Итак, болезненный юноша постепенно прекращает пробные вылазки в будущее; его болезненный мораторий находит конец в самом себе и, таким образом, перестает быть мораторием (Дора страдала от «taedium vitae»[21], которое, возможно, не было целиком подлинным, писал Фрейд). Именно по этой причине смерть и самоубийство могут быть в период юности столь привлекательны — имеется в виду беспричинное стремление к самоубийству (или к убийству) — ибо смерть в этом случае должна завершать историю жизни еще до того, как она соединилась с другими жизнями в непреклонном обязательстве. (Родители Доры обнаружили «письмо, в котором говорилось, что их дочь собирается уйти из жизни, потому что больше не может ее продолжать. Однако отец девушки… в конце концов выяснил, что у нее нет серьезных намерений покончить жизнь самоубийством».) Существует также и социальная изоляция, исключающая всякое чувство солидарности и могущая привести к изоляции снобистской, которая ищет компании, но не друзей (Дора, «пытаясь отвергнуть социальные связи», была «недоступной», «недружелюбной»). Энергия отрицания, которая сопровождает первые шаги формирования идентичности (у некоторых молодых людей она может привести к внезапному импульсу уничтожать все вокруг), у невротиков направляется на самого себя («Дора не была довольна ни собой, ни своей семьей»).
Отвергнутая самость, в свою очередь, становится не в состоянии дать пристанище верности и, вследствие этого, страшится любви и сексуальных контактов. Заторможенность в работе, часто сопровождающая данную психологическую картину (Дора страдала «утомлением и отсутствием концентрации»), на самом деле является задержкой в выборе карьеры, в том смысле, что любая усиленная работа по выработке мастерства или совершенствованию метода предполагает тесную привязанность человека к определенной роли и статусу, на которую недвусмысленно намекает его деятельность; здесь, таким образом, всякий мораторий опять сходит на нет. Там где формируются фрагментарные идентичности, они отличаются высоким самосознанием и сразу попадают в состояние испытания (так, очевидно, и Дора защищала свое желание быть интеллектуальной женщиной). Это сознание идентичности представляет собой странную смесь, в которой преобладает чувство превосходства, граничащее с мегаломанией («Я — велик,» — сказал один из моих пациентов), при помощи которого больной пытается убедить себя в том, что на самом деле он очень хорош для своего общества либо для своего исторического периода, хотя в той же степени этот человек убеждает себя в том, что он — никто.
Мы вкратце обрисовали наиболее очевидные социальные симптомы юношеской психопатологии, частично отметив, что, помимо сложной структуры специфических симптомов, в картине, представляющей каждую стадию заболевания, существует выражение психологической доминанты. Оно настолько открыто, настолько очевидно, что иногда удивляешься, зачем пациент привирает, рассказывая столь простую правду, или рассказывает правду, хотя, кажется, должен был бы лгать.
Между тем, представленный обзор также служит сравнением изолированного больного юноши с теми молодыми людьми, которые пытаются разрешить свое сомнение во взрослых посредством вступления в тайные группировки и банды. Фрейд обнаружил, что «психоневрозы — это, так сказать, обратная сторона перверсий», и это означает, что невротики страдают от подавления тенденций, перверсии которых стремятся «ожить». Есть что-то общее в том, что изолированные болезненные юноши пытаются решить удалением ото всего то, что члены тайных группировок и банд стараются решать посредством скрытности.
Если мы теперь обратимся к этой последней форме юношеской патологии, то отказ от необратимости исторического времени, кажется, находит здесь выражение в иллюзии клики или банды считать себя организацией с традициями и этикой, которые, по ее мнению, принадлежат только ей. Псевдоисторический характер подобных обществ отражается в таких названиях, как «навахи», «святые», «эдуардианцы». Однако их провокационное поведение встречает сопротивление общества, с некоторой долей бессильного гнева, когда группировки в самом деле отваживаются на крайности, и с повышенным любопытством, граничащим с фобией, которое сопровождается злобным преследованием, когда эти «тайные общества» на самом деле — не более чем чудаки, не имеющие какой-либо определенной цели.
