настороженно, но уже с любопытством и даже дружелюбием посмотрел на моряков и передал документы переводчику. Тот долго молча рассматривал. По его сконфуженному виду Клементьев догадался, что переводчик читать не может. А кунжу уже выказывал нетерпение. Капитан взял документы и, прежде чем прочитать их, спросил:
— Можно сесть?
Начальник поселка закивал, указывая на кан. Но для этого надо снять обувь, да и сидеть по-восточному, сложив ноги, моряки не могли. Переводчик принес из соседней комнаты невысокие тонконогие скамейки, на которые и присели китобои.
Клементьев неторопливо, давая время переводчику, зачитал все свои документы, и о том, что он владелец и капитан «Геннадия Невельского», и то, что судно приписано во Владивостоке. Затем Клементьев зачитал и свой паспорт. Это окончательно убедило корейцев, что перед ними русские. Исчезли холодность и враждебность. А когда Клементьев снял бушлат и оказался в военном мундире, начальник поселка улыбнулся и, вскочив на ноги, с неожиданной для его лет легкостью подбежал к морякам, протянул им руки, крепко пожал. И быстро заговорил. Переводчик едва поспевал за ним:
— Мы боялись, что вы американские китобои. Они были у нас два года назад. Они сделали много плохого. Обижали наших женщин, грабили и убили четырех рыбаков.
Корейцы помрачнели, вспоминая набег пиратов, потом оживились вновь.
— Мы все удивлялись, что американские китобои спасли наших рыбаков…
У Клементьева отлегло от сердца. Наконец-то разъяснилось недоразумение. Он сказал:
— Мы мирные китобои. Мы будем охотиться на китов и, если можно, стоять в вашей бухте…
— Русские много сделали хорошего Корее, — ответил начальник поселка. Голос его звучал искренне. Глаза смотрели дружелюбно — Мы маленькая страна. Нас грабили и китайцы, и американцы, а сейчас японцы… Только вы, русские, настоящие друзья. Вы не разрушали наших городов, не разоряли гробниц, не убивали наших людей!..[41]
Перед гостями появился низенький столик с закусками и рисовой водкой. В маленьких фарфоровых чашечках были суп, рисовая каша, сухие волокнистые кусочки рыбы, соевый соус, щедро сдобренный красным жгучим перцем.
Когда Клементьев преподнес свои подарки, начальник поселка был окончательно покорен. Он не только разрешил стоять «Геннадию Невельскому» в бухте, но и предложил помощь.
— Но мы люди бедные, — говорил начальник поселка, и его костлявая рука погладила реденькую бородку. — В этом году у нас был неурожай, а осенние шторма помешали ловить рыбу. У нас многие голодают…
— Мы поможем, — больше из вежливости сказал Клементьев, и тут у него мелькнула обрадовавшая его мысль. Вот когда представляется случай доказать корейцам, что они их друзья. Но сейчас Клементьев решил не высказывать своего намерения. Пусть все произойдет неожиданно.
— За дружбу корейцев и русских, — предложил капитан и поднял свою чашечку с водкой. Настроение Клементьева улучшитесь.
Начальник поселка согласно закивал головой и осторожно спросил:
— Ваши матросы — тоже русские?
— Да, — капитан обменялся взглядом с Ходовым: у Ким Каук Сина все еще были сомнения. — Все они хорошие люди!
Пока шла беседа и угощение, корейцы в шинелях — местные полицейские — уже не раз заглядывали в фанзу, обменивались короткими фразами с переводчиком и начальником поселка. Толпа на улице не расходилась. Клементьев вслушивался в гул голосов и отметил, что настроение людей меняется. Очевидно, полицейские подробно передавали ход переговоров в фанзе.
Наступило время откланяться. За окнами густели сумерки, и в фанзе вынуждены были зажечь лампы.
Начальник поселка, несмотря на возражения Клементьева, оделся и вышел с ним на улицу. Толпа стихла. Кунжу произнес несколько фраз, и корейцы одобрительно загудели. Перед моряками стояли простые люди, довольные тем, что их подозрения не оправдались, что перед, ними русские, о которых из Сеула и из северных городов, что граничат с русской землей, идут добрые вести.
Из толпы вышел молодой кореец, и Клементьев узнал в нем спасенного рыбака, который говорил по-русски.
— А, старый знакомый, — улыбнулся Клементьев и протянул ему руку. — Здравствуй, Ен Сен Ен.
— Здравствуйте… — схватил руку Ен Сен Ен.
