Трагедия Тамплиеров — страница 5 из 25

Глава I. Аресты 13 октября 1307 г

Таким образом, король Филипп Красивый благосклонно отнесся к наговорам горожанина Безье Эскье де Флуарана. А злые гении из его окружения, такие как печально известный Ногаре, спешили подтолкнуть монарха к конкретным действиям.

Король весьма был склонен прислушиваться к словам тех, кто советовал ему применить силу, но он знал, что ему необходимо заручиться поддержкой Папы. Орден Храма подчинялся непосредственно понтифику. Поэтому важно было проявить осторожность и осмотрительность.

Филипп Красивый приказал Ногаре начать расследование, предложив известить об этом Папу. Расследование будет долгим: оно будет вестись два года. Это указывает на то, что дело продвигалось на ощупь, что давало дорогу интригам и махинациям.

Основными информаторами короля стали бывшие тамплиеры, изгнанные из ордена за недостойное поведение. Также упоминаются двенадцать братьев, которые, выйдя из ордена, вновь возвратились туда, изобразив раскаяние, чтобы шпионить за делами и поступками тамплиеров. Эти мастера на все руки, не имеющие ни стыда ни совести, как кажется, сами специально совершили некоторые преступления, в которых обвиняли тамплиеров, чтобы создать напряженную обстановку и спровоцировать выявление новых фактов прегрешений ордена.

Наконец бывшие тамплиеры были задержаны, и их заключение в течение долгого времени держалось в секрете. В конце концов, Ногаре при поддержке великого инквизитора Франции Гильома Эмбера, получил от этих пленников обещания доказать, что в ордене тамплиеров совершались преступления.

Король основывал свои обвинения именно на этих подозрительных свидетельствах.

Ожидая, когда его тайное расследование даст первые результаты, король в письме известил об этом Папу.

Помимо этого вопрос о тамплиерах много раз будет затрагиваться в беседах, которые Филипп Красивый и Климент V будут вести до и во время празднеств, посвященных восшествию на трон Папы Римского, в Лионе 15 ноября 1305 г.

Поначалу Папа отказывался верить в обоснованность обвинений. Он добавил, что как только тамплиеры узнали о том, что замышляется против них, они сами объявили о своем подчинении решению Папы. Это означало, что они были уверены в себе и своей невиновности.

На протяжении всего 1306 г. между курией и двором шла бурная переписка. Папа медлил: он хотел выиграть время. Впрочем, он болел, и с августа по ноябрь не хотел никого принимать.

В июне того же 1306 г. вспыхнул мятеж, о котором мы говорили и во время которого король укрылся в резиденции Храма. Филиппу Красивому было нелегко бежать от народного преследования. Простолюдины захватили все выходы и заявляли, что хотят заморить голодом короля. Несмотря на верность и храброе поведение, которое тамплиеры проявили в данных обстоятельствах, их, как мы уже сказали, обвинили в подстрекательстве к мятежу.

В конце этого же года при дворе Франции состоялось тайное заседание совета, на котором присутствовали кардиналы Беренгар Фредоль и Этьен де Сюизи. На совете, по всей видимости, было решено возбудить судебное дело против тамплиеров.

* * *

На встрече между Папой и королем, которая произошла весной 1307 г. в Пуатье, встал вопрос о слиянии орденов тамплиеров и госпитальеров. Папа, встревоженный словами кардиналов Беренгара Фредоля и Этьена де Сюизи, конечно же, рассчитывал избежать предполагаемого процесса, присоединив тамплиеров к другому ордену, который не навлекал на себя столько упреков, как орден Храма.

Идея объединить тамплиеров и госпитальеров в один орден была не нова. Выдвинутая королем Людовиком Святым около 1265 г., она рассматривалась 7 мая 1274 г. на Вселенском Соборе в Лионе Папой Григорием X в присутствии двух представителей обоих орденов. План был отвергнут по причине возможных возражений со стороны королей Кастилии, которые боялись, что слияние орденов может нанести ущерб трем орденам их королевства: орденам Сантьяго, Калатраве и Алькантаре.

Карл II Анжуйский, король Неаполя и Сицилии, также находившийся в Пуатье[42], предложил в 1293 г. объединить в один новый орден все существовавшие военные ордены. Во главе его стал бы сын короля или какой-нибудь князь благородного происхождения, одновременно получивший бы и корону Иерусалима. Этот план, предложенный Папой Николаем IV христианским государям, был ранее одобрен на Страсбургском Соборе, но Папа вскоре умер.

Также можно привести план объединения, который предложил Раймунд Луллий[43]: его план был сначала принят, а потом отвергнут Бонифацием VIII.

Наконец Дюбуа, «легист из Кутанса» и советник короля, защищал ту же самую идею в труде «De recuperatione Terrae Sanctae» (О возвращении Святой Земли). Он предлагал заставить тамплиеров и госпитальеров объединиться и жить за счет своих богатств в странах Востока. Должность великого магистра была бы передана королю Кипра. Поскольку у этого монарха не было детей, Дюбуа делал вывод, что этот сан перешел бы потом ко второму сыну Филиппа Красивого. Таким образом, французский принц унаследовал бы остров Кипр и высокое звание, что сделало бы его «одним из самых богатых и самых могущественных государей Леванта». Так можно было бы постепенно изъять все имущество орденов тамплиеров и госпитальеров в Европе, что принесло бы королевству 800 000 турских ливров в год. Эта сумма могла бы быть направлена на покупку кораблей и провизии, чтобы дать возможность отправиться в крестовый поход. В приорствах и командорствах следовало бы основывать школы для девочек и мальчиков, усыновленных из благих намерений в ходе крестовых походов. Там им преподавались бы ремесла, медицина, астрономия и восточные языки.

Никто не принял всерьез этот абсурдный план. Отметим, однако, что труд Дюбуа не осуждал орден Храма: он только упрекал его в бесполезности. К тому же дело тамплиеров вписывалось в большой тоталитарный план, реализация которого должна была по замыслу его создателя навсегда закрепить всесилие французской монархии.

Ренан это прекрасно понимал: «Под предлогом крестового похода сделать короля Франции главой христианства, передать ему бенефиции папства, часть доходов Церкви и, в особенности, ценности орденов, посвятивших себя Священной войне, — таков был план, разработанный небольшой секретной школой, где Дюбуа играл роль утописта, а Ногаре — исполнителя»[44].

Прецеденты случались и раньше: в 1229 г. Фридрих II изгнал тамплиеров с Сицилии и изъял их ценности.

* * *

Мы уже видели, что великий магистр ордена Храма, Жак де Моле, к которому Папа обратился с вопросом о слиянии орденов, высказал свое мнение по поводу существующего положения вещей.

Мало вероятно, чтобы Климент V обратил внимание на план, который неоднократно отвергался его предшественниками. Нужно было действовать быстрее. Обвинения, сфабрикованные королем, требовали тщательной проверки. Папа взял с короля обещание, что тот станет сообщать ему о результатах расследования, которое вел Ногаре. Что и будет сделано. Также в Пуатье поднимался вопрос о возобновлении процесса над Бонифацием VIII. В связи с этим была собрана комиссия кардиналов и они предложили компромисс: Папа отменит меры, принятые против Франции его предшественником[45], а король предоставит Клименту самому завершить процесс над Бонифацием VIII.

По мнению Лизерана, дело тамплиеров нисколько не привлекло внимания Папы в Пуатье. Разговор между ним и королем на эту тему был весьма кратким: он продолжался столько времени, сколько нужно, чтобы пройти из папских апартаментов в зал публичных заседаний.

Впоследствии происходил обмен многочисленными письмами и посланниками. Поначалу наговоры Филиппа Красивого не смогли поколебать уверенность Климента V. Он с недоверием относился к интригам короля, тем более что великий магистр сам просил Святой Престол со своей стороны провести обстоятельное расследование. Климент V уступил желанию Жака де Моле и 24 августа 1307 г. приказал начать расследование или, скорее, судебное разбирательство, которое велось в соответствии с действующими правилами. Высокие сановники ордена Храма требовали оправдательного приговора, если бы их невиновность была установлена папскими судьями: в противоположном случае они согласны были принять наказание.

* * *

Чтобы внести некую ясность в это чрезвычайно запутанное дело, нам нужно отныне следовать строгой хронологии. Так как даты были перепутаны Дюпюи (нарочно, как утверждают некоторые), первым историком ордена Храма, не так-то просто проследить события день за днем.

Расследование Папы велось уже в течение трех недель, когда 14 ноября 1307 г. Филипп Красивый тайно отправил своим чиновникам в запечатанных письмах пространное послание, касающиеся тамплиеров. Эти служащие короны должны были распечатать их только в назначенный день. Письмо содержало обоснование четырех главных пунктов обвинения: отречение от Христа, принудительная содомия, опущение капелланами тамплиеров слов при освящении гостии и, наконец, поклонение идолу. Королевское послание заканчивалось приказом чиновникам арестовать 13 октября всех тамплиеров, что находились в их бальяжах. Король опасался проволочек канонического судопроизводства. Он хотел действовать быстро, пока это дело не выскользнуло из его рук.

22 сентября в монастыре Мобюиссон Ногаре был назначен хранителем печати и главой канцелярии, сменив на этом посту Жиля Асцелина, архиепископа Нарбоннского. Последний, отнюдь не намереваясь наносить удар по ордену тамплиеров без согласия Папы, отказался скрепить печатью письма, в которых содержался приказ об аресте рыцарей-монахов.

В тот же день главный инквизитор Гильом де Пари направил послание инквизиторам Тулузы и Каркассона, приорам, помощникам приоров и причетникам ордена доминиканцев, чтобы приказать им начать допрос тамплиеров в связи с преступлениями, в которых обвиняла их молва. Но обвиняемые могли предстать перед судом инквизиции только после первого допроса, проведенного королевскими чиновниками. Инквизиторам было разрешено прибегать к пыткам, «если будет в том нужда». После признания обвиняемым были бы прощены грехи, и их бы выпустили; если бы они упорно все отрицали, они были бы приговорены к смерти. Такой была альтернатива, предлагаемая инквизицией своим жертвам. Как видно, все было подготовлено, ставки были сделаны еще даже раньше, чем начались сами аресты, о которых мы сейчас расскажем.

26 сентября Папа попросил короля предоставить ему новые сведения о проведении расследования. Он желал вновь взять это дело в свои руки. Его держали в неведении относительно готовящихся арестов. Ногаре был полон злобы на Папу за то, что тот отказался принять его в Пуатье и не стал снимать обвинения, выдвинутые Папой Бенедиктом XI против виновника нападения на Бонифация VIII в Ананьи.

12 октября ничто не предвещало неотвратимой развязки: Жак де Моле, великий магистр ордена Храма, присутствовал на похоронах принцессы Екатерины де Куртене, супруги Карла де Валуа и внучки Балдуина И, императора Константинополя. Великий магистр, стоя возле короля, держал один из шнуров покрова на гробе.

На следующий день, 13 октября 1307 г. все тамплиеры королевства были арестованы в одно и то же время. Этот прием был известен: точно так же поступили в 1291 году с ломбардскими банкирами, а в 1306 — с евреями.

Приказ об аресте был выполнен в точности, как о том свидетельствует письмо, герцога Брабантского к королю: «Мы прекрасно поняли, как вы приказали поступить с делом тамплиеров. Мы схватили всех тамплиеров, находящихся на нашей земле, и они находятся в нашей власти, и их имущество находится под арестом, так как вы нам повелели».