Псевдосоциетальный характер данных групп проявляется в их социальном паразитизме, а их псевдопротест — в конформизме, который в действительности определяет их поведение. А кажущееся непоколебимым внутреннее чувство правды, несомненно, следует отнести на счет внутренней истинности мотиваций, которые лучше всего можно понять с помощью небольшого сравнения мук изолированного молодого человека с временными успехами, которые получает член группировки от простого факта своей принадлежности к псевдообществу. Временная размытость вызывает у изолированного юноши неспособность прямо сказать себе, что его карьера «зависит» от его повышенного внимания к таким «занятиям», как воровство, разрушение, борьба, смерть, различные извращения или наркомания, которыми он увлекается под влиянием минуты и тотчас от них отказывается. Ориентация на данные «занятия» также сказывается в заторможенности действий. Группировка же всегда чем-то «занята», даже если ее члены всего лишь «слоняются без дела». Отсутствие у последних какой бы то ни было готовности содрогнуться от чувства стыда при обвинении в свой адрес часто считается признаком полной гибели личности, тогда как на самом деле это всего лишь эмблема, признак особости «существ», к которым одинокий изолированный юноша (по большей части маргинальный в экономическом и этическом отношениях) отнес бы себя гораздо охотнее, чем к обществу, которое, по его мнению, ждет — не дождется, чтобы обвинить молодого человека в каком-нибудь преступлении, а затем обещать ему все условия для реабилитации.
Что же касается чувства бисексуальности, которым мучается изолированный юноша, или его незрелой потребности любить, то член группировки своим участием в социальной патологии делает ясный и четкий выбор: он — мужчина без ревности, она — женщина без чувственности; или и тот, и другая — извращенцы. В любом случае, они отстраняются от функции продолжения рода и создают особую сексуальную псевдокультуру. Кроме того, они все же признают авторитеты, хотя только среди тех, кто к ним примыкает, отвергая остальной социальный мир, тогда как изолированный юноша отрицает существование как таковое, существование всего вообще, в том числе и самого себя.
Важность данного сравнительного описания, реальность которого можно заметить в большинстве случаев, заключается в том, что изолированный больной юноша обладает бессильным, но страстным желанием, которое истинно для него; член группировки обладает таким же желанием, но оно истинно уже для его группы, для принятых в ней условностей и кодов поведения. Говоря так, я вовсе не собираюсь отрицать, что первый болен, как показывают его физические и душевные симптомы, а второй может легко оказаться на прямой дорожке, ведущей к преступлению, как показывают его действия в этом направлении, становящиеся со временем все более и более необратимыми. Однако и теория, и терапия не смогут понять этот механизм, если не поймут потребность молодого человека в верности (в ее приятии и отдаче), а особенно, если в каждом действии этого молодого человека авторитеты от терапии станут видеть лишь будущего преступника или своего пожизненного пациента.
Я пытался проследить феноменологию данной потребности на примере Доры. Что же касается юных правонарушителей, я могу лишь процитировать один из тех редких газетных репортажей, который достаточно подробно описывает все отмеченные мною и задействованные здесь элементы. Кай Т. Эриксон и я использовали этот пример в качестве введения к своей статье «Конфирмация правонарушителя».
«СУДЬЯ ИЗМЕНЯЕТ ПРИГОВОР НА ИСПРАВИТЕЛЬНЫЙ СРОК В ВИДЕ ДОРОЖНЫХ РАБОТ.
УИЛМИНГТОН, СЕВЕРНАЯ ДАКОТА. Один самоуверенный молодой человек, носящий зауженные брюки и стрижку „авианосец“, отправлен сегодня на шесть месяцев на работы в дорожную бригаду.
Майкл А. Джонс, 20 лет, из Уилмингтона, был приговорен судьей Эдвином Джеем Робертсом-младшим к уплате 25 долларов за рискованные действия на автомобиле, которые могли вызвать аварию, но оказался не в состоянии сразу целиком выплатить эту сумму.
„Представляю, как ты несся сломя голову в своих зауженных брюках и с `авианосцем` на голове, — сказал Робертс, начисляя сумму штрафа. — В следующий раз ты будешь ехать так же и, я предсказываю, угодишь на пять лет в тюрьму“.
Когда Джонс вновь пришел к судье, чтобы полностью уплатить штраф, их разговор случайно услышал стажер Гидеон Смит, который тут же сказал судье, сколь опасны эти самоуверенные молодцы и какой ущерб они наносят.
„Я хочу, чтобы вы знали: я — не преступник“, — прервал его Джонс.
И тут судья громко сказал судебному исполнителю: „Я изменяю этот приговор на шесть месяцев дорожных работ“».
Я процитировал здесь эту заметку, чтобы добавить к ней следующую интерпретацию: судья воспринял данное правонарушение (которое ничем не отличалось от множества других, подобных ему) и слова молодого человека как оскорбление достоинства властей, хотя они в данном случае могут быть лишь отчаянным «историческим» вызовом, попыткой показать, что у молодого человека еще не до конца сформировалась по-настоящему антисоциальная идентичность, и что у него есть еще достаточно воли и потенциальной верности, с которой, при должной работе, можно многое сделать.
Но то, что сделали с этими задатками молодой человек и судья, было скорее наложением на ситуацию клейма необратимости и обреченности. Я говорю «было скорее», потому что не знаю подробностей дела; но нам известно о повышенной склонности к совершению пре