щего американца и отвезли его на судно.
Когда на шхуны были погружены туши забитых оленей, Стардсон выдал матросам ром. Пировали тут же, у костров, оттащив в сторону спящих тунгусов.
…Утром Тернов перевез на «Блэк стар» китовый ус, принадлежавший Ясинскому, и предложил проводить американца до нейтральных вод. Стардсон попросил сопровождать его до Шантарских островов.
Когда шхуны выходили из бухты Черных скал, над ней стояла тишина. Только печально кричали чайки, да среди трупов отравленных тунгусов с плачем бродили дети и старики.
Умер в мучениях и американский матрос. Его выбросили за борт. Второго матроса не нашли.
У Шантарских островов, на виду американских судов, охотившихся на китов, Тернов и Стардсон расстались довольные друг другом…
— Мне нравится этот Тернов, — воскликнул Дайльтон, выслушав рассказ Стардсона. — Он деловой человек! А мне такие нужны. Учитесь, Уильям, находить людей, — обернулся президент компании к своему советнику и снова заговорил со Стардсоном: — Ус хороший?
— Первый сорт.
— Беру у вас по два с половиной доллара, — сказал Дайльтон.
Стардсон не скрывал своей радости. Он получал хорошую прибыль.
— В каком порту этот Тернов стоит? — продолжал расспросы президент компании.
Стардсон пожал плечами: — Пытался узнать, но Тернов не говорил. Условились, что следующим летом встретимся у Шантарских островов.
— Тернов, Тернов, — Дайльтон пожал плечами. — Нет, такого не знаю. А вы, Уильям?
Джиллард покачал головой. Дайльтон проговорил:
— Может, это ловушка? Пойдете к Шантарским островам, и русские там возьмут всех на буксир?
Дайльтон зорко смотрел на Стардсона. Тот вздрогнул: — Нет! Он же отправил к праотцам целое стойбище туземцев. За это… — Капитан покрутил головой. — Он там с одной тунгуской такое сотворил…
«Так вот кто этот Тернов», — удовлетворенно произнес про себя Джиллард.
После завтрака Настя вывела мальчиков на прогулку. Выйдя на крыльцо, девушка зажмурилась от яркого утреннего солнца. Ослепительно сверкал снег. Воздух пьянил. «Боже, как хорошо!» — прошептала Настя и загрустила. Она вспомнила далекую родную деревню. Как весело там бывало зимой! Катание на санках с крутого берега речки, игры в снежки…
— Пойдем, Настя, пойдем, — звал ее Геннадий и тянул за пальто.
Анастасия не слышала мальчика. Она думала о том, что уже никогда не увидит ни родного села, ни своих родителей. На а ресницах заблестели слезы. Она вскинула голову и сбежала с крыльца:
— Ребятки, за мной! Кто меня поймает?
— Я, я! — закричал Геннадий и бросился за Настей, но Ваня опередил его и уже был около девушки, когда она увернулась от него и, захватив пригоршню снега, бросила в Ваню. Серебристая пыль засверкала в солнечном воздухе.
— И я тебя! — крикнул задорно Ваня и, сделав снежок, метнул в Настю, но промахнулся.
Настя весело рассмеялась. Забылось грустное настроение. Она с увлечением играла в снежки. Лицо ее раскраснелось, в глазах появились веселые огоньки.
Бегая друг за другом, проваливаясь в снег, девушка и ее маленькие друзья так заливались смехом, что его услышали в доме. Клементьев оторвался от карты, которую рассматривал с Северовым, и подошел к окну:
— Ишь, как заливаются!
— Скоро и у тебя свой соловей появится, — засмеялся Северов.
— Тревожусь за Тамару. — На лице Клементьева, отразилось беспокойство. — Очень переживает разрыв с родителями и свое положение.
— В глазах общества она же преступница, — сказал Северов, и его черные глаза сверкнули. — Общество! Сколько грязи, фальши, подлости прячется за этим словом. Эх, да что говорить! А что ваши отношения чище многих освященных церковью, обществу до этого нет дела. Главное — соблюдай условности, и тебе будет прощаться любая подлость!
— Не суди так резко, — примиряюще заметил Клементьев, — с условностями мы должны считаться. Скорее, скорее в Корею! — Он сжал руку в кулак, ударил по подоконнику. — Тамара должна быть счастлива, спокойна, это так нужно, особенно сейчас.
Моряки замолчали. Северов вновь склонился над картой. Скоро Клементьев выйдет на промысел, и сейчас очень важно уточнить маршрут. Клементьев, покуривая, смотрел в окно:
— Милая эта Настя!
Девушка, с серебристой изморозью на выбившихся из-под шерстяного платка волосах, смеялась от всей души над Ваней, который никак не мог выбраться из сугроба. Белые, ровные зубы Насти словно спорили со снегом в чистоте, а глаза, так и брызгали искрами. Нельзя назвать Настю красивой, но молодость, здоровье, а сейчас и увлечение игрой делали ее привлекательной, и Клементьев залюбовался…
— Смотри, попадет тебе от Мэйла, — пошутил Северов. — Кажется, он неравнодушен к Анастасии.
— Что ты говоришь? — обернулся Клементьев. — Вот неожиданность! А впрочем, я рад за Мэйла. Давно пора ему семью завести. А как она относится к этому? — Клементьев взглянул в окно на Настю и воскликнул: — Что такое?