Все детали операции были тщательно проработаны. Членам комиссии нужно было изобразить обыкновенную проверку, но за ними следом должны были следовать бальи, сенешали и вооруженная охрана. Нескольким тамплиерам удалось скрыться; некоторые, как говорили, повесились или бросились вниз с башен в своих поместьях.

Жак де Моле был арестован самим Ногаре в парижском Тампле. Едва он покинул его величественные стены, как туда приехал король. Он явился, чтобы обосноваться в этой гордой крепости, где несколько лет назад скрывался, преследуемый по пятам криками мятежников. Через порог ордена Храма переступил уже не испуганный правитель, а празднующий победу деспот, только что уничтоживший тех, кто внушал ему опасения, в их собственном жилище. Филипп отдал приказ перевезти в крепость, которая отныне будет принадлежать ему, его собственную казну и архивы Франции. Казну Храма он добавил к богатствам своего рода и государственной казне, доставленной из Лувра. Его казначеи вновь взяли в свои руки управление королевскими финансами, которыми до этого момента распоряжались тамплиеры.

Для короля башня Тампля являлась символом ненавистной власти, которой обладали его враги: король ненавидел эту башню с мальчишеским пылом. Переселяясь в новую резиденцию, он приказал выкопать останки строителя башни и развеять их по ветру, как будто речь шла о еретике. Этот поступок свидетельствует о злобной мелочности короля, которого его апологеты описывают как человека уравновешенного, вдумчивого и всегда владеющего собой.

Гильом де Ногаре поспешил оправдать в глазах народа неожиданные меры, принятые Филиппом Красивым. Он обратился к клирикам и народу с воззванием, дабы подчеркнуть тот факт, что король всего лишь подчинился воле Гильома Эмбера, главного инквизитора Франции. Ногаре не исполнял мнения Папы, но дает понять, что понтифик согласен с королем. Таким образом, он лгал, чтобы утихомирить первые всплески волнения, вызванного поступком, представлявшимся беззаконным в глазах этих простых людей, которые, несмотря на свое предубеждение против ордена Храма, обладали чувством справедливости. «Государственные интересы», значение которых в это время понималось еще смутно, не могли возобладать над привилегиями, которыми пользовались люди Церкви.

Его послание отличалось особой напыщенностью. Оно начиналось со следующих слов: «Прискорбное дело, горестное дело, злодеяние, о котором ужасно подумать, и страшно услышать, отвратительное, гнусное, омерзительное и нечеловеческое достигло наших ушей, заставив нас содрогнуться от ужаса».

И Ногаре с очевидным удовольствием описывает все то, в чем упрекали тамплиеров, начиная с отречения от Христа, до опущения слов в ходе церемонии освящения гостии, не забывая о противоестественных преступлениях.

На следующий день 14 октября Ногаре призывал в зал капитула собора Парижской Богоматери магистров факультета теологии, каноников, прево Парижа и других королевских чиновников. Перед лицом этого собрания «проклятая душа» — Филипп Красивый изложил историю дела и пересмотрел различные обвинения против тамплиеров.

15 октября Ногаре обратился к толпе. Он воспользовался воскресным днем, чтобы собрать как можно большее количество людей в саду королевского дворца. На этом «митинге» доминиканские монахи и королевские чиновники одни за другими брали слово, чтобы попытаться оправдать поступки, всколыхнувшие общественное мнение. Пусть тамплиеры и не вызывали к себе уважения, однако всех возмущало то, что с ними обращались как с преступниками.

* * *

Во всем королевстве королевские чиновники допрашивали пленников и описывали имущество ордена тамплиеров, чтобы управлять им от имени короля.

Во время допросов применялись пытки, и это имело самое большое значение в свете того, что за ними последовало. Действительно, обвиняемые, признавшись в чем-либо под пытками, не смели отказаться от сказанного, ибо в сознании людей средневековья тот факт, что кто-то вновь отрицал проступок, в котором уже признался, был чрезвычайно важен. Это означало упорствовать в своем заблуждении, a «perseverare diabolicum» (упорствовать в дьявольском заблуждении) воспринималось в буквальном смысле слова. Запирающийся считался нераскаявшимся еретиком, и его казнили без дальнейших судебных разбирательств. Таким образом, первоначальное признание, сделанное под пыткой, в дальнейшем постоянно влияло на поступки обвиняемых, какими бы ни были впоследствии судьи и суды, перед которыми снова представали обвиняемые.

Доказано, что действия чиновников короля отличались жестокостью. Это было началом государственной инквизиции.

Когда король испросил совета у теологов из числа своих приближенных, ему ответили, что светский судья не достаточно компетентен, чтобы разобраться в этом деле, поскольку речь идет о ереси. Король может вмешаться, только если об этом попросит церковь. Вследствие этого король не мог отобрать их имущество. В данном случае речь идет о лицах духовного звания, «не подчиняющихся судье-мирянину». Филипп Красивый согласился с мнением своих теологов и решил предать тамплиеров суду церковному. Отметим, что великий инквизитор был исповедником короля. Можно догадаться, что Гильому де Пари было нетрудно убедить своего подопечного. Паутина заговора плелась с точностью, которую вполне можно назвать дьявольской, поскольку король явным образом подчинялся… демону алчности.

Поэтому именно инквизиция будет вести процесс против ордена. А Ногаре придется иметь дело с организацией, к которой он, должно быть, питал особую ненависть: действительно, как нам сообщает Ж. Гиро[46], «он принадлежал к семье катаров из окрестностей Каркассона; его дед был сожжен как еретик, и, если бы соблюдалось церковное и гражданское законодательство, ограничивающее детей и внуков еретиков в правах, он не мог бы исполнять те важные обязанности, которые у него были, а также те, которые король, оказывая доверие, вскоре на него возложит».

Этот внук еретика не имел ни малейших навыков, чтобы разобраться в деле, касающемся веры и нравственности.

* * *

С 19 октября по 24 ноября в нижнем зале парижского Тампля сто тридцать восемь тамплиеров предстали перед великим инквизитором Гильомом Эмбером, который действовал без законного на то основания.

Там было несколько монахов, советников короля, как, например, Симон де Монтиньи, секретари суда, палачи и простолюдины.

Хотя протокол об этом не упоминает, дело не обошлось без пыток; он них умерли двадцать пять тамплиеров. «Мы слышали, — говорит аббат Верто, — одни лишь крики и стоны тех, кого пытали раскаленными клещами, кому ломали и вырывали члены тела при пытке». Целый месяц обвиняемые сидели на хлебе и воде; они появлялись ослабевшими, измученными, изнемогающими. Неудивительно, что при том слабом физическом состоянии, в котором они находились, многие из них были вынуждены против своей воли признаться во всем, что от них требовали: в отречении от Христа, оскорблении креста, подстрекательстве к содомии, сатанинских ритуалах и пр. Несмотря на мучения многие братья отвергали обвинения, а трое отказались говорить.

Чтобы избежать пыток, большое число тамплиеров добровольно дали показания.

По словам Молла, из ста сорока обвиняемых только четверо заявили, что они невиновны. Все признались в богохульстве. Три четверти сознались в том, что совершали непристойные жесты при принятии в орден. Четвертая часть признала подстрекательство к мужеложству. Все яростно отрицали свою причастность к этому греху. Мы остановимся только на признаниях, вырванных под пытками у высших сановников.

Жак де Моле заявил, что тот, кто принял его в орден в Боне, приказал ему отречься от Христа и плюнуть на распятие. Якобы Моле против своей воли отрекся, «ore sed non corde» (устами, но не сердцем) и плюнул не на крест, а рядом с ним.

tyro де Пейро, главный досмотрщик Франции, признался в том, что отрекся от Христа, даровал непристойные поцелуи, подстрекал к мужеложству и поклонялся идолу.

Жоффруа де Шарне заявил, что тот, кто принимал его, считал Христа «лжепророком», и что он сам трижды отрекся от Христа на словах, но не в сердце. Он слышал, как приор Оверни, Жераре де Созе говорил, что «пусть лучше братья совокупляются друг с другом, чем вступают в половую связь с женщинами».

Повторим еще раз, что все эти признания были вырваны под пыткой.

* * *

Прежде чем продолжить изучение судебного процесса, нам нужно изучить средства принуждения, которыми пользовались суды инквизиции. Дело тамплиеров станет понятнее, если вспомнить о жестокости пыток, применяемых для того, чтобы заставить обвиняемых сделать признание.

Вспомним, что поначалу пытка применялась исключительно светскими судами: оттуда она пришла в суды церковные.

Основными применяемыми методами были козлы, дыба, горящий факел или пылающие угли. Реже прибегали к пытке водой или испанским сапожком. Наконец, случалось, что к гениталиям осужденных привешивали груз.

Козлы представляли собой треугольную подставку, на которой находился распростертый и привязанный пытаемый человек. Домкрат позволял ослаблять или натягивать веревки, удерживающие руки и ноги жертвы, которые, в конце концов, отрывались.

Очевидно, что после таких ужасных пыток обвиняемые становились калеками.

При пытке на дыбе обвиняемый, руки которого были связаны за спиной, поднимался в воздух при помощи блока и лебедки на высоту кронштейна с креплением или просто до потолка комнаты пыток; затем его резко опускали почти до пола. Такое повторялось неоднократно. Жестокие палачи иногда привязывали груз к ногам пытаемого, чтобы увеличить силу падения.

Вот рассказ Вакандара[47], в деталях описывающего пытку огнем: «Разжигается жаркий огонь, затем закованного в цепи или кандалы пытаемого кладут навзничь, повернув его ногами к огню, мажут его ноги салом, жиром или другим возгораемым и хорошо пропитывающим веществом. Таким образом их чрезвычайно сильно нагревают. Время от времени между его ногами и печью ставится экран, это момент передышки, дающий возможность инквизитору вернуться к допросу».

Проблема инквизиторских пыток слишком сложна, чтобы мы продолжали ее исследовать на страницах этой книги. Неоспоримо то, что применение пыток было разрешено Папой, который одобрил сам их принцип, определив условия, при которых разрешалось пытать обвиняемого; впрочем, эти условия далеко не всегда соблюдались. Здесь можно согласиться с заключением Вакандара: «Церковь, забыв свою исконную традицию терпимости, позаимствовала у римского права, бывшего в почете у легистов, законы и методы, от которых пахнет варварством древних времен. Но как только этот уголовный кодекс был принят, она попыталась смягчить его суровость применения на практике».

Что касается дела тамплиеров, мы знаем, что инквизиторы широко пользовались данным им разрешением прибегать к пыткам.

Порой пытки будут так ужасны, что они повлекут за собой смерть жертв. Их жестокость попытались оправдать, сославшись на упорство тамплиеров, не желающих раскрывать тайны, которые они поклялись никогда не разглашать. Чтобы заставить заговорить этих «онемевших по приказу», следовало, как говорили, удвоить дозу. Но это не оправдывает чрезмерной суровости, которую Папа не преминул осудить.

Гонители ордена дойдут до того, что будут выкапывать погребенных тамплиеров, чтобы сжечь их останки, как часто поступали с еретиками.

Глава II. Климент V и Филипп Красивый

Первые шаги против ордена Храма были сделаны без ведома Папы Римского. Климент V узнал о массовом заключении тамплиеров под стражу только при аресте досмотрщика Франции Гуго де Пейро, который находился при папском дворе и был увезен в Лош. Папа был в отъезде, он спешно вернулся в свою резиденцию в Пуатье, сильно задетый действиями короля. Он осудил грубое обращение, которому подверглись люди Церкви: король фактически пренебрег тем, что тамплиеры подчинялись непосредственно Церкви.

