Обращаясь к гражданской системе Павла, опять-таки видим с его стороны стремление исправить те злоупотребления, которые развились во всех ведомствах в последние годы жизни состарившейся императрицы. Постоянные рекрутские наборы, необходимые для побед и одолений, к тому же расхищаемые, истощили силы страны. Рядом возрастает задолженность страны. Скопилось огромное количество выпущенных и обесцененных ассигнаций. Расходы превышали доходы, и дефицит ежегодно возрастал!.. Невероятны были злоупотребления в гражданской администрации и в судах. Так, в Сенате к началу царствования Павла было до 11 000 нерешенных дел в производстве, накопившихся годами. Сенаторы ничего не делали. Секретари грабили. Павел всех подтянул. «Мир живет примером государя, — пишет современник, — в канцеляриях, в департаментах, в коллегиях, везде в столицах свечи горели с пяти часов утра; с той же поры в вице-канцлерском доме, что был против Зимнего дворца, все люстры и все камины пылали. Сенаторы с восьми часов утра сидели за красным столом… Сановники Екатерины, причастные «крадствам», то есть почти все, подверглись немилости императора. В целом ряде указов проявилось стремление обуздать «тунеядцев-дворян» и облегчить тягости крестьян, «сих добрых и полезных членов государства». В своем новом труде о жизни и царствовании императора Павла I Е. С. Шумигорский говорит, что «масса простого народа, в несколько месяцев получившая большее облегчение в тягостной своей доле, чем за все царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнета произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на «государевой службе», с надеждой смотрели на будущее: их мало трогали «господские» и «командирские» тревоги» (с. 105). По приказанию Павла Петровича сожжено было пред Зимним дворцом ассигнаций на пять с лишком миллионов рублей, а груды придворных серебряных сервизов переплавлены были в монету. Общее государственное оскудение отозвалось крайней дороговизной хлеба. Для понижения цен государь приказал продавать хлеб из казенных запасных магазинов. Последствием было огромное понижение цены хлеба до двух рублей на четверть. В труде своем г-н Шумигорский перечисляет ряд мероприятий Павла I, показывающих кипучую деятельность его. За четыре года он успел совершить необыкновенно много, конечно, потому, что подготовил планы своих преобразований еще в Гатчине. Его озабочивают хлебные запасные магазины и удешевление соли, сбережение лесов и предохранение построек от пожаров; при Павле начались торговые сношения с Америкой и утверждена Российско-американская компания; при Павле учреждено высшее медицинское училище, преобразованное потом в Военно-медицинскую академию.
Даже краткого, но беспристрастного обзора военных и гражданских преобразований императора Павла достаточно, чтобы усомниться в правдивости «откровенных писем» сановников и посланников, которым придает такое безапелляционное значение профессор Брикнер. Этот обзор заставляет усомниться в том, что правительственная машина и все государство при Павле находились в «патологическом состоянии», что правительственная машина лишена была «правильных функций», все ее пружины поломаны, порядок перевернуть вверх дном и все царствование Павла — «ряд ошибок и глупостей», свидетельствующих о безумии правителя. Этот обзор всякого заставит сказать, что в военном и гражданском управлении Павла, напротив, сказался его сильный и систематический ум и благородные побуждения сердца. Если в военной и гражданской системах Павла были глубокие недочеты, то недочеты не помешали этим системам пережить Павла. Несомненно, что Россия и при Александре I и при Николае I управлялась все еще «по-гатчински», причем выяснились и все темные стороны этого управления — экзерцирмейстерство, жестокая муштра в военном; бюрократизм и излишняя регламентация всех проявлений народной жизни в гражданском; но очевидное дело, что душевнобольной не мог бы дать направление русской государственной жизни на полстолетия вперед. Наконец, если «капральский режим» Павла, по мнению профессора Брикнера, оправдывает кровавую расправу с ним, то как же он осудит преемников Павла, которые применяли тот же гатчинский «капральский режим», но с гораздо большей суровостью? Ясно, что невозможно судить эпоху, давно отжитую, с современных точек зрения. И если уж ее судить, то справедливо возлагать вину на многие плечи, а не взваливать все на одного.
В конечном выводе изучение военного и гражданского управления России при Павле заставляет признать, что этот государь имел трезвый и практический ум и способность к системе; что мероприятия его направлены были против глубоких язв и злоупотреблений и в значительной мере ему удалось исцелить от них империю, внеся больший порядок в гвардию и армию, сократив роскошь и беспутство, облегчив тягости народа, упорядочив финансы, улучшив правосудие. Несомненно, что все мероприятия Павла источником имели благороднейшие побуждения и что если он и возбуждал недовольство и ненависть, то главным образом в худших элементах гвардии и дворянства, развращенных долгим женским правлением.
Причиной переворота Бенигсен выставляет «всеобщее недовольство, охватившее всю нацию», которое должно было привести империю к «падению»; «всеобщее желание» было, чтобы «перемена царствования предупредила несчастия, угрожавшие империи». Чтобы «удержать Россию на краю пропасти», «спасти государство», пришлось согласиться на переворот, ибо «революция, вызванная всеобщим недовольством, должна была вспыхнуть не сегодня завтра»; предстояло «предупредить несчастные последствия общей революции», «спасти нацию от пропасти». Пален тоже объясняет переворот желанием «избавить Россию, а быть может, и всю Европу от кровавой и неизбежной смуты».
Правда ли, что недовольство было всеобщим, охватило всю нацию? Правда ли, что грозила революция? Ничего подобного.
