— Не тревожь Машеньку. Пусть она побудет у себя. Письмо любимого быстро не прочтешь. В нем для нас с тобой всего несколько страниц, а для нее — целые тома. Я сам прикрою дверь.
Геннадий Иванович расцеловался со стариком и вышел на осеннюю улицу. Дождь не переставал. Нагнув голову против ветра с Невы, моряк вышел на набережную. Порыв ветра бросил в лицо брызги. Их не замечал Геннадий Иванович. Он думал о Северове. «Заметно сдал адмирал за последний год. А я еще его разбередил своим поздним разговором. Но не простил бы Иван Петрович, если бы пришел завтра. Да и Марии счастливый вечер доставил».
Ветер рвал с плеч шинель, хлопал полами. Сквозь шум дождя донеслись удары курантов Петропавловской крепости. Была полночь…
Услышал куранты и Иван Петрович Северов. Он поднял голову, прислушался к звону и, взглянув на часы в гостиной, проговорил:
— С нами… Его голова опустилась на грудь. Пальцы, державшие письмо сына и Лигова, медленно расправились, и листки, соскользнув с колен, с легким шорохом разлетелись по ковру. Старый адмирал больше не двигался. Он был мертв…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Уильям Джиллард проклинал тот час, когда впервые услышал имя Кисуке Хоаси. Как же он, бывший дипломат, гордившийся своим умением плести опаснейшие сети для других, вдруг сам так глупо попал в лапы этого маленького пронырливого японца? Советник Дайльтона пытался взять себя в руки, хладнокровно обдумать положение, в котором он оказался, но обычная выдержка отказывала ему.
Уильям остановился возле стола, где лежало распечатанное письмо Кисуки Хоаси. О, Джиллард знал его на память. В слащавой форме, с бесконечными заведениями в дружбе и извинениями за беспокойство, Кисуке Хоаси по существу приказывал Джилларду доставить ему гарпунную пушку из числа тех, что уже прибыли в Гонолулу из Норвегии и находятся в распоряжении Совета Лиги гарпунеров. Кисуке Хоаси писал, что в случае отказа он «будет вынужден причинить уважаемому господину Джилларду неприятность, так как не сможет удержать некоторых лиц от опубликования в газетах страниц из дневника, известного высокочтимому советнику Дайльтона». И далее Кисуке; Хоаси рассыпался в любезностях и новых заверениях в почтении.
Джиллард сжал кулаки. Он был бессилен что-либо предпринять. Ему не оставалось ничего другого, как выполнить приказ японца. А для этого необходимо совершить поездку в Гонолулу. Взглянув в зеркало, Уильям увидел обрюзгшее лицо с мешками под глазами, с унылым взглядом и безвольно опущенной нижней губой. «Надо взять себя в руки», — сказал он себе и скрылся в ванной.
Когда Джиллард деловито входил к Дайльтону, по его лицу было трудно узнать, что час тому назад он находился в смятении. Чисто выбритое лицо Джилларда после массажа было свежим, глаза смотрели спокойно, и во всей его фигуре чувствовалась энергия.
Он быстрым шагом пересек кабинет президента компании, как человек, занятый делами и экономящий каждую минуту времени.
Дайльтон выжидательно молчал. Его тяжелый взгляд, производивший раньше на Джилларда гнетущее впечатление, сейчас советником почти не замечался. Опустившись в кресло, Джиллард вытащил платок, провел им по лбу, что должно было означать усталость обремененного работой человека, шумно вздохнул и сказал:
— От Пуэйля пришло письмо. В Гонолулу прибыли гарпунные пушки.
— Сколько? У кого они? — отрывисто спросил Дайльтон. Президент компании в упор смотрел на советника, точно пытался взглядом заставить его говорить правду.
— Число неизвестно, — не смущаясь, пожал плечами Джиллард. — Их доставил из Норвегии брат нового председателя Совета Лиги гарпунеров Яльмара Рюда. На той самой шхуне, купить которую мы ему помогли.
— Отлично. — Дайльтон потер свой широкий подбородок. — Надо, чтобы все пушки были срочно нами перекуплены!
— Мне бы не хотелось доверять это бумаге, — как бы в раздумье проговорил Джиллард. — За почтой Совета Лиги внимательно следят многие компании.
Дайльтон молча кивнул. Советник был прав. Тот продолжал;
— За эти пушки будет борьба. Они сулят большую выгоду. Можно бить любых китов прямо с китобойных судов и…
— Знаю, — оборвал президент. — Что вы предлагаете?
— Лучше всего было бы мне самому отправиться в Гонолулу. Но долгие морские путешествия не по мне, — вздохнул Джиллард, всем своим видом показывая нежелание ехать. Он достаточно хорошо знал, что всякое сопротивление или несогласие с Дайльтоном вызывает у последнего желание — решить по-своему.
— Вам надоело у меня служить? — Дайльтон оскалил зубы. — У вас на островах масса дел! Вы что-то вчера докладывали о русских?
— Да, господин Мораев сообщил, что на русском клипере «Иртыш» на Дальний Восток выехал коммерсант Ясинский, который будет служить там.
— Вы его видели когда-нибудь? — спросил Дайльтон.
— Только слышал о нем. Делец с грязной репутацией. Жулик.
— Жулик, — фыркнул Дайльтон. — С жуликом, когда знаешь, что он жулик, легче и выгоднее вести дело. — Президент постучал кулаком по столу: — Честных людей нет! Все жулики. Только одни умеют изворачиваться и не попадаются, потому и слывут честнейшими людьми. Другие не умеют — и считаются жуликами.