17 октября была собрана консистория. Поскольку один из кардиналов был болен, Папа настоял, чтобы его принесли в постели, что свидетельствует о том, какое значение Папа Римский придавал этому собранию. На следующий день Климент принял прокуроров и казначеев ордена Храма, находившихся при его дворе. Он обещал им найти решение, чтобы спасти орден и попросил их не спасаться бегством. Прокуроры ответили, что за двести лет тамплиеры никогда не боялись смерти.

Со своей стороны, король посылал все больше писем иностранным правителям и прелатам и даже частным лицам, чтобы создать благоприятную для себя обстановку. Ему хотелось, чтобы тамплиеров преследовали повсюду. Полученные им ответы были весьма сдержанными и, должно быть, ему не понравились. Большинство адресатов короля — как, например, епископ Льежа — отвечали, что это дело должно находиться в ведении Папы, единственного человека, кто был вправе отдавать приказы в том, что касалось столь деликатной темы.

Все это должно было раздражать короля, тем более что Папа занял пассивную позицию: а это могло бы ободрить обвиняемых.

25 октября пять сановников ордена, среди которых был и великий магистр, предстали перед ассамблеей духовных лиц, докторов теологии и докторов Университета, собравшихся в Тампле. Все пятеро повторили показания, данные великому инквизитору. Моле признал, в частности, что вмененные им в вину преступления совершаются уже давно, в том числе и то, что они плюют на крест. После этого признания Жак де Моле умолял присутствующих испросить для него у Папы отпущение грехов, а у короля — прощение, говоря, что он примет то наказание, которое они захотят ему назначить.

После этой аудиенции Моле письменно призывал всех тамплиеров в королевстве признаться инквизиции или епископской власти в том, что им известно. В этом послании, скрепленном его подписью, великий магистр напоминал братьям о священной покорности. Этот документ должен был бы произвести большое впечатление во всех отделениях ордена во Франции; он должен был бы повлиять на всех тех, кто еще желал защищать орден Храма. Между тем то была фальшивка: данная бумага была сфабрикована в соответствии с нуждами дела. И это не единственный обман, вина за который лежит на чиновниках короля.

На следующий день 26 октября перед той же ассамблеей, что и накануне, тридцать два тамплиера повторили признания, которые они сделали ранее Гильому де Пари.

27 октября Папа написал королю, чтобы выразить свое удивление и боль:

«Любезный сын, мы с прискорбием признаем, о том, что, презрев все правила, пока мы находились вдали от вас, вы посягнули на личности и имущество тамплиеров, вы дошли до того, что заключили их в темницу и что прискорбней всего — вы не освободили их; более того, к мучению заключением вы добавили другую муку, о которой из нашей собственной стыдливости и из стыдливости Церкви мы считаем нужным ныне умолчать. (Речь идет, очевидно, о допросах, проводимых королевскими чиновниками с применением пыток.) Мы уведомили Ваше Величество в нашем письме, что мы взяли это дело в свои руки и желаем заняться тщательными поисками истины. В том же письме мы просили вас взять на себя заботу сообщать нам о том, что вы сумели обнаружить по этому поводу, пообещав вам тоже сообщать все, что нам самим станет известно. Несмотря на это, вы посягнули на личности и имущество людей, которые подчиняются непосредственно нам и Римской церкви. В этом поспешном поступке все усматривают, и не без разумного основания, оскорбительное презрение по отношению к нам и к Римской церкви».

Заканчивая письмо, Папа объявил о том, что посылает кардиналов Беренгара Фредоля и Этьена де Сюизи. Он потребовал, чтобы обвиняемые были преданы суду этих двух кардиналов. Любопытно отметить, что Беренгар Фредоль, епископ Безье, был другом того самого Бернара Делисье, который несколькими годами ранее вел активную борьбу против инквизиции[48]. Поэтому, казалось бы, кардинал должен был бы благожелательно относиться к жертвам инквизиторов. Тем не менее он, став на сторону короля, занял позицию, враждебную умершему Бонифацию VIII, и выступил защитником Ногаре, что отнюдь не делает ему чести.

Однако ему, так же как и его собрату Этьену де Сюизи, приписывают добрый поступок, который он совершил на ассамблее, состоявшейся, по словам Гйро, в начале 1308 г. Жак де Моле, представ перед обоими кардиналами в одной парижской церкви, при большом стечении народа, как будто продемонстрировал всем свои исхудавшие руки и ноги, с содранной кожей, истерзанные орудиями пыток, и обнажившимися костями. При виде столь красноречивого и жалкого зрелища оба кардинала, не произнеся ни слова, залились слезами и отказались осудить великого магистра.

* * *

Вернемся к письму Папы. Не защищая тамплиеров, он в письме напоминал, что эти люди и церковное имущество подсудны одной лишь церкви. Климент V особенно сожалел об оскорбительной поспешности короля. В его послании больше скорби, чем суровости.

Вместо ответа Филипп IV Красивый передал Папе протоколы первых допросов.

«Королевские чиновники, почти повсеместно предвосхитив действия инквизиции и используя все возможные средства устрашения, получили ошеломляющие признания. Жесточайшие пытки сломили сопротивление. У пленников не оставалось иного выбора, как признаться во всех преступлениях, в которых их обвиняли, либо принять верную смерть»[49].

Папа дрогнул и в конце концов одобрил меры, принятые королем; он даже предложил королю план всеобщего ареста, план, который будет изложен в его булле несколькими днями позднее. Также добавляют, что Папу убедили признания одного из его камерариев, Гильома Шантелу, бывшего тамплиера, который был принят в орден в возрасте одиннадцати лет. Этот камерарий как будто признался Клименту, что принятие в орден сопровождалось непристойными ритуалами.

22 ноября Климент V издал буллу «Pastoralis praeemi-nentia», приказывающую всем христианским государям арестовать и заключить в тюрьму тамплиеров, равно как и конфисковать все их имущество. Последнее будет им возвращено, если будет доказана невиновность ордена. В противном случае имущество должно было пойти на покрытие расходов в Святой Земле. Действуя таким образом Папа рассчитывал помешать другим правителям Европы использовать жестокие методы Филиппа IV Красивого. Несмотря на это тамплиеры испытают на себе злобу христианских князей. Помимо этого на госпитальеров и тевтонских рыцарей обрушится волна враждебности, вызванная папской буллой.

* * *

24 декабря 1307 г. король принял кардиналов Беренгара Фредоля и Этьена де Сюизи и согласился передать пленных тамплиеров Святому Престолу. По меньшей мере, он обещал это Папе, но на самом деле то был обманный маневр: тамплиеры не вышли из своего заточения, но попросту перешли в распоряжение кардиналов-легатов. К тому же король продолжал распоряжаться имуществом ордена Храма.

Тогда в поведении тамплиеров произошли резкие изменения. Как только они узнали, что они предстанут перед кардиналами, они заявили, что предыдущие признания были вырваны у них под пыткой. Жак де Моле и Гуго Пейро также изменили показания, обличив прежних судей. К ним вернулось присутствие духа.

К тому же великий магистр заклинал братьев отречься от того, в чем они признались. Он передал из камеры в камеру вощеную дощечку со следующим приказом: «Знайте, что король и кардиналы явятся завтра. Другие братья откажутся от своих показаний, откажитесь и вы, и верните это послание тому, кто его принес».

Шестьдесят тамплиеров последуют этим указаниям, что сильно раздосадует обоих кардиналов, преданных Филиппу Красивому. По убеждению многих авторов, кардиналы подговаривали обвиняемых отказаться от показаний. Как бы то ни было, озадаченные Беренгар Фредоль и Этьен де Сюизи были вынуждены обратиться к Папе Римскому.

Отказ тамплиеров от своих слов произвел сильное впечатление на Папу. Чувствуя, что король готов передать дело ему, в феврале 1308 г. он решил приостановить процесс, по крайней мере, во Франции. Климент лишил инквизиторов власти и взял дело в свои руки. Судебное разбирательство могло пойти иначе. Тамплиеры могли быть спасены.

К сожалению, Клименту V не хватило храбрости отстоять позицию, которая помогла бы избежать любых двусмысленностей и юридических ошибок. Он снова уступит требованиям короля.

Действительно, Филипп боялся, что Папа захочет замять дело. Он требовал, чтобы тамплиеры были осуждены и наказаны, и ради этого он проконсультировался со своими юристами и теологами. Король запросил Парижский университет о привилегиях тамплиеров, о результатах допросов, проведенных за границей и о судьбе имущества ордена.

Филипп получил ответ от Университета только 25 марта. В нем повторялось то, что ранее высказали богословы двора по поводу привилегий Церкви в связи с борьбой с ересью. Университетское послание обходило некоторые щекотливые вопросы; оно было путаным и не соответствовало требованиям короля.

Несмотря на то, что он распоряжался как жизнями, так и имуществом обвиняемых, Филипп IV Красивый не осмеливался отобрать дело у Папы, но он принялся косвенно оказывать на него давление, используя нечто вроде плебисцита или референдума. Он попытается настроить народ королевства против тамплиеров. Речь пойдет о том, чтобы побудить народ обратиться к правосудию Церкви.

В течение многих месяцев при дворе готовили удар, зондировали настроения, распространялись сплетни:

«Гнусные памфлеты, вышедшие из-под искусного и язвительного пера ГЪльома де Ногаре и Пьера Дюбуа делали Папу мишенью народной ненависти. Все то, что некогда было сказано о Бонифации VIII, повторялось в адрес нового понтифика. Все подвергалось критике: непотизм Климента, его репрессии против духовенства. Поскольку Папа не исполнял свой долг пастыря, именно король, ревнитель закона Божьего, должен срочно принять меры» (Молла).

В своей горячности Дюбуа доходит почти до проклятий: «Пусть Папа остережется! Он виновен в симонии, он из родственных чувств раздает бенефиции Святой Церкви своим близким родственникам; он еще хуже Бонифация, не совершившего стольких неблаговидных поступков; нужно, чтобы этому положили конец!» В этом обличительном послании орден Храма называется «сектой дьявола». А ханжеский тон сменяется угрожающим: «Поразив тамплиеров, христианнейший король станет достоин того блаженства, которое Бог обещал устами своего пророка, сказав эти слова: «Beati qui faciunt juducium et justitiam in omni tempore» (Благословенны есть me, кто творят правосудие и справедливость во веки веков). Разве тамплиеры не убийцы, не подстрекатели к убийству и к вероотступничеству? Разве каноны святых отцов и св. Павла не вопиют о том, что им должно воздаться той же мерой?»

Существовал другой памфлет, написанный по-латыни и направленный против тамплиеров, которые обвинялись в убийстве. В памфлете автор напоминал о приказе Моисея «око за око»: «Пусть каждый возьмет меч и убьет ближнего своего»[50]. Под лукавым пером Дюбуа снова появляются библейские тексты.

Глава III. Тур и Пуатье

В конце марта 1308 г. король отправил письма — приглашения знати, прелатам и городам в связи с тем, что в Туре через три недели после Пасхи состоится ассамблея. В этих письмах перечислялись жалобы короля, а заканчивались они лицемерной проповедью, в стиле которой угадывается рука Ногаре: «Мы решили посовещаться с апостольским Святым Престолом, чтобы прекратить такое количество преступлений и прегрешений и способствовать неколебимости веры и чести нашей Святой Матери Церкви; и мы желаем, чтобы вы приняли участие в этом деле, вы, разделяющие с нами веру в Иисуса Христа и являющиеся ее преданными ревнителями; мы призываем вас немедленно отправить в Тур, через три недели после грядущего праздника Пасхи, крепких в вере двух человек из каждого крупного города королевства, чтобы обсудить этот вопрос».