Настя вскинула руку со снежком, чтобы метнуть его в Геннадия, но вдруг пальцы ее разжались, снежный ком выпал из рук, ударился о плечо и рассыпался по черному сукну. Тихо вскрикнув: «Господи!», девушка взбежала на крыльцо, чуть не упав, и с силой, так, что отдалось во всем доме, хлопнув дверью, убежала в кухню.
— Настя, ну куда ты убегаешь? — закричал ей вслед Геннадий, но тут брат тронул его за плечо:
— Гена, кто это?
У калитки стояли Адель Павловна и полицейский. Увидел их и Клементьев.
— Что это за гости? Что за дама?
— Впервые вижу, — пожал плечами подошедший Северов. — Однако надо их встретить.
Он вышел из кабинета.
— Полицейский, зачем он здесь? — подумал вслух Георгий Георгиевич и вспомнил, как, испугавшись, убежала Настя. Его появление очевидно, было связано с ней.
Клементьев одернул китель и вошел в гостиную как раз в тот момент, когда Северов вводил туда Адель Павловну и полицейского.
— Это к тебе, Георгий Георгиевич, — сказал Северов. — Мадам Загорская пришла по поводу Насти.
— Я вас слушаю. — Клементьев пригласил даму снять зимнее пальто с большим боа, присесть, но она сухо отказалась:
— Я всего на минуту.
Клементьев рассматривал худое лицо женщины, покрытое слоем пудры. Глаза и брови густо подведены. Взгляд Загорской жесткий, вызывающий. Клементьев почувствовал раздражение, но подавил его. Адель Павловна заговорила с достоинством, деловито, тоном, не допускающим возражений:
— Я узнала, что в вашем доме проживает девица Анастасия Сухоедова.
— Да. — Клементьев заметил, что губы у дамы, где не было краски, синие. — По какому поводу…
— Уж позвольте мне высказаться, — повысила голос дама. — По какому праву прячете у себя эту… — Адель Павловна сделала паузу, подыскивая слово, — бессовестную тварь?!
— В чем вина девушки? — спросил капитан и увидел, что на голоса вышла Тамара. При виде молодой женщины Адель Павловна презрительно поморщилась. Клементьева, охватил гнев, но внешне он остался спокойным.
— Я владелица заведения при гостинице «Бристоль». — Загорская, прищурившись, взглянула на Северова и Клементьева. — Надеюсь, вы бывали моими гостями.
Кровь хлынула к лицу капитана, а Тамара судорожно стиснула руки у груди, прижалась к стене, с трудом удерживая слезы. Клементьев шагнул к Загорской, но Северов предупредил друга:
— Мы слышали о вашем публичном доме, мадам, но его посетителями никогда не были!
— Так что ж вам надо? — глухо спросил Клементьев.
— Девицу, что вы прячете, я спасла от голода. Я ее кормила, одела, а она, обворовав меня, убежала…
— От порока, — перебил Северов.
— Девица должна вернуться. — Загорская требовательно посмотрела на полицейского.
Тот кашлянул в руку и проговорил:
— Так точно. Мне приказано вернуть девицу.
— Сколько вы израсходовали на девушку? — не слушая полицейского, спросил Клементьев.
— М-м… — замялась Адель Павловна. — Много…
— Ну все же? — настаивал Клементьев.
— Пятьсот рублей, — быстро ответила дама.
— Хорошо. Я сейчас отдам вам пятьсот рублей. — Клементьев круто повернулся и шагнул к двери кабинета.
— Подожди, Георгий Георгиевич, — остановил его Северов и подошел к Загорской. Глядя на нее в упор, он проговорил: — Вы, торговка живым товаром, сейчас же убирайтесь!
— Да как вы смеете? — закричала Загорская. — Ваш дом не лучше, а хуже моего. Весь город говорит о разврате в этих стенах. Бедный господин Ясинский…
Северов почти, вытолкал Адель Павловну в прихожую и, распахнув дверь во двор, глухо сказал:
— Сами выйдете, мадам, или я…
— Господа, — спешил в прихожую полицейский. — Нельзя же так…
— Уходите и вы! — крикнул, дрожа от ярости, Северов.
— Есть! — машинально ответил полицейский и вышел из прихожей. Навстречу бежали братья. Ваня кричал:
— Папа, где же Настя?
С улицы доносились крики Загорской.
Северов увел детей в их комнату. Клементьев подошел к Тамаре, по-прежнему стоявшей у стены.
— Ты слышал, что сказала эта ужасная женщина… — Губы у молодой женщины задрожали, показались слезы. Она прижалась к груди мужа. Клементьев успокаивал жену, как мог:
— Скоро все будет хорошо. Скоро…
…А в кухне Настя, опомнившись от первого испуга, следила в окно, как от дома по тротуару уходила Загорская. Она что-то кричала, размахивала руками, а полицейский робко шел рядом. Потом, очевидно, сообразив, что встречные прохожие могут, подумать, что она арестована, Адель Павловна, отослав от себя полицейского, пошла одна.
Настя поняла, что Клементьев, Северов, Тамара — все заступились за нее, не вернули ее в ужасный дом. Благодарность наполнила сердце девушки. Она вновь заплакала, но уже слезами, которые облегчали душу.
Настя почувствовала, как на ее плечо легка широкая, горячая ладонь. Рука была, как щит, которым загораживали ее от Загорской, от несчастий, и Настя, понимая, что у нее есть друзья, заплакала еще сильнее.