Тесно окруженные корейцами, рядом с начальником поселка, Клементьев и Ходов подошли к берегу и здесь с удивлением увидели, что у сидящего в лодке Андреева перевязана голова. Сквозь белую ткань проступила кровь.
— Что с тобой? — встревожился Клементьев.
— Кто-то шарахнул камнем, — доложил Андреев. Его обычно веселые и светлые глаза смотрели сейчас с обидой и недоумением. — Я же им беды никакой не доставлял. За что же меня? Сидели мы в шлюпке и только!
И другие гребцы были напуганы. Они с опаской поглядывали на корейцев. Пока Клементьев разговаривал с матросами, двое полицейских скрылись в ближней фанзе, и через минуту раздался истошный крик. Полицейские тащили к берегу подростка лет пятнадцати, который изо всех сил старался вырваться. К ним подбежал Ен Сен Ен и пинками стал подгонять паренька.
Начальник поселка гневно смотрел на подростка. Когда его подтащили ближе, Ен Сен Ен проговорил:
— Он бросил… Надо бить…
И прежде чем моряки успели его остановить, Ен Сен Ен наотмашь ударил паренька. Тот с разбитым лицом упал на землю.
Ен Сен Ен хотел вновь ударить его ногой, но Андреев, выпрыгнув из шлюпки, грубо схватил его за плечо и отбросил в сторону:
— Лежачего не бьют!
Матрос поднял паренька. Тот, увидев, что он в руках китобоя, закричал так, точно его собирались зарезать. Корейцы стояли молча, следя за происходящим. Мальчик был виноват и заслуживал наказания. Кунжу сказал Клементьеву:
— Этот мальчишка должен быть наказан. Пусть это сделает ваш матрос.
Капитан обратился к Андрееву. Тот недовольно буркнул:
— Мальчишка — несмышленыш. — И, дружески похлопав паренька по плечу, отпустил: — Иди! Только камнями больше не бросайся.
Подросток стоял, не понимая, что с ним происходит, не веря, что его отпускают. Потом он обвел всех вопросительным взглядом и бросился к своей фанзе.
Андреев добродушно засмеялся, смотря ему вслед. К нему присоединились русские, а за ними и корейцы. Все почувствовали облегчение. Исчезла настороженность.
— Молодец, Андреев, — сказал Клементьев, гордый за матроса.
— Рад стараться… — выкрикнул Андреев и погрозил пальцем недоумевающему Ен Сен Ену: — Ты мальца не тронь.
Андреев указал на фанзу, в которой скрылся паренек. Ен Сен Ен растерянно закивал:
— Хорошо… бить не надо…
— То-то же. — Андреев обернулся к Клементьеву: — Ничего народ-то, подходящий. Как у нас в Астрахани мужики.
Клементьев видел, что поступок Андреева еще больше расположил корейцев. «Теперь можно и за дело», — думал капитан, обмениваясь последним рукопожатием с начальником поселка и входя в шлюпку.
Она отошла от берега, а корейцы не расходились до тех пор, пока Клементьев не оказался на судне.
Опустился ранний зимний вечер. На берегу загорелись редкие огоньки, они казались капитану очень приветливыми…
— На рассвете выходим в море на охоту, — сказал Клементьев боцману, и голос его звучал торжественно. — Зови-ка ко мне Ингвалла.
— Да как же так? — недоуменно поднял брови Ходов. — «Надежда»-то еще не подошла. Мэйла нет. Самим с разделкой не управиться.
— Так управимся, что от кита и крошки не останется, — засмеялся капитан, и лицо его приняло озорное выражение. Боцман посмотрел на капитана, потом лукаво прищурился:
— Хотели старика обмануть? Угадал я вашу думку!
— Ну, ну?
— Друзьям новым, корейцам, отдадите. С харчами у них плоховато.
— Угадал! — Клементьев был немного разочарован догадливостью боцмана. — Разве плохо?
— По гроб будут благодарны. Да и нам на руку. Олег Николаевич так бы непременно поступил… Ну, пойду за норвежцем.
Сравнение с Лиговым прозвучало для Клементьева как высшая похвала.
Ингвалл вошел хмурый, заспанный, с тяжелой от похмелья головой. Но Клементьев, охваченный волнением, не обратил на это внимания и сказал:
— Утром начнем охоту. Вы готовы?
Ингвалл поднял на Клементьева тяжелый взгляд:
— Готов…
Голос у него был глуховатый. «Мрачный человек, — подумал Клементьев. — Ну, это его дело. Был бы хорошим гарпунером».