Пусть вас не удивляет набожный тон этого приглашения. Такой чрезвычайно ловкий человек, каким был Ногаре, знал, с какими именно словами он должен был обращаться к христианнейшему народу и как следовало скрывать тайные цели короля под маской самых благих намерений. Это приглашение носило экстраординарный характер, но это оправдывалось тем фактом, что «у всех принадлежащих к феодальному сословию имелись друзья среди обвиняемых». Действительно, духовенство давало ордену Храмов капелланов, а знать — рыцарей, общины — сержантов»[51].

Множество сеньоров принесли свои извинения и не прибыли на ассамблею. Их уловки можно приписать тому, что значительное количество среди них имели родственников-тамплиеров, и тому, что они догадывались о стремлении короля к абсолютной власти.

Среди духовных лиц было меньше воздержавшихся. Как мы уже сказали, последним было из-за чего жаловаться на тамплиеров, которым они завидовали и которых обвиняли в расточительности.

В течение почти всего мая семьсот делегатов из разных городов — третье сословие — и множество представителей знати и духовенства находились в Туре, обсуждая судьбу тамплиеров. Меры, принятые королем, были единодушно одобрены; тамплиеры должны заплатить за свои преступления смертью.

Не следует приписывать слишком большое влияние этому бурно проходившему собранию простых людей, находящихся под впечатлением текстов какого-нибудь Дюбуа. Достаточно вспомнить о суматохе наших парламентов, чтобы не придавать никакого значения решениям этого демократического совета, находящегося в стадии зарождения. Отметим, что Фландрию в Туре представлял Людовик, старший сын графа Фландрского Роберта Бетюнского. Молодой граф тоже обвинял тамплиеров. Однако, как замечает Кервин де Леттенхов, рыцари-тамплиеры пользовались уважением в провинциях Роберта Бетюнского, тем более что они присоединились к фламандцам в день Куртре[52]. Впрочем, именно на родине первых крестоносцев следует искать истоки ордена Храма. Готфрид де Сен-Омер и многие другие основатели ордена родились во Фландрии. Командорство, которое основал в Ипре Готфрид де Сен-Омер, стало колыбелью ордена Храма в Европе. А фламандский историк перечисляет некоторые привилегии, которыми пользовались тамплиеры в тех краях, а затем добавляет: «Их власть в наших провинциях была столь велика, что им в течение некоторого времени была поручена охрана графства Намюр. В то время, когда герцог Годфрид Брабантский предоставлял им половину, треть или четверть рельефов, которые платили ему его вассалы[53], Филипп Эльзасский передал десятину, взимаемую со Слейпа, Леффинга и соседних деревень, магистру Фландрии Балдуину де Лиденгхейму. Ги де Дампьер[54] принес другие дары брату Петру Нутензаке, командору Фландрии из ордена рыцарства Храма».

Не эти ли привилегии и этот престиж стали причиной того, что граф Фландрии выступил в Туре против тамплиеров?

* * *

В тот момент, когда ассамблея была распущена, становится известно, что один из высоких сановников ордена великий казначей, содержавшийся при папской курии, бежал. Папа был весьма раздосадован. Он обещал 10 000 флоринов тому, кто раскроет ему, где скрывается беглец. Не станет ли этот побег поводом для того, чтобы лишить его права охранять заключенных? С другой стороны, сможет ли он обеспечить охрану двух-трех тысяч обвиняемых? На консистории он поведал о своих соображениях кардиналам.

Те посоветовали тянуть дело до смерти короля, что могло бы спасти орден…

20 мая король покинул Тур с намерением присоединиться к Папе в Пуатье. Он прибыл в этот город 26 мая. Явившись к папскому двору, Филипп простерся перед понтификом, поцеловав ему ноги, и в знак мира поцеловал кардиналов. Иудины поцелуи…

Филипп Красивый и Климент V провели три дня в беседах.

В книге «Жизнь Климента V» Жан де Сен-Виктор утверждает, что Филипп Красивый держал Папу в заточении, а последний, желая скрыться в чужой одежде, был узнан и возвращен в Пуатье. Беглеца обнаружили якобы благодаря множеству сопровождавших его мулов, на которых он перевозил свои вещи. Папа бежал, потому что опасался того, кто стал причиной смерти двух его предшественников. (Если установлено, что Бонифаций VIII умер из-за потрясения от нападения в Ананьи, ничто не дает возможность утверждать, что Филипп Красивый приказал отравить Бенедикта XI, в чем его обвиняли.)

Все это абсурдно. Климент V не настолько потерял голову, чтобы столь трусливым и бессмысленным образом уклоняться от настойчивых требований короля.

Используя методы шантажа, король потребовал эксгумации останков Бонифация VIII, чтобы развеять их по ветру. К тому же он предложил канонизировать Целестина V, мнимой жертвы Бонифация VIII[55]. Чтобы выиграть время, Папа должен был пообещать в начале следующего года возобновить дело Бонифация.

29 мая король присутствовал на заседании консистории. Филипп Красивый явился туда с большой пышностью: его окружили принцы крови, бароны, епископы, депутаты и прокуроры Генеральных штатов в Туре.

Шантаж усиливался. Гильом де Плезиан, выступавший от имени короля, произнес длинную речь, в которой подражал слащавому и лживо-проникновенному тону Ногаре. В этой обличительной речи говорилось о «победе, чье истоки были страшны и наводили ужас, чьи последствия были отрадны и восхитительны, а завершение — общеизвестным и незабываемым», победе, одержанной над врагами Христа — тамплиерами. Адвокат монарха был действительно гением эпитетов. По ходу дела подчеркнем его стремление отвести от короля все упреки в алчности и корыстолюбии: «король передал управление имуществом ордена не своим чиновникам, а ведь по закону он мог бы и конфисковать его». Оба эти неточные, если не лживые утверждения, цель которых — оправдать короля, доказывают, что общественность была встревожена, и что уже в это время королю приписывали корыстные мотивы.

Затем Плезиан возвратился к упрекам в адрес тамплиеров, даже к тем, что упоминались реже всего или тем, что были самыми безобидными: например, к тому факту, что капитулы ордена проводились ночью, к предательству некоторых испанских тамплиеров, перешедших на сторону сарацинов, чтобы сражаться с ними против короля Арагонского, и особенно к потере Святой Земли, потере, якобы произошедшей из-за беспечности и трусости тамплиеров.

Бывший хранитель печати Жиль Асцелин, архиепископ Нарбоннский, которого странно было видеть в этом собрании, произнес речь о ереси. Тамплиеры более порочны, чем мадианитяне и ариане. Епископ намекнул, что если Папа не обезвредил тамплиеров, он становился как бы причастен к их заблуждениям.

В этих словах содержалась угроза смещения Папы.

Затем следовали различные выступления, например, Эджилио Колонны, архиепископа Буржа, делегатов нескольких городов с севера страны и одного делегата от городов юга. Потом слово взял Папа, дабы изложить всю историю дела тамплиеров. Выступление Климента было кратким, но он настаивал на том, что никогда не посылал писем с приказом арестовать тамплиеров. Ему не нравятся эти рыцари, если они таковы, какими их описывают, но он не может заявить, что они виновны, пока их преступления не будут доказаны. G другой стороны, он не смеет поверить, что королем движут иные мотивы, кроме заботы о благоденствии Церкви.

Если король хорошо слушал, то его должны были смутить следующие слова: «Что же до нас, то мы не верим, как никогда не верили, что королем Франции двигали корыстные желания. Мы полагаем бесспорным то, что он действовал только из ревностного служения вере. Он не имел намерения завладеть имуществом тамплиеров, но желал передать их в распоряжение Церкви для подготовки крестовых походов».

14 июня в присутствии короля состоялось новое публичное заседание. Плезиан упрекнул Папу в том, что он благоволит ордену; к тому же тамплиеры обладают неприкосновенностью, которую им дает покровительство Папы. Необходимо действовать быстро и вернуть инквизиторам все их полномочия.

В конце речь Плезиана звучит дерзко:

«Святой Отец, Святой Отец, поспешите. Иначе король не сможет сдержаться, а если бы он и смог, то его бароны не смогли бы, а если бы и они смогли, то весь народ этого прославленного королевства не смог бы сдержаться, чтобы самому не отомстить за оскорбление Христа…. Поэтому действуйте, действуйте. Иначе нам придется говорить с вами на другом языке».

Этот новый выпад не поколебал решимости Климента V, который спокойно ответил на возражения Плезиана. Он напомнил, что духовные лица могут быть осуждены только духовными лицами. Прежде чем будет принято какое-то решение, тамплиеры должны быть переданы в его руки. Затем он снова попросил о том, чтобы ему передали имущество ордена. Король, ссылаясь на то, что ему необходимо посоветоваться со своими советниками, отложил принятие этого решения.

Помимо этих собраний, где тяжущиеся стороны состязались в красноречии, если не в выспренности тона, существовали неофициальные сделки. Плезиан внес множество предложений, тщательно расписывая ведение судебного процесса. В целом король проявлял большую сговорчивость. Но Папа, со своей стороны, еще не был окончательно убежден в злом умысле и пагубной деятельности ордена тамплиеров.

27 июня 1308 г. Филипп Красивый решился передать Папе тамплиеров, за исключением великого магистра и высших сановников ордена, которые, по словам короля, из-за болезни оставались в темницах Шинона. Фактически в тот день перед Климентом V предстали восемь или девять тамплиеров.

С 28 июня по 1 июля семьдесят два обвиняемых были привезены в Пуатье, чтобы там их выслушал Папа Римский; аудиенция состоялась в присутствии большого числа кардиналов и папских чиновников.

На этот раз похоже, что пытки не применялись. Тамплиеры повторили свои признания; их показания, свидетельствующие против ордена, были надлежащим образом записаны. Но эти семьдесят два человека, очевидно, были выбраны в основном из братьев-служителей, многие из которых не имели ни стыда, ни совести и были готовы приписать наихудшие злодеяния рыцарям, которым завидовали. Таким образом, свидетели были отобраны в соответствии с тем, что требовалось для дела. В большинстве случаев это были также перебежчики из ордена, невежды или продажные личности, которым предложили признаться в преступлениях, посулив различные блага.

Их заявления ошеломили Папу, который не подозревал, что перед ним находятся лжецы или, по меньшей мере, сомнительные свидетели. 2 июля во время заседания консистории Папа приказал перевести на вульгарный язык часть данных ранее показаний.

5 июля король присутствовал на новом открытом заседании консистории, в ходе которого потребовал осудить тамплиеров. Папа отклонил его просьбу.

Но 10 июля более пятидесяти тамплиеров привели к кардиналу Пьеру де ла Шапель; при этом также присутствовали кардиналы Беренгар Фредоль, Этьен де Сюизи и Ландольфо Бранкаччи. Эти тамплиеры отрекались от своих заблуждений, и их объявили вернувшимися в лоно церкви. Им даровали разрешение по-прежнему носить бороду и плащ.

Итак, Папа был вынужден пойти на значительные уступки королю. Гильому де Пари возвратили его полномочия, и началось новое судебное дело.

По решению Папы в каждом диоцезе тамплиеров должен был судить епископ, которому будут помогать два члена соборного капитула, два францисканца и два доминиканца. Инквизиторам разрешено вмешиваться в ведение процесса, но первостепенной роли они там больше не играли.

Таково было епископское расследование, направленное против тамплиеров, расследование, результаты которого будут рассматриваться на провинциальных соборах.