В гвардии недовольство было лишь среди офицеров. «Несомненно, — говорит Бенигсен, — что император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязал его к себе». «Достигнуть успеха, — говорит о заговоре граф Ланжерон, — можно было, только подкупив или подняв гвардию целиком или только частью, а это было дело нелегкое: солдаты гвардии любили Павла, первый батальон Преображенского полка в особенности был очень к нему привязан». «Лучше покойного ему не быть», — сказал солдат про Александра, убедившись в том, что Павел Петрович «крепко умер». Затем «публика, особенно же низшие классы, и в числе их старообрядцы и раскольники, пользовалась всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей императрице. Раскольники (то есть старообрядцы, приемлющие священство) были особенно признательны императору Павлу, как своему благодетелю, даровавшему им право публично отправлять свое богослужение и разрешившему им иметь свои церкви и общины». Саблуков прибавляет, что, как выражение сочувствия, они посылали со всех концов России в большом количестве образа с надписями. Это говорит совсем о другом настроении «нации». В Москве знали и любили Павла еще великим князем, но тоже в низших слоях. Коцебу говорит, что строгости Павла I не касались людей низшего сословия и редко касались частных лиц, не занимавших никакой должности. Но высшие классы опасались притеснять крестьян и среднее сословие; они знали, что всякому можно было писать прямо государю и что государь читал каждое письмо.
Коцебу даже так описывает настроение народа и солдата после переворота: «Народ вспомнил быструю и скорую справедливость, которую ему оказывал император Павел; он начал страшиться высокомерия вельмож, которое должно было снова пробудиться, и почти все говорили: «Павел был наш отец».
Во всяком случае, Фонвизин свидетельствует, что «восторг изъявило, однако, одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно».
Из совокупности этих показаний должно заключить, что недовольства «всей нации» не было и общая революция не грозила. Было недовольство в высших классах и сравнительно в незначительных кружках.
Кто именно был недоволен правлением Павла Петровича и что было причиной этого недовольства? Показания современников дают полную возможность на это ответить.
Гатчинские «модельные» войска Павла в бытность его великим князем были разделены на мелкие отряды, из которых каждый изображал какой-либо гвардейский полк. Офицерские должности были заняты людьми низкого происхождения, и по большей части — малороссами. По воцарении Павла гатчинские войска, в качестве представителей соответствующих гвардейских полков, были включены в них и размещены по их казармам. Знатоки прусского устава и дисциплины, «гатчинцы» стали инструкторами екатерининских изнеженных и распущенных гвардейцев: сто тридцать два офицера, принадлежавших к лучшим фамилиям русского дворянства, то есть к взысканным милостью Екатерины, очутились на равной ноге с офицерами из темных хохлов! Вот основная причина недовольства. Гвардейские офицеры-преториянцы и совершили переворот. Но вот как их аттестует граф Ланжерон: «Офицеров очень легко было склонить к перемене царствования, но требовалось сделать очень щекотливый, очень затруднительный выбор из числа 300 молодых ветреников и кутил, буйных, легкомысленных, и несдержанных». Пален подтверждает отзыв Ланжерона в отношении офицеров Семеновского полка, бывшего в карауле 11 марта: «Это были все люди молодые, легкомысленные, неопытные, без испытанного мужества — ватага вертопрахов». Поведение «пьяных цареубийц» утром после преступления вполне доказывает справедливость презрительного отзыва Палена.
Преследования лихоимцев возбудили против Павла Петровича высшую бюрократию, но Саблуков высказывает сожаление, что «безусловно благородный, великодушный и честный» государь «не процарствовал долее и не очистил высшую чиновную аристократию в России от некоторых ее недостойных членов».
Несомненно, что в значительной степени недовольство как в среде офицеров гвардии, так и среди высшей чиновной аристократии объясняется противодействием Павла крайней распущенности, особенно развившейся в конце царствования состарившейся Екатерины. Павел никого не казнил. Павел Петрович сослал многих. Однако объясняется это не одной несдержанностью самовластия. Покушения на императора были все время. Подозрительность его имела основания. Его ужасный конец это доказал. Он основательно дрожал за свой престол. «Было до тридцати лиц, коим поочередно предлагали пресечь жизнь государя ядом или кинжалом, — пишет Коцебу, — но отравление не было единственной опасностью, которая ему угрожала. На каждом вахт-параде, на каждом пожаре, на каждом маскараде за ним следили убийцы». Он же передает слова Палена: «Я остановил два восстания». Надо полагать, что, открыв государю два неудачных заговора, Пален приобрел нужную степень его доверия, чтобы удачно привести к концу третий. Обуздывая самовластие вельмож, распутство преториянцев, лихоимство и неправосудие, Павел являлся защитником маленьких людей. «Корнет мог свободно и безбоязненно требовать военного суда над своим полковым командиром, вполне рассчитывая на беспристрастное разбирательство дела» (Саблуков). Это вызывало недовольство и заговоры. Кроме того, «достоверно известно» (говорит Саблуков), что в последние годы царствования Екатерины между ее ближайшими советниками было решено, что Павел будет устранен от престолонаследия, если он откажется присягнуть конституции. По прошествии четырех лет царствования, полагая власть свою упроченной, Павел объявляет помилование всем, кто был сослан им, или смещен с должности, или удален в поместья. Что же сделал Пален из этого великодушного поступка? Он сам цинично объясняет, что заполучил нужных ему Бенигсена и Зубовых и в то же время сумел еще усилить ожесточение против императора.