Дайльтон рассмеялся. В последнее время он все чаще преподносил своему советнику сентенции. «Стареть стал!» — с внутренним злорадством подумал Джиллард и, вполне довольный оборотом разговора, покорно склонил голову:
— Когда мне выезжать?
— С первым судном!
Джиллард с тем же подчеркнуто покорным видом кивнул:
— Да, нам надо торопиться. Русский клипер, очевидно, недолго простоит в Гонолулу.
…Джиллард давно уже ничему не удивлялся, но Кисуке Хоаси мог выбить из душевного равновесия и удивить кого угодно. Едва советник Дайльтона по прибытии в Гонолулу поселился в отеле «Голубой кит», как слуга доложил, что его приглашает в свой номер господин Хоаси.
Уильяму показалось, что он ослышался. Но слуга вторично и четко произнес это ненавистное Джилларду имя. Пришлось идти.
Кисуке Хоаси занимал один из лучших номеров отеля, состоящий из нескольких комнат. Когда слуга открыл перед Джиллардом дверь, японец стоял у окна с видом на бухту. На Хоаси был легкий белый костюм европейского покроя и плетеные кремовые туфли. Он даже не обернулся в сторону вошедшего и продолжал смотреть в окно.
Уильям почувствовал, как в лицо ему бросилась кровь. Он громко, с ноткой раздражения сказал:
— Вы меня приглашали, господин Хоаси?
Японец наконец удостоил Джилларда взглядом и, не здороваясь, сказал:
— Да, я вас звал.
Он опустился в кресло и небрежным жестом предложил сесть Джилларду. На лице Хоаси не было обычной улыбки, и поэтому оно показалось советнику чужим, незнакомым. Да и во всем облике японца, чувствовалось нечто новое, будто с него соскочила маска любезности. Неторопливо закуривая сигару, Хоаси резко, отрывисто заговорил, как говорят с находящимися в полном повиновении подчиненными. Да так оно и было! Джиллард был вынужден только слушать и соглашаться. Слова японца хлестали его, словно кнутом.
— Брат господина Рюда доставил гарпунные пушки. Две вы должны передать мне…
— Но вы же писали об одной, — попытался напомнить Джиллард.
— Две вы должны передать мне, — повторил японец.
— Я еще не знаю, как смогу их получить и…
— Не мне вас учить, — перебил Хоаси тоном, не допускающим возражений. — Рюд и весь Совет служат вам. И это сделал я.
Хоаси встал, считая дальнейший разговор излишним. Лицо его было точно каменное. Советник с бессильной яростью посмотрел на Хоаси и, неловко откланявшись, вышел из номера. У Джилларда еще никогда не было на душе так пакостно.
Он отправился к Яльмару Рюду, но нового председателя Совета Лиги гарпунеров не было дома. Он находился на шхуне брата. Быстроходное судно было с паровым двигателем, хотя и сохранило еще полное парусное оснащение. «Норвегия» — так называлась шхуна — стояла в пустынном углу бухты в двухстах метрах от берега.
Джиллард разыскал лодочника-гавайца и спустился в его узкое каноэ. Сидеть нужно было очень осторожно. Каноэ грозило опрокинуться при первом резком движении. Мускулистый бронзовый гребец в одной набедренной повязке быстро гнал лодчонку двухлопастным веслом. Едва она приблизилась к шхуне, как над бортом показалась голова вахтенного. Он грубо крикнул:
— Проваливайте от шхуны! Живо! В руках матроса появилось ружье.
Гавайец затабанил, пытаясь повернуть каноэ, но Джиллард остановил его жестом и приказал вахтенному:
— Замолчать! Немедленно позвать Яльмара Рюда.
Окрик произвел впечатление. Вахтенный на минуту исчез и вернулся с председателем Совета Лиги. Тот, узнав Джилларда, тотчас распорядился спустить шторм-трап. Бросив гавайцу монету, советник стал неловко взбираться по трапу, обдирая руки о жесткий канат.
«Сорвался бы к дьяволу!» — думал Рюд, наблюдая за Джиллардом, но советник, отдуваясь, поднялся на палубу. Яльмару пришлось приветствовать нежданного гостя.
Джилларду сразу же бросилось в глаза, что Рюд за те годы, в течение которых они не видели друг друга, стал еще ниже, а его бородка торчала жестким седым клочком на костлявом лице.
Брат Рюда, огромный норвежец — лет на двадцать моложе Яльмара, мрачно рассматривал Джилларда. Его густо заросшее лицо было хмурым. Узнав, что перед ним Джиллард, давший деньги на покупку шхуны, он что-то неразборчиво пробормотал. Уильям почувствовал, что его приезд был очень некстати. Он в чем-то помешал китобоям. Рюд молчал, ожидая, что скажет Джиллард. Советник перехватил его взгляд, брошенный на нос шхуны.
Там было что-то необыкновенное. На специальной небольшой площадке стояло какое-то закрытое парусиной приспособление высотой по грудь человека.
Джиллард догадался: «Наверное, это и есть гарпунная пушка!» Он направился к ней. Брат Рюда хотел остановить Джилларда, но Яльмар что-то сказал ему по-норвежски и зашагал рядом с Джиллардом. Здесь, на шхуне, хозяином был Уильям, и его надо было слушаться.