Параллельно этому понтифик начинал папское расследование против ордена тамплиеров. Его вели представители комиссий, назначенные Папой. Результаты расследования должны были представить на Вселенском соборе, который решили собрать в Вьенне 1 октября 1310 г. Это двойное расследование началось не сразу. Понадобилось несколько месяцев, чтобы механизм заработал. Очевидно, Папа тормозил роковое развитие дела.

Глава IV. Изменчивый судебный процесс

Климент V оставил за собой право судить сановников ордена. Он также дал указание принять меры для охраны конфискованного имущества. Внешне казалось, что все было в точности исполнено. На самом деле король продолжал распоряжаться имуществом ордена Храма и извлекать из него прибыль, при этом делая вид, что передал попечительство третьим лицам. В конечном счете имущество ордена Храма было разграблено и Папа будет жаловаться на это королю.

Охрана пленников доставляла Папе множество беспокойств. Поэтому он доверил обвиняемых кардиналу Пьеру де ла Шапель, который… передал их королю. Это позволит Филиппу Красивому оказать давление на развитие процесса.

Монарх все чаще обращался к Святому Престолу, требуя, чтобы Папа окончательно обосновался во Франции, чтобы он канонизировал Целестина V, соперника Бонифация VIII и пр.

Папа затягивал с ответом до 20 июля, дня, когда король покинул Пуатье.

12 августа Папа заявил, что собирается жить в Авиньоне, пока не начнется собор во Вьенне (этот город находится недалеко от Авиньона). Он уточнил, что собор займется реформой Церкви и делом тамплиеров. Климент также обещал вновь рассмотреть дело Бонифация VIII. Тем временем Папа распустил свой двор: общий сбор назначили на 1 декабря в Авиньоне. Он выбрал этот город потому, что тот принадлежал королям Неаполя, графам Прованса и вассалам Святого Престола. Понтифик на время отказывается от раздираемой анархией Италии.

17 августа в Шиноне сановники ордена (то есть великий магистр, приоры или досмотрщики Франции, Нормандии, Заморских земель, Пуату и Аквитании) были допрошены уже упомянутыми тремя кардиналами (Беренгаром Фридолем, Этьеном де Сюизи и Ландольфо Бранкаччи). Никто из них не стал отказываться от своих показаний, все снова признались в преступлениях против христианской веры.

Важно отметить, что допрос проходил в присутствии королевских чиновников, в частности, Гильома Ногаре и Плезиана. Сановники ордена, которые, быть может, действительно были больны, побоялись отказаться от своих слов, чтобы их не посчитали нераскаявшимися еретиками. Поэтому они подтвердили прежние показания и испросили прощения и отпущения грехов. При этом обвиняемые заявили, что признание было дано ими не под пыткой.

Великий магистр признал то, что он отрекся от Христа (на словах, но не в сердце) и плюнул рядом с крестом.

Кардиналы сообщили об этом королю и умоляли его простить руководителей тамплиеров.

Папа все дальше и дальше заходил в тупик: шли месяцы, но этот бесконечный и однообразный процесс не был отмечен ни одним выдающимся событием.

В ходе различных расследований появилось большое количество протестов, написанных тамплиерами, решившими защищать орден. Процитируем послание брата де Монреаля: «Тамплиеры с момента своего ареста подвергались светскими судьями допросам с пристрастием. Затем последние передали их в руки инквизиторов или глав епархий, что противоречит привилегиям, которыми пользуется орден, поскольку ни один тамплиер не может быть осужден светским или церковным судьей: он может предстать только перед Папой Римским. Вследствие этого братья требуют, чтобы те протоколы, где записаны ложные показания, Папа признал недействительными как полученные и данные вопреки привилегиям ордена».

* * *

В 1309 г. французские епископы собрались на собор, чтобы обсудить дело тамплиеров. Их удивляло, что Папа тянет время, поэтому они попросили его дать новые указания. Поведение епископов, без сомнения, было продиктовано желанием понравиться королю. Последний не знал, к каким мерам еще прибегнуть, чтобы оказать давление на Климента V. Он предупредил понтифика, что общественное мнение приписывало королю и Папе стремление завладеть имуществом ордена Храма. К тому же Филипп добавил, что медлительность Святого Отца побуждает многих тамплиеров отказываться от своих признаний.

Папа принес извинения и попытался успокоить короля. Именно тогда он решился допустить к работе суды диоцезов и папские комиссии. Шел май 1309 г. Вот уже около года, как новая судебная процедура была определена, но не применена на практике.

В каждом диоцезе людей должны были судить епархиальные суды, а папским комиссиям надлежало заняться сбором свидетельств против ордена, чтобы снабдить данными Вселенский собор, который назначили на следующий год.

В основном тамплиеры находились в провинциях Санс и Тур, именно с них и начали папские комиссии. Им было разрешено обосноваться в Париже и работать, никуда не переезжая.

Король попытался подчинить себе членов этих комиссий. Для этого он предоставил Папе списки инквизиторов, в которых был уверен, и потребовал отстранить тех, которым не доверял.

Провинциальные соборы получили разрешение выносить приговор тем обвиняемым, которых допрашивал Папа.

* * *

8 августа 1309 г. папская комиссия впервые собралась в бенедектинском монастыре св. Женевьевы в Париже. Дело ограничилось составлением вызовов тем членам ордена, которым следовало предстать перед судом.

Три месяца спустя, 12 ноября, состоялось новое собрание, но никто на него не явился. Отметим, что епископ Парижа мешал работе комиссии, препятствуя тому, чтобы тамплиеры предстали перед ней.

Допросы начинались только 22 ноября.

В первую очередь выслушали Жана де Мело, чья бессвязная речь не может быть принята во внимание. Долгое время этого простодушного человека путали с Жаком де Моле.

Затем перед комиссией появился Гуго де Пейро, пожелавший остаться при прежних показаниях.

Наконец, пришла очередь Жака де Моле. Он утверждал, что рассчитывает приложить все силы для защиты ордена, но он не знает грамоты. К тому же он должен был бы попросить совета, но для этого он располагает лишь смешной суммой в четыре денье. Ему ответили, что в делах, касающихся ереси, вмешательство адвокатов не допускается. И обвиняемым не было предоставлено ни одного адвоката.

Затем великому магистру зачитали признания, якобы сделанные им в Шиноне. Моле пришел в гнев, слыша то, что его заставили сказать. Чтобы подчеркнуть презрение к кардиналам, которые подделали его показания, он дважды осенил себя крестом и заявил, что судьям следовало бы внять примеру сарацинов и татар, которые наказывают лжецов и фальсификаторов, вспарывая им животы и отрубая головы. (Вероятно, секретарь суда, составлявший протокол в Шиноне, добавил к показаниям Моле некоторые отягчающие обстоятельства, дабы приписать великому магистру все преступления, в которых обвинялся орден в целом.)

Плезиан присутствовал при допросе и вступил в разговор. Моле попросил позволения переговорить с Плезианом наедине. Последний уверил его в своем глубочайшем уважении. Без сомнений, он побуждал его говорить. Великий магистр согласился, но попросил дать ему отсрочку на двенадцать дней.

По истечении этого срока Моле вновь предстал перед комиссией и заметил там Ногаре. При виде советника Филиппа Красивого великий магистр изменил свое решение: он заявил, что будет говорить только в присутствии Папы. Он пожелал, чтобы Святой Отец выслушал его как можно скорее, потому что только тогда «он расскажет по мере своих сил то, что послужит к чести Христа и Святой Церкви».

Папа так никогда его и не выслушал.

Прежде чем выйти из зала совета, Моле остановился и воскликнул, что в мире нет церквей, где имелось бы больше украшений и реликвий, чем церкви ордена Храма, и где бы с большим благоговением служили мессу. Он добавил, что ни один орден не подает более щедрой милостыни, чем тамплиеры. Наконец он отметил, что ни одно христианское войско не пролило столько крови ради триумфа веры, как тамплиеры.

Эти аргументы были достаточно существенны, но в целом подобное заявление доказывает, что Жак де Моле был весьма простым человеком, каким его и описывали. Он не был неуравновешенным, но не мог составить четкую картину происходящего: его защитная речь не имеет никакого веса, никакого размаха. Тот, кто должен был стать первым защитником ордена Храма, явно растерялся.

Члены комиссии ответили, что все эти добрые дела без веры бессмысленны. Моле возразил, что тамплиеры твердо верят в то, чему учит Церковь. Поэтому они сражались против сарацинов, против турок и мавров.

В завершение он попросил позволения присутствовать на мессе, что было ему разрешено.

Другие сановники ордена проявили не больше отваги. Они также боялись пыток и смерти. Они прибегали к уверткам, тянули время, но не защищали орден.

Королевский клан скинул с плеч тяжкий груз. Если уж сам великий магистр отказывался от борьбы, не стоило опасаться какого-либо серьезного сопротивления со стороны других тамплиеров. Тиски сразу разжимались: тамплиеров, желавших защищать орден, теперь были готовы доставить в Париж.

* * *

Продолжение работы отложено комиссией до 3 февраля будущего года. В течение нескольких недель появилось такое большое число тамплиеров, желавших защищать орден, что члены комиссии не успевали всех выслушать.

28 марта они собрали пятьсот сорок шесть тамплиеров и предложили им назначить двух или трех делегатов, которые через несколько дней будут выступать от имени остальных. Вначале тамплиеры протестовали, говоря: «Почему не выслушать нас всех? Когда нас подвергали пыткам, нас не спрашивали, хотим ли мы, чтобы нас мучили?» Наконец они согласились и их выбор пал на двух братьев, Рено де Провена и Пьера де Болонья, прокурора ордена при папском дворе. Между тем нотариусы записали заявления узников, касающиеся плохого обращения, скудости дневного пайка, лишения их возможности причащаться, отсутствия одежды и пр. Какие только лишения не постигли гордых тамплиеров! Все эти бесхитростные люди были сбиты с толку; они ничего не понимали в приемах расследования. Они знали лишь одно: они хотели защищать орден, потому что он был невиновен.

7 апреля девять делегатов от тамплиеров явились к членам комиссии, чтобы объяснить им, что орден не мог назначить поверенных без одобрения великого магистра. Однако они хотели защищать свое братство.

На 2 мая уже набралось 573 тамплиера, решивших выступить на защиту ордена. Они происходили из самых разных областей. Кервин де Леттенхов приводит имена нескольких фламандских тамплиеров, назвавших себя защитниками ордена Храма: Гозвенн Брюггский, командор Фландрии, Жан де Фюрн, Жан де Слейп и Гобер де Маль.

Отметим среди самых интересных свидетельств то, что принадлежит Пьеру де Болонья, главному защитнику ордена, упрекавшего членов комиссии в применении пыток и других средств воздействия, используемых для того, чтобы вырвать признание у обвиняемых: «Это дело вдруг стало беззаконным и несправедливым, — говорит он. — Это всего лишь жестокое заблуждение, непростительная ошибка. Большое число людей умерло в тюрьмах и под пытками, другие остались навеки искалеченными; многие были вынуждены оболгать самих себя и свой орден. Эти жестокости и мучения полностью лишили их возможности поступать по доброй воле… Чтобы подтолкнуть их ко лжи, к даче ложных показаний, им показывали письма, скрепленные печатью короля и обещавшие им сохранить в неприкосновенности их тело, их жизнь и свободу; им обещали полностью позаботиться о том, чтобы они были обеспечены на всю жизнь; впрочем, их убеждали, что орден окончательно обречен».

