А Пуэйль сидел, развалясь, поглаживая узенькую полоску усов. Его желтое лицо с темными глазами расползлось в улыбке. Уильям испытывал зависть к Пуэйлю. Было же отчего Дайльтону так разнежиться и вспомнить имя Пуэйля. Вот он говорит: — Фердинандо, ты оказал большую услугу, и я должник. Да, я должник. Хочешь, очень дешево уступлю тебе две шхуны? Русской постройки. Новые, быстроходные. Ребята пересекли на них лужу от сибирских берегов до Фриско на шесть дней быстрее, чем обычно ходят мои суда.
— Русские? — Испанец явно заинтересовался.
— Я же лет тридцать тому назад не спрашивал, откуда у тебя было несколько крупных алмазов, — вывернулся Дайльтон.
Пуэйль усмехнулся, вспоминая молодые годы. Чего только не было! Дайльтон отпил шампанского:
— Ну, берешь шхуны?
— Значит, у русских на два судна стало меньше, — отговорился Пуэйль, выигрывая время, чтобы обдумать предложение президента.
Дайльтон выпрямился в кресле. С лица его сбежало безмятежное выражение. Он отодвинул от себя бокал и спросил Джилларда:
— Был в Англии в восемнадцатом веке министр Вальполь?
— Да, — удивился осведомленности Дайльтона советник.
— Так вот, он говорил: если Россия примется за умножение своих купеческих кораблей, падут Англия и Голландия, а я добавлю — и наши Штаты! Запомните это и никогда не позволяйте русским обгонять себя!
В просторном кабинете лучшего ресторана Сан-Франциско «Золотые ворота» наступила тишина. Шелковая пурпурная обивка стен, хрусталь, фарфор и серебро на столе, цветы в китайских вазах располагали к благодушному настроению. Джиллард игриво начал:
— Жаль, что на русских шхунах не оказалось русских девиц. Они, знаете ли…
— Баб вам хватит и здесь, — оборвал его Дайльтон. — А вот китобоец этого русского, как его…
— Клементьева, — подсказал Пуэйль.
— Да, его, — Дайльтон снова взялся за бокал, — должен быть у нас. Мы построим флотилию таких китобойцев, как «Геннадий Невельской». — Президент компании хорошо запомнил это название. Оно было выведено по латыни на каждом листе чертежей, которые достал в Норвегии Пуэйль. — Только у меня должны быть такие быстроходные китобойцы!
— За новую флотилию! — поднял бокал Пуэйль.
Ни президент, ни его собеседник не знали, что Пуэйль смеялся над ними. Копии чертежей китобойца «Геннадий Невельской» уже лежали в сейфах японской китобойной компании «Тойо — Хогей — Кабусики — Кайша».
— За твой удачный рейс! — ответил Дайльтон. — За дважды удачный, нет — за трижды удачный!
«Почему трижды? — насторожился Джиллард, аккуратно разрезая янтарный ломтик ананаса. — Чертежи китобойца — раз, акции новой норвежской компании «Вега» — два, а что же третье?» Но сколько ни думал советник, догадаться не мог. Его встревожило поведение патрона, но Джиллард не подал и виду. Он оживленно воскликнул:
— За все наши рейсы при попутном ветре!
…Через несколько дней Дайльтон сидел в своем кабинете с сыном. За минувший год юноша вытянулся, стал больше походить на отца. Такой же поджарый, высокий, с теми же жесткими чертами лица, с холодными глазами в белых ресницах…
— О том, что ты видел, что делал во время рейса, никогда и никому не говори. Я хочу, Ран, чтобы ты стал настоящим мужчиной, с железными мускулами, с точным глазом, чтобы от твоего удара никто не поднимался. Если хочешь, чтобы твое дело процветало, запомни. — Тут Дайльтон сделал паузу, а потом неторопливо, отчетливо проговорил: — Запомни — никогда не жалей людей и не делай для них ничего хорошего. Бойся людей, ни с кем не дружи!
— В книгах… — начал Рандольф, но отец остановил его жестом руки:
— Я знаю, ты сейчас скажешь, что в книгах учат другому. Так это книги для тех, кто будет служить тебе. Осенью ты поступишь в Эвритаунский коммерческий колледж. Там ты должен поставить себя так, чтобы товарищи тебя боялись, а учителя обучали всему, что они знают. Я денег не пожалею!
— Хорошо! — Ран посмотрел в окно на бухту и слегка улыбнулся: — Хорошо в море!
— Оно тебе нужно лишь для прогулок, а работать в нем будут твои люди, — сухо заметил Дайльтон.
В кабинет без стука быстро вошел Джиллард. Президент недовольно посмотрел на советника. Он не любил, когда его прерывали, но вид Уильяма встревожил его.
— Что случилось?
— «Блэк стар» конфискована, Стардсон в тюрьме. — Джиллард положил перед президентом лист бумаги. — Письмо Абезгауза — штурвального с «Геннадия Невельского».
— Стардсон в тюрьме? — захохотал Дайльтон, — Чепуха! Стардсон не мог попасть. Он знает, что…
— Читайте! — предложил Джиллард.
Президент компании быстро пробежал письмо. С каждой новой строчкой лицо его наливалось кровью. Не удержавшись, он ударил кулаком по столу, грязно выругался, не смущаясь присутствия сына, закричал:
— Этот болван Стардсон позволил поймать себя. Ну и черт с ним! Пусть его вздернут! Ничего не делать для спасения! Бесполезно! Слишком он насолил русским! Шхуну попытаемся выкупить! Напишите этому Тернову…
— Читайте дальше письмо, — попросил Джиллард и укорил себя за то, что поспешил с письмом Тернову о приходе «Норда» и «Ветра» в Сан-Франциско.