Пьер де Болонья предложил комиссии выслушать свидетельство Адама де Валленкура, тамплиера, некоторое время назад покинувшего орден с целью стать монахом-картезианцем. После недолгого пребывания в картезианском монастыре Валленкур вновь вернулся к тамплиерам. Если бы орден действительно был порочен, подобное возвращение в орден Храма невозможно было бы объяснить, тем более что для возвращения туда картезианцу потребовалось пройти через процедуру покаяния. Ему пришлось предстать перед воротами ордена Храма в одной рубашке, и целый год есть с земли. Помимо этого по средам и пятницам он должен был поститься, питаясь только черствым хлебом и водой. Каждое воскресенье он получал несколько ударов бичом от священника, ведущего службу. Неужели он бы принял такое тяжелое наказание, если бы орден вел недостойную жизнь? Его горячее желание вернуться туда говорило в пользу ордена Храма. Итак, как говорил Пьер де Болонья, нужно было выслушать этого бывшего картезианца; в случае необходимости он бы сам объявил о невиновности ордена всему христианскому миру.

Как видно, языки развязывались, был дан толчок обоснованной и обстоятельной защите ордена. Но противник не дремал. Истина не могла быть раскрыта, свет не мог пролиться. Пьер де Болонья сам признавал это, когда говорил: «Мы находимся и всегда находились во власти тех, кто внушает ложные мысли сеньору королю. Каждый день то одни, то другие, в письмах или других посланиях убеждают нас не отказываться от ложных показаний, которые были даны из страха, что иначе мы пойдем на костер».

Подчеркнем важность этого заявления. Оно освещает весь судебный процесс. Оно выявляет весь тонкий механизм королевского вероломства. За приемами сфальсифицированного судебного дела маячат красноватые тени костров.

Необходимо было ускорить ход дела. Внимание короля и его приверженцев привлек тот факт, что между заявлениями, сделанными в епархиальных судах, и показаниями, записанными папскими комиссиями, неоднократно возникали противоречия.

Это происходило исключительно из-за того, что обвиняемые испытывали доверие к папским комиссиям, тогда как епархиальные суды внушали им обоснованные опасения. С одной стороны, была инквизиция, чрезвычайно сурово относившаяся к нераскаявшимся еретикам, а с другой — скорее, благожелательно настроенный совет, который ни в коей мере не обладал пугающей строгостью суда, хотя его деятельности и мешало присутствие королевских чиновников.

Сейчас мы рассмотрим значение подобного положения вещей.

В Сансе архиепископ Гильом де Мариньи, брат королевского министра Ангеррана де Мариньи, хотел помешать папским комиссиям собирать показания в пользу ордена. Он созвал в Париже провинциальный собор, чтобы судить тамплиеров. (В это время Париж был всего лишь диоцезом, подчиняющимся Сансу. Он стал архиепископством только в XVII в.). Защитники ордена Храма стали немедленно протестовать против намечающегося шага.

Однако удар был, по-видимому, нанесен по правилам, поскольку Папа сам согласился на такой порядок судопроизводства. Однако не подвергается сомнению то, что провинциальный собор не мог вынести решение до окончания двойного расследования в диоцезе. Между тем в тот момент, когда епископ Санса стал ускорять ход дела, папская комиссия еще не закончила работу: она была в самом разгаре.

Поэтому вполне возможно, что король оказал давление на братьев Гильома и Ангеррана де Мариньи с целью спровоцировать неожиданную развязку, которая сумела бы помешать размеренной и спокойной работе папской комиссии. Последняя должна была бы немедленно выступить против обходного маневра епископа Санса. Но Жиль Асцелин, председатель папской комиссии в Париже, не был расположен спасать тамплиеров, упразднения ордена которых он требовал в Пуатье. Он избегал прямого ответа, пытался выгадать время, пока не произошло непоправимое. Среди его коллег по комиссии епископы Байе и Лиможа также были преданы королю. Только епископ Манда, Гильом Дюран, не поддержавший галликанских притязаний Филиппа Красивого в его борьбе против Бонифация VIII, был единственным прелатом, кто мог гарантировать некоторую беспристрастность суда; к тому же это был выдающийся знаток канонического права. Однако тамплиеры не могли чувствовать себя уверенно, как это было при других папских комиссиях. Впрочем, Жиль Асцелин и другие прелаты обнаружилй предвзятое отношение к своей задаче, позволяя чиновникам короля присутствовать на заседаниях.

Тамплиеры постарались помешать готовившейся интриге. Их отказывались слушать.

11 мая собор в Париже, по наущению Гильома де Мариньи, вынес различные приговоры. Обвиняемые были разделены на три категории в соответствии с тем, как они вели себя перед инквизицией диоцеза: те, кто признались в преступлениях, те, кто продолжали все отрицать, те, кто отказались от своих прежних слов. Первых отпустили, вторых приговорили к пожизненному заключению; что же до отказавшихся от показаний, то их в количестве пятидесяти четырех человек посчитали нераскаявшимися еретиками и приговорили к сожжению.

На следующий день, 12 мая, папская комиссия попыталась вмешаться, чтобы отменить приговор, но было уже слишком поздно. Зловещие ставки были сделаны. Пятьдесят четыре приговоренных были преданы светскому суду и сожжены за пределами Парижа, в предместье Сент-Антуан. Мученики заявляли, что они невиновны. Ни один из них не принял амнистии, которая была им обещана за то, что они изменят свое мнение.

Примеру Санса последовали остальные.

16 мая шестнадцать тамплиеров, приговоренных собором в Реймсе, были сожжены в Санлисе.

Тех, кто остался в живых, охватил ужас. Рыцарь Эмери де Вилье-ле-Дюк, увидев роковую телегу, воскликнул, что признался бы в том, что убил самого Господа, если бы его об этом спросили. Это свидетельствует о полном упадке духа, повсеместной потере способностей к критическому осмыслению, но также объясняет состояние оцепенения, в которое повергла большинство тамплиеров политика террора со стороны короля.

Нетрудно догадаться о результатах этой беззаконной и скорой расправы: если 2 мая 573 брата были решительно настроены защищать орден, то костры, зажженные епископами Санса и Реймса, способствовали тому, что многие из добровольных защитников отступились.

Все это привело к росту пораженческих настроений в среде тамплиеров.

30 мая комиссия отложила работу до 3 ноября, но заседания начались только 17-го. Теперь показания будут не в пользу ордена: двести признаний против двенадцати отрицаний.

Те, кто отказались от своих слов, сослались на тот факт, что предыдущие признания были даны ими по принуждению и под пыткой.

Тамплиер Понсар де Жизи говорил, что за три месяца до того, как он предстал перед епископом Парижа, его поместили в яму с руками, так сильно связанными за спиной, что кровь стекала по пальцам. Он добавлял, что, если бы его снова подвергли пытке, он бы сказал все, что хотели от него услышать. Он был готов пострадать, лишь бы страдания были недолгими, например, обезглавливание, огонь или кипяток, но был не в состоянии терпеть долгие пытки, которые ему уже пришлось вынести, находясь в тюрьме в течение двух лет.

Другой тамплиер Бернар де Ге, утверждал:

«Меня так пытали, меня так долго держали перед пылающим огнем, что мои ступни сгорели; от них отделились эти две кости, которые я вам показываю. Посмотрите, их недостает в моем теле».

* * *

Комиссия в Париже играла самую важную роль. Нам мало известно о результатах, полученных другими комиссиями. О них сообщили Папе, который приказал прелатам и богословам изучить их. В те месяцы, что предшествовали Собору в Вьенне, Папа настаивал на том, чтобы как можно быстрее получить эти результаты. Помимо этого он приказал инквизиторам прибегнуть к пытке «как если бы первое впечатление, произведенное протоколами, не поддерживало обвинений, выдвинутых против ордена» (Лизеран). Это равнозначно признанию, что для того, чтобы получить интересные и соответствующие обвинениям признания, существовала только пытка…

Глава V. Вьеннский Собор

Первоначально Папа назначил открытое Собора во Вьенне на 1 октября 1310 г. Но последний начал свою работу только 16 октября 1311 г. Он был отложен, дабы позволить судебным следователям успешно завершить расследование.

В кафедральном соборе этого небольшого города собрались триста епископов, аббатов и приоров. Король явился только 20 марта следующего года в сопровождении своих братьев Карла и Людовика, своих трех сыновей и многочисленной вооруженной свиты. Перед небольшой комиссией, назначенной для того, чтобы определить план работы Собора, Папа предварительно приказал зачитать отчеты протоколов папских комиссий, затем он спросил каждого, нужно ли распустить орден Храма.

Поначалу он натолкнулся на категорический отказ. Общее впечатление складывалось в пользу ордена. Поскольку орден Храма не был обвинен перед церковным судом, невозможно было на законном основании вынести ему приговор. Все отцы церкви, кроме одного итальянского прелата, советовали соблюдать осмотрительность и сдержанность. Они решили, что с точки зрения здравого смысла необходимо выслушать тамплиеров: они должны защититься перед Собором. Это тем более необходимо, что результаты расследований неубедительны.

Король был недоволен. Он принялся оказывать давление на членов оппозиции и запугивать тех, кто сомневается.

Он угрожал Папе возобновить процесс против умершего Бонифация VIII. Столкнувшись с таким агрессивным отношением, Климент V попытался направить ход событий в другое русло. В течение нескольких месяцев будут рассматриваться различные вопросы, не имеющие никакого отношения к делу ордена тамплиеров. Именно в течение этих рабочих месяцев Климент V предпишет, в частности, ограниченное применение пыток. Тогда же он вынесет приговор беггардам и спиритуалам. По словам Леви-Мирепуа, ему даже пришлось разбирать «дело молодой, очень красивой девушки родом из Англии, которая называла себя воплощением Святого Духа, сошедшего ради спасения женщин, так же как Сын сошел ради спасения мужчин».

Во время этого перерыва девять тамплиеров явились на Собор, чтобы защищать орден. Они говорили, что их послало многочисленное братство из окрестностей Лиона. Папа испугался и приказал бросить их в темницу. Боялся ли он вооруженного нападения? На подобную мысль наводит письмо, которое он отправил Филиппу Красивому. Объявив своему корреспонденту об аресте девяти делегатов от ордена Храма, он добавляет: «С этого момента мы считаем необходимым принять особые меры ради собственной безопасности, и мы сообщаем об этих событиях Вашему Величеству для того, чтобы, сохраняя осторожность и бдительность, вы решили, что именно надлежит и следует сделать для охраны Вашей персоны».

Таким образом, до самого конца Папа будет проявлять малодушие. Он не только боялся короля и тамплиеров, но еще и опасался сопротивления со стороны Собора.

* * *

Между тем король со своей стороны методично продолжал заниматься подрывной деятельностью. 2 марта Филипп Красивый пишет Папе: «Ваше Святейшество знает: расследование обнаружило такое число ересей и злодеяний, в которых виновны тамплиеры, что орден должен быть непременно уничтожен. По этой причине и потому, что нами движет священное рвение защитить правую веру, мы с мольбой и смирением просим, чтобы этот орден был упразднен: имущество, которым он владел, можно передать новому рыцарскому ордену».

Должно быть, настойчивость короля возобладала над нерешительностью Папы. 22 марта 1312 г. на тайном заседании консистории члены комиссии, занимающейся этим делом, подавляющим большинством проголосовали за упразднение ордена тамплиеров (четыре пятых голосов), при условии, что этот приговор будет оглашен одним лишь Папой. Собор желал переложить на него ответственность за уничтожение ордена. Гильом Дюран, епископ Манда, предложил прибегнуть к этой уловке, с чем все согласились. Если Собор не мог за отсутствием достаточных доказательств вынести канонический приговор ордену Храма, Папа мог ликвидировать орден, чтобы положить конец королевским интригам и уничтожить сам предмет раздора. Таким образом, речь шла, скорее, о предупредительной мере, чем о карательном приговоре. Именно поэтому, в конце концов, все отдали за нее свои голоса.

3 апреля на открытой консистории Папа зачитал буллу «Vox in excelso», апостольской властью уничтожавшую орден тамплиеров упреждающим образом, а не путем осуждения. Папа напомнил об упреках в адрес тамплиеров. Он подчеркнул бесполезность ордена, теперь, когда борьба за Святую Землю окончена. И снова речь идет о необходимой и своевременной мере, а не о судебном приговоре «из ненависти к Храму».

С самого начала заседания, дабы предупредить возражения отцов Собора, им под угрозой отлучения было предписано соблюдать полнейшую тишину.

По мнению некоторых, Климент V якобы сам объявил о ликвидации ордена тамплиеров и не позволил Совету осудить их для того, чтобы не раскрывать на общем обсуждении подрывные доктрины и тайные замыслы тамплиеров. Чистая гипотеза. Папа не пожелал выносить окончательный приговор ордену, чья вина не была доказана в полной мере. По этой причине формулировка приговора несколько расплывчата: «Хотя мы могли бы обвинить их по всем правовым нормам, мы распускаем их упреждающим образом апостольской властью, оставляя за нами и за Святой римской Церковью право распоряжаться их жизнями».

Выражение «упреждающим образом» дало почву для различных толкований. Утверждалось, что папский декрет, ликвидировавший орден Храма, носил всего лишь временный характер, речь шла только о роспуске на определенный срок, в связи со сложившимися обстоятельствами.

Непонятно, как орден мог вновь обрести смысл существования. Даже новый крестовый поход не восстановил бы его репутацию. Тамплиеры слишком основательно закрепились в Западной Европе, чтобы согласиться пойти на какие-либо преобразования, которые лишили бы их имущества и престижа.

Король присутствовал при всем этом и после пяти лет ожидания и коварных происков праздновал победу. Через месяц после вынесения приговора, 3 мая, издав буллу «Ad providam», Папа решил передать имущество тамплиеров госпитальерам, которых начинали называть «рыцарями Родоса». В королевствах Арагонском, Кастильском, Португальском и на Майорке это имущество следовало передать местным военным орденам, которые еще сражались против сарацинов: орденам Алькантара, Сантьяго и Калатрава.

В связи с этим Папа открыто проявил свою власть. Отцам Церкви, которые выступали против намерения передать имущество тамплиеров госпитальерам, Климент V заявил: «Если вы согласитесь с передачей имущества ордену госпитальеров, я с радостью объявлю о согласии с вами, если же нет, я все равно сделаю это, по нраву это вам или нет».

Поскольку оппозиция упорствовала, Климент V пренебрег ею. Впрочем, передача имущества ордена тамплиеров госпитальерам полностью соответствовала принципам церковного и феодального права: в общем, это был всего лишь переход имущества Церкви от одного ордена к другому.

Процесс против ордена окончился. Оставалось решить судьбу его руководителей. Дело против простых рыцарей было закрыто еще до открытия собора: все те, кто упорно продолжал отказываться от своих прежних показаний, были казнены как возвратившиеся к прежним прегрешениям.

Однако пока нельзя было поздравить себя с тем, что тамплиеры полностью уничтожены. Поэтому 6 мая Климент V в булле «Considerantes dudum» дает указания епархиальным судам и провинциальным соборам, чтобы они продолжили преследование тех, кому удалось избежать суда инквизиции.

Папа просил, чтобы с виновными обращались «со строгой справедливостью, смягченной немалой долей милосердия». Тем, кто подчинился бы Церкви, было бы назначено содержание из средств ордена.

* * *

Госпитальерам пришлось немало потрудиться, чтобы вырвать из рук короля и его жадных придворных казну и недвижимость ордена тамплиеров.

Филипп Красивый надеялся, что сможет удержать это имущество, а с момента ареста тамплиеров в 1307 г. он назначил выплаты в виде ренты с доходов от секвестрованного имущества. Он утверждал, что сначала должен был компенсировать себе судебные издержки («издержки на тюремное заключение и на пытки»), в размере 200 000 турских ливров.

К тому же госпитальеры были вынуждены простить долги королю, королеве и принцам, которые еще не были выплачены тамплиерам к моменту конфискации имущества в 1307 г. Дабы законно обосновать погашение своих долгов, король ссылался на то, что по канонам запрещалось платить причитающееся еретикам.

Госпитальеры также должны были отказаться от доходов, полученных сборщиками налогов во время наложения секвестра. Эти долги, ликвидированные одним росчерком пера, составляли около 500 000 ливров. Отметим также, что казна ордена Храма в Париже уже на следующий день стала и королевской казной, при этом королевские чиновники не завершили финансовые операции, начатые последними бухгалтерами ордена Храма. Для Филиппа Красивого речь шла не столько об отправлении правосудия, сколько о ликвидации банковского счета, баланс которого был слишком благоприятен для тамплиеров.

Несмотря на полученную денежную прибыль, для Филиппа Красивого процесс по делу ордена тамплиеров представлял собой поражение. Орден не был осужден по закону, как рассчитывал король. Духовная власть Святого Престола взяла верх над неправомерными притязаниями королевского абсолютизма. Если верно то, что Филипп Красивый понемногу подчинил себе инквизицию, чтобы сделать из нее послушный инструмент, то эта тактика не была эффективной: в конечном счете монарх не смог добиться полной победы.

Некоторые также утверждают, что король продолжал испытывать денежные затруднения даже в те годы, когда он сам получал доходы с конфискованного имущества. Другие, наоборот, говорят, что после ареста тамплиеров финансовые проблемы с казной значительно уменьшились.

Доходы ордена Храма, полученные королем, как будто достигали двенадцати миллионов. Разумеется, эту цифру невозможно проверить. Среди поступков короля наиболее значимым явился тот факт, что, по словам Монтаньяка, арендуемые земли тамплиеров были выставлены на торги, при этом арендная плата была столь высока, что съемщики разорились, а король завладел их имуществом.

* * *

После Вьеннского Собора тамплиеров судили в соответствии с их личными поступками. Провинциальные соборы полновластно распоряжались их судьбами.

Тех, кто отказывался от своих предыдущих признаний, считали нераскаявшимися еретиками и приговаривали к сожжению или пожизненному заключению. Тем, кто подтверждал свои признания, давали содержание из средств ордена. Многие сумели избежать суда, занявшись простым ремеслом или, если они происходили из знатной семьи, поменяв имя.

Папа сохранил за собой право судить великого магистра и сановников ордена, но в конце 1312 г. под предлогом большой занятости он передал трем своим кардиналам: Николя де Фревилю, доминиканцу, который был исповедником и советником короля, Арно де Фаржу или Арно д’Ошу, племяннику Папы, и Арно Нувелю, монаху из Сито.

Кардиналы не станут вести новые допросы: они воспользуются данными ранее показаниями.

Три прелата отправились в Париж, но прежде чем судьба сановников будет решена, пройдут долгие месяцы.

Глава VI. Казнь руководителей ордена

18 марта 1314 г. три кардинала приговорили высших сановников тамплиеров к пожизненному заключению.

Приговор был оглашен в Париже, на паперти собора Парижской Богоматери, где воздвигли эшафот. Народу хотели доказать, что тамплиеры были действительно виновны. Поэтому один из легатов, Арно Нувель, велел тамплиерам прилюдно признаться в своих заблуждениях. Чтобы испугать их, был разожжен костер. Приоры Франции и Аквитании уступили угрозам и повторили признания. (Они закончат свои дни в темнице.)

Затем произошло неожиданное. Жак де Моле и Жоф-фруа де Шарне воскликнули: «Мы не виновны в тех преступлениях, в которых нас обвиняют, но мы виновны в том, что подло предали орден, чтобы спасти собственные жизни, чтобы избежать непомерных страданий пытки и умилостивить тех, кто мучил нас. Орден невинен, он свят; обвинения нелепы, признания лживы».

Пребывавшие в замешательстве кардиналы перенесли вынесение решения на следующий день и передали Моле и Шарне в руки прево Парижа.

Король пришел в ярость и решил ускорить развязку: в тот же день королевский совет, на котором присутствовали только светские лица, приговорил «нераскаявшихся еретиков» к немедленной смерти.

Вечером на Камышовом острове был сложен костер, отблески которого освещали темные стены королевского дворца. Моле и Шарне умерли, сожженные на медленном огне, с взором, обращенным к собору Парижской Богоматери: «Они с такой стойкостью и твердостью приняли гибель в огне, — говорит хронист, — что толпа при виде их мужественной смерти и последнего отказа от признаний была охвачена восхищением и оцепенением».

Оба сановника не приняли бы смерть с такой твердостью и таким спокойствием, если бы орден, который они представляли, был виновен. Невозможно представить себе, что эти монахи солгали бы перед смертью, притом, что ложь влекла за собой казнь, а правда предполагала освобождение или, по меньшей мере, сохранение жизни.

Народ стал считать их мучениками и поспешил бережно собрать их пепел.

Часто приводят слова Боссюэ, сказанные в связи с гибелью тамплиеров на костре: «Они признались под пытками, они отреклись на эшафоте и в час смерти».

Легенда гласит, что великий магистр перед смертью проклял Папу и короля. Как бы то ни было, и тот и другой умерли вскоре после великого магистра, а их могилы были осквернены: останки Филиппа Красивого были выкопаны пятьсот лет спустя жителями Парижа. Что касается праха Климента V, он был развеян по ветру в 1577 г., когда папский мавзолей был разграблен кальвинистами.

Отметим, что все те, кто сыграл роковую роль в деле ордена Храма, умерли насильственной смертью: Ангерран де Мариньи, Плезиан, два первых доносчика и т. д. Отметим странное стечение обстоятельств: пять веков спустя, в эпоху Террора, резиденция ордена Храма в Париже (Тампль) должен был стать убежищем, где прошли последние трагические дни королевской семьи из рода Филиппа Красивого.

Заключение

Что бы ни делалось, история тамплиеров всегда будет окутана туманом, сгущаемым по неким предвзятым соображениям. И если, заканчивая наше эссе, мы не можем прийти к формальным выводам, значит ли это, что наш труд был бесполезен? Мы полагаем, что благодаря тем крупицам истины, которые мы связали в единое целое, у большинства наших читателей сможет сложиться более полное представление об этом знаменитом процессе.

Сложные составляющие исторической и психологической проблемы, которая возникает каждый раз, когда разговор заходит о процессе ордена Храма, можно свести к следующим положениям:

Среди богатых и ничем не занятых тамплиеров, живших во Франции во времена Филиппа Красивого, очевидно, были и паршивые овцы, беспутные рыцари, монахи-отступники. Филипп Красивый и его приспешники воспользовались этими единичными случаями, чтобы обобщить их и повести пропагандистскую кампанию против ордена Храма. Речь шла о том, чтобы восстановить народ против аристократической касты духовенства и вызвать народную реакцию, направленную на этих крупных финансистов. Таким образом, они надеялись, что тамплиеров будут порицать так же, как, например, евреев.

Король, завидуя финансовой мощи ордена Храма, попытался осуществить свой тайный замысел — избавиться от ордена, чтобы завладеть его богатствами. Знать и духовенство, завидуя прерогативам тамплиеров, поддержали королевскую политику и постарались уничтожить организацию, которая внушала им опасения.

Папа Климент V, родом из Франции, будучи в долгу у короля, не посмел с должной твердостью выступить против грабительских намерений монарха.

Итак, судебная машина того времени была запущена, и ее слепой и безжалостный механизм скрыл истину.

Против тамплиеров были собраны все обвинения, которые в течение веков выдвигались против еретиков и колдунов. Под пытками из обвиняемых вырвали все, что желали от них услышать королевская солдатня и инквизиторский суд. Первые признания, полученные благодаря бесчеловечному насилию, определили в общих чертах отношение к обвиняемому на протяжении всего процесса. Если он отказывался от своих слов, его считали нераскаявшимся еретиком и после вынесения скорого приговора сжигали.

Именно такое стечение обстоятельств и сломило тамплиеров. Те, кто не погиб на костре, обязаны своей жизнью только признаниям, данным с единственной целью — «спасти свою шкуру».

Напрасно вести ученые споры, с понимающим видом вдаваться в подробности или придерживаться насмешливого скептицизма: следует всегда помнить о заключении великого Антуана Арно[56] в книге «Похвальное слово католикам»:

«Теперь нет почти никого, кто бы не считал, что тамплиеры были ложно обвинены в том, что заставляли всех рыцарей, принимаемых в орден, богохульствовать, поклоняться идолу и заниматься непристойностями; здравый смысл заставил рассудить, что десять человек, которые умирают, имея возможность не умереть, признавшись в преступлениях, в которых их обвиняют, заслуживают больше доверия, чем сто человек, которые признались и взамен на это признание получили жизнь».

* * *

Рассмотрим вкратце некоторые из наших положений. То, что единичные проявления малодушия имели место, неоспоримо. И если во всех религиозных орденах бывали случаи отступления от веры, то вполне естественно, что среди членов ордена Храма, который был больше военным, чем религиозным, существовали отступники.

Орден Храма в определенный момент стал чем-то вроде «иностранного легиона», объединявшего отлученных от церкви рыцарей и набирал новых членов из нежелательных лиц, что, как мы видели, радовало св. Бернара, видевшего в крестовом походе средство спасения для этих отвергнутых людей. Между тем тенденция принимать в орден продажных личностей и еретиков станет роковой для некоторых плохо управляемых командорств. Упразднение срока послушничества, учрежденного св. Бернаром, тот факт, что в последние годы новые братья просто покупали вступление в орден, — все это способствовало разложению ордена и благоприятствовало развитию вседозволенности. Однако никто не может утверждать, что весь орден был развращен. Если бы дело обстояло именно так, то Вьеннский Собор осудил бы его из-за этого, в то время как орден Храма упразднил один только Папа из соображений необходимости. Это был не приговор, но упредительная мера. Таким же образом в 1773 г. Климент XIV уничтожил орден иезуитов.

Что касается корыстных целей Филиппа Красивого, то они очевидны.

В части «Чистилище», которую он закончит через несколько месяцев после казни Жака де Моле, Данте порицает Филиппа Красивого: тот в Ананьи покушался на наместника Бога на земле, причем последний умер, окруженный двумя преступниками (Ногаре и Колонна); говоря о короле, он добавляет:

«Я вижу нового Пилата, не насытившегося этой казнью; он перенес на орден Храма свои корыстные желания».

Это мнение проницательного и знаменитого современника было одобрено последующими поколениями:

«Если исход процесса, как нам известно, был печальным, то ответственность за это следует возлагать, в основном, на короля и его притязания» (Вакандар).

В общем, речь идет о деле, связанном с деньгами, и о судебной ошибке, произошедшей, как мы показали, вследствие отсутствия вещественных доказательств, противоречивости показаний и ложных признаний, полученных благодаря инквизиторским методам. Не следует недооценивать значение пыток, поскольку тридцать шесть обвиняемых умерли в Париже под пытками. И нужно было обладать большой физической выносливостью, как Жак де Моле, чтобы в течение многих лет заключения переносить моральные мучения, которые доставляло это оживленное судебное дело. Впрочем, нынешние судебные разбирательства бросают свет на эту печальную страницу прошлого.

Среди тех, кто признался в преступлениях, были также и такие, кто уступил то ли из страха перед наказанием, которым им угрожали, то ли перед обещаниями награды и получения каких-то льгот. Многие дали себя купить. Наконец, некоторые тамплиеры встали на путь признаний из-за невежества или в силу несознательности. Они не отдавали себе отчета, что от них требовали, они не осознавали значения вопросов, им не под силу было понять механизм начатого против них судебного процесса. Как говорит Лизеран, нужно было бы «вырвать тамплиеров из рук короля, обеспечить их безопасность, равно как и безопасность их прокуроров, допросить тех, кто покинул орден, постараться узнать, в чем исповедовались тамплиеры на смертном ложе, запретить светским лицам присутствовать при даче показаний, отделить тех, кто уже свидетельствовал, от тех, кто только собирался это сделать, держать все показания в тайне».

Ничего этого сделано не было. Все будет окончательно искажено. Вплоть до сегодняшнего дня историческая достоверность смогла приподнять лишь край завесы, распростертой над этим таинственным делом. Установлено, что весь орден как таковой не был виновен ни в ереси, ни в богохульстве, ни в сатанизме, ни в идолопоклонстве, ни во всеобщем распутстве. Проступки носили локальный и единичный характер, как это было во все века в других религиозных орденах. Приписывать целому сообществу заблуждения одного или нескольких его членов — это чрезмерно упрощенный, несправедливый и бесчестный прием.

Предполагалось, что существовали две категории тамплиеров: посвященные и непосвященные. Посвященные якобы совершали свои таинства и подозрительные сделки, прикрываясь праведностью, за спиной у непосвященных. Такая гипотеза могла бы объяснить признания одних и отрицание всего другими. Этот момент, как и множество других, останется неясным, поскольку не существует ни одного подлинного документа, рассказывающего о посвящении в учение тамплиеров.

Если от этих монахов, которыми несмотря ни на что были тамплиеры, и исходили ересь и богохульство, это не бросает тень на Церковь. Последняя находилась в состоянии борьбы в течение двадцати веков и сталкивалась с гораздо более серьезными затруднениями. Ее возглавлял некий Родриго Борджиа (Александр VI), кардиналы-развратники, епископы-сластолюбцы, ее терзали расколы, подрывали ереси, но тем не менее она прошла сквозь века, сохранив в неприкосновенности то, что было унаследовано ею от Христа. И если, несмотря на внутренних врагов, которые были гораздо опаснее врагов внешних, Церкви удалось остаться тем, чем она является, это произошло потому, что она основывается на непреходящих ценностях. Она сожалеет об этих проявлениях слабодушия, которые разрушили бы любой другой социальный институт, созданный человеком, она по мере своих сил старается загладить их, но ее целостность от этого не страдает.

Почему дело тамплиеров имело такое сильное влияние на все последующие столетия? Существует множество причин, которые следует выделить. Во-первых, это произошло потому, что это дело выявило несправедливость инквизиторских приемов: «Быть может, никогда, — говорит Вакандар, — суды инквизиции не проявляли большей суровости и жестокости, чем в деле тамплиеров».

Затем, по злому умыслу тех, кто желал избавиться от тамплиеров, их процесс стал в один ряд с крупными еретическими течениями первых веков. К тому же франкмасонство, признавая тамплиеров своими предками и искусственно привязывая орден Храма к своей Ложе, посеяло во многих умах смятение.

Наконец, процесс тамплиеров происходил в самом «сердце» Средневековья, в те века, когда живую воду веры часто мутили импульсы суеверий. Шпили соборов устремлялись высоко в небеса, а в лесах еще звучало последнее эхо язычества. Паломники исходили весь Восток и Запад, устремляясь к бесчисленным святым местам христианства, но прямо под крылом у Церкви колдовство пускало свои ядовитые побеги. Нам ничего не понятно в крестовых походах в целом и в истории ордена Храма в частности, если мы не пытаемся связать между собой явно противоречивые исторические факты.

К тому же проблема тамплиеров связана с проблемой политических, интеллектуальных, социальных и торговых отношений, сложившихся в средние века между Востоком и Западом.

Крестоносцы пересекли моря и земли, чтобы освободить гроб Христа, но они принесли в наши туманные края жар Востока, некую изнеженность и немного миражей из стран Ислама.

Как и все паломники Святой Земли, тамплиеры простерлись ниц перед Гробом Господним, искупались в Иордане и посетили дом в Назарете, но они также побывали в тех горах Ливана, где повелитель ассасинов одурманивал своих фидаев, давая им волшебную траву.

Стоит ли удивляться тому, что многие тамплиеры уступили соблазнам Востока? Если плоть свободней расцветала в тиши залитых солнцем земель, если порок подстерегал ее с еще большей силой, нельзя не признать, что разум также находится в опасном состоянии помутнения. Ближний Восток — это перекресток трех основных религий — христианства, ислама и иудаизма. Он разрывается между истиной и заблуждением. И само христианство там дробится на множество «церквей» или литургических групп: марониты, копты, мелкиты, сирио-халдеи, армяне и т. д. К этому многообразию христианских обрядов следует добавить бесчисленные мусульманские и языческие секты, которые, как во времена крестовых походов, так и сегодня, соседствуют в Леванте. Именно поэтому возможно, что некоторые рыцари подверглись влиянию секты исмаилитов. Помимо этого близость стран ислама могла легко поколебать веру некоторых тамплиеров, тем более что чаще всего это были либо горячие головы, либо отлученные от церкви, которые должны были бы восстановить свою репутацию крестовым походом, но из-за окружающей обстановки вновь впали в заблуждение.

Для людей сумасбродных и искателей приключений соприкосновение с исламом могло стать пагубным. Для примера возьмем Фридриха И, который стал мусульманином «по какому-то тайному влечению», и двор его состоял наполовину из людей Востока. Как нам говорит Жебар, его жизнь представляла собой «тревожное подражание политике халифов, абсолютно мусульманскую концепцию правления»[57]. Папа Григорий IX сравнивал его с мусульманским пиратом. Говорили, будто в своем еретическом исступлении Фридрих II дошел до того, что стал считать себя богом.

В предыдущей работе[58] мы также упоминали случай с Балдуином I, королем Иерусалима, ведущим жизнь подобно христианскому султану. Но брат Готфрида Бульонского не отошел от веры, в чем можно упрекнуть Фридриха И.

В целом крестоносцы оказали слабое сопротивление соблазнам восточного климата и коварной лени, царившей на левантийских берегах Средиземноморья. В частности, можно привести пример «пуленов»[59], которые, несмотря на свои европейские корни, казалось, не сохранили ничего от христианской цивилизации, выходцами которой являлись. В книге «Франция времен крестовых походов» Воблан нам описывает их одетыми в мягкие ткани и предающимися наслаждениям. Они покидали лагеря ради злачных мест: «Изнеженные создания, они ходили с длинными рукавами, застегнутыми на пряжки, с дорогими поясами на талии и в узких туниках без единой складки, их шеи украшали драгоценные камни, на головах были цветочные венки, а в руках — кубки, ибо их руки разучились держать меч. Их ночи проходили в празднествах; опьянение приводило их в дома разврата, двери которых они сокрушали с ужасающими проклятиями».

Можно было бы назвать еще много примеров вырождения христианства, соприкоснувшегося с мусульманами.

Всем известно, что западная мораль очень быстро исчезает в зное пустыни, как показал Лоуренс в труде «Семь столпов мудрости».

Дабы восстановить некое равновесие, божественный порядок иногда прибегает к самым жестоким способам излечения и не пренебрегает китайской пыткой огнем: тамплиеры, мученически принявшие смерть в пламени костров, быть может, поплатились за тот духовный и плотский пыл, который обуревал многих их братьев на выжженных равнинах Леванта.

Библиография