— Что там еще? — Дайльтон вернулся к письму. И, дочитав его до конца, еле овладел собой. Он был взбешен.
— Капитан Клементьев преследует наши суда, ведет торговлю с японцами, имеет своего гарпунера!
— Мэйла, негра, бывшего нашего резчика у Хогана, — добавил Джиллард.
— Ниггера? — вскипел президент, и его лицо перекосилось. — Моего ниггера?!
Капитан Клементьев бросил ему вызов! Ну что же, он принимает его.
— Уничтожить Клементьева и его судно, — ударил ладонью по столу президент компании. — Это сделает Пуэйль.
Рандольф с жадным любопытством слушал отца и его советника.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— К моему большому сожалению, я вам ничем полезен быть не смогу, — сухо сказал Корф, выслушав просьбу Ясинского, и поднялся, давая понять, что прием окончен.
Владислав Станиславович сидел в кресле, уцепившись руками за подлокотники, нагнувшись вперед и опустив плечи. Его оплывшее лицо подергивал тик. Коммерсант морщил лоб, что-то силился сообразить, но в мозгу билось одно слово: «Разорен, разорен…» Наконец Владислав Станиславович понял, что сказал генерал-губернатор, и, повернув голову, снизу посмотрел на Корфа.
— «Аргус» — моя шхуна, — с трудом выговорил Ясинский.
— «Аргус» и товары в его трюмах пойдут на уплату векселей, которые выдал Тернов по вашей доверенности. — Корф пододвинул к себе лист бумаги со столбиками цифр. — Фактически «Аргус» не принадлежит вам уже два года. Вы слишком доверились проходимцу.
— Боже… — закачался в кресле Ясинский.
Высокие окна кабинета заливал прозрачный солнечный свет. Блики, веселые, радостные, играли на полировке стола. Свет этот раздражал Ясинского, он прикрыл глаза, простонал:
— Боже!..
Корф потерял терпение, ударил по кнопке серебряного звонка. На пороге вырос секретарь. Корф указал на коммерсанта:
— Проводите господина Ясинского.
Забыв попрощаться, Владислав Станиславович зашаркал к дверям.
«Поделом», — подумал Корф о Ясинском и, сев снова за стол, взялся за перо. Утром он утвердил смертный приговор Стардсону, а сейчас писал донесение и прошение в Петербург. Приход Ясинского прервал его. Он обмакнул перо в чернила и задумался. До каких пор он будет просить об усилении охраны морских границ? Почему так беспечно относится столица к этому краю? «Нет, я не прав, — подумал Корф, и по его лицу скользнула усмешка. — Генеральный штаб разрабатывает план обороны русского Тихоокеанского побережья от предполагаемого нападения Англии и Китая. О Японии забыли. А вот кто действительно опасен!» Корф был уверен, что скоро японцам станет тесно на их островах, и они вступят на материк, и не как робкие переселенцы, а как солдаты-завоеватели. Они хозяйничают уже в Корее, держат в своих руках торговлю, а мы всем и во всем уступаем, не защищаем своих интересов. Даже здесь, во Владивостоке, иностранных дельцов больше, чем русских. Голландец Де-Фриз держит торговлю, его соотечественник Купер скупает земли, немец Бриннер ищет серебро и золото, датчане наживаются на телеграфе. Когда же русские станут настоящими хозяевами своего края? Русских почему-то преследуют одни неудачи. Вспомнился Лигов, затем мысль перешла на Клементьева. «Георгий Георгиевич успешно ведет свое предприятие. Ну, дай-то бог. Надо помогать. Пиратскую шхуну «Блэк стар» передам ему. Заслужил он и награды». Корф вновь обмакнул перо и продолжал свое прошение в Российское общество рыбоводства и рыболовства: «Отважный мореходец Клементьев показал себя умелым китобоем и патриотом Родины. Честь Отчизны для него превыше личного обогащения. Прервав промысел, он на своем судне нес крейсерство в здешних водах. Я вношу в общее собрание предложение наградить господина Клементьева за его полезную деятельность золотой медалью общества».
…Ясинский, покинув генерал-губернатора, шел по Светланской улице. Он отвечал на приветствия встречных знакомых и думал — они не знают, что здороваются с нищим. Ощущение своей беспомощности, незначительности гнало его все дальше и дальше, пока он не оказался у заведения Адели Павловны. В последнее время он стал здесь частым посетителем.
Несмотря на ранний час, заведение было открыто. У входа Ясинского подобострастным поклоном приветствовал швейцар, у лестницы на втором этаже встретила Адель Павловна, благоухая духами.
— Владислав Станиславович, — всплеснула она руками. — Как я счастлива вас видеть. Прошу, прошу в кабинет. Там прохладно, спокойно. У вас усталый вид. Все дела, дела.
— Да, да, дела, — бормотал Ясинский, следуя через залу за Аделью Павловной.
У буфета он задержался, и Мишель быстро подал ему рюмку коньяку и ломтик лимона в сахаре:
— Прошу-с.
Стало как будто легче. Теперь можно и в кабинет, отдохнуть и забыться.
В кабинете был приятный полумрак. Ясинский смотрел на белое, похожее на маску лицо Адели Павловны, ничего не понимая. Она говорила, говорила: