Валентина не настаивала, чтобы Владимир юридически оформил с ней брак. Понимала, что жену ему забыть сразу трудно. Не упрекала, что подолгу на работе задерживался, не обижалась, что альбом с фотокарточками часто в руки брал.
Сама Сережу в первый класс повела. Помогала готовить уроки, аккуратно посещала родительские собрания. Гордилась отметками мальчика. Ласкала его, на занятия по фигурному катанию водила.
Мимо магазина, бывало, не пройдет, чтобы конфет не купить. Продавцы, завидев ее, спрашивали:
— Чего сегодня ваши сынки желают?
А когда с мужем на работе стряслась беда — оторвало четыре пальца правой руки — как за младенцем ухаживала. И руку перевязывала, и другие врачебные предписания помогала выполнять. Не ждала, что отблагодарит. Только однажды сестре проговорилась:
— Эх, сестренка, видно, правду старые люди говорят, что когда нет любви, ее не вымолишь.
Прошел еще год. Сережа перешел во второй класс, Саша в среднюю группу детского сада ходил. Втроем коротали вечера. Радовались, когда соседка забежит.
— Чего это твоего все дома нет? Больно длинные у него командировки стали… Уж не завел ли себе другую?
— Не знаю. Может, и так. Мне ничего не говорит.
…В ту ночь Владимир пришел поздно. Постелил себе на полу. Валентина присела на краешек постели. Так до утра и просидела. Только утром, приготовив завтрак, решила спросить:
— Сегодня опять к ней пойдешь?
— Пойду. Ничего с собой сделать не могу. Да ты не серчай, мы тебе квартиру оставим. Заберу только кое-какие вещи и уеду с ней к моей матери на Кавказ.
— Думаешь, примет?
— А куда денется. Мать ведь родная, не мачеха.
— А я — мачеха? Детям твоим я мачеха, да?
Слово за слово — и начался скандал. Владимир стал бить не только Валентину, но и детей. На крик Сережи прибежали соседи.
…А потом был суд. За избиение Валентины и сыновей Владимира приговорили к полутора годам лишения свободы.
Он попросил адвоката:
— О мальчишках моих позаботьтесь. Ведь что стало? Ко мне от мачехи не идут. Родную мать мамочкой не звали, а ее зовут…
Да, не всякая неродная мать — мачеха.
ПОСЛЕ ДОПРОСА
После допроса Юрия отправили в следственный изолятор. Объяснили правила режима: это нельзя, этого тоже нельзя… На сердце было тяжело. Дожил! Такого унижения он никогда не испытывал.
Отец, капитан дальнего плавания, часто напоминал: «Главное — фамильную честь высоко неси. Никому не давай ее запятнать!»
Юрию вдруг вспомнились приморский город, где проживает семья, уютная четырехкомнатная квартира. Всю стену его комнаты украшали грамоты — свидетельство успехов в учебе и спорте. Особое место среди них занимала почетная грамота за первое место в конкурсе знатоков родного края. Отец по-своему отметил успех сына, подарив ему ко дню рождения магнитофон и фотоаппарат, привезенные из Японии. Подарки вручил торжественно, когда гости сели за стол. Только мать все испортила. Грустно улыбнувшись, она, выбрав момент, тихо сказала мужу:
— Рано парню такие дорогие подарки преподносить. Ему исполнилось семнадцать, а он уже нос перед товарищами задирает — все у него «серости» да «тупицы»… Зазнается совсем… Плохую услугу Юрию оказываем…
Услышав эти слова, юноша, не обращая внимания на гостей, демонстративно вышел в другую комнату. «Не надо мне ничего! Будет попрекать каждый день…»
Иван Петрович вернул именинника обратно и, сурово взглянув на жену, веско и отчетливо произнес:
— Рос я без отца. Он не вернулся с фронта. Очень завидовал тем, у кого отцы остались живы. Вот и хочу, чтобы дети мои чувствовали, что такое родитель. Тем более, дома бываю редко. А что касается «тупиц» и «серостей», — он опять строго посмотрел в сторону супруги, — к сожалению, их немало вокруг нас. Перед каждым заискивать? Не-е-ет! Так не пойдет.
— Что же было потом, после дня рождения? — вспоминал Юрий. На следующий вечер по телевидению транслировали футбольный матч. С интересом наблюдал он острый поединок двух известных московских команд. В это время в комнату вошла мать.
— Тебе завтра рано вставать. Надо выключить телевизор.
— Пусть смотрит! Он же спортсмен, ему это необходимо, — возразил отец.
Ирина Васильевна возмутилась:
— Делайте, что хотите! Надоел мне этот вундеркинд! Стыдно в школу показываться…
Просьбу матери пришлось все-таки выполнить. Обиженный и злой, Юрий лег в постель, но в приоткрытую дверь слышались отдельные фразы из разговора родителей. Догадывался: мать рассказывала отцу о конфликте, который произошел у сына в спортивной школе. Когда хоккейная команда потерпела первое поражение, он, ведущий игрок, центральный нападающий, при всех заявил, что не намерен больше выступать вместе с этими «бездарями». Тренер, ранее гордившийся своим воспитанником, перворазрядником, кандидатом в мастера, оборвал Юрия, сказав немало резких слов…
Тренеру предложили уйти «по собственному желанию». Тогда ребята заявили на общем собрании, что не хотят заниматься в одной школе вместе с зазнайкой и эгоистом. Обо всем напомнили они тогда Юрию: о том, как оскорбил в свое время капитана команды, как однажды, сославшись на занятость, не явился на ответственную игру, не посчитавшись с интересами коллектива, как советовал тренеру не принимать в секцию двух мальчишек, сказав в их присутствии: «Спорту нужны личности, а не середнячки».
Не понравился этот суровый разговор Юрке.
— Завидуют моим талантам, вот и выживают! Посмотрим, как без меня обойдутся, — сказал он.
А мать советовала: ты говорит, должен попросить прощения и у ребят, и у тренера. Признать свои ошибки…
— Какие? Унижаться? Ни за что!
Пристально и долго всматриваясь в глаза сына, мать, наконец, медленно произнесла:
— А ведь из тебя, не ровен час, и негодяй может получиться. И как отец этого не поймет?
Юрий вспыхнул и холодно, жестоко произнес:
— Дети — это сберкнижка: что положишь, то и возьмешь!
Он так и не знал, чем закончился в тот вечер разговор между родителями. Не слышал, как отец уехал в порт — его теплоход уходил в очередной рейс. Сейчас в камере следственного изолятора, забываясь временами тревожным сном, представил, как мать прочитала записку:
«Ты сказала, что этот «вундеркинд» надоел тебе. Я освобождаю тебя от обузы. Проживу один. Двадцать рублей верну из первой зарплаты».
Однако прожить самостоятельно оказалось под силу несколько дней. Тогда Юрий решил отправиться к бабушке в Крым, у которой часто гостил в дни летних каникул. Но когда доехал до Челябинска, деньги кончились. Забыв про фамильную честь, он начал заниматься грабежом: выхватывал в подъездах сумки у женщин. Главным образом у пожилых. Такие не догонят…
Выступая на суде, классный руководитель Зинаида Сергеевна, специально приехавшая из приморского города, сказала:
— Юрий — один из лучших учеников нашей школы, талантливый спортсмен. Но за всем этим мы, учителя, к сожалению, не заметили в нем другие проявления таких качеств, как черствость, эгоизм, больное самомнение. И, как ни странно, немалую роль в моральном падении сына сыграл отец, потакая всем его прихотям.
Сидевший на передней скамье человек в морской форме, лицо которого выражало недоумение, резко повернулся в сторону учительницы. Это заметил судья. Обратившись к нему, он спросил:
— Вы что-то хотите сказать?
Мужчина, взглянув на подсудимого, горько произнес:
— За что ты, сын, опозорил мою фамилию?!
Учитывая ходатайство школьного коллектива, суд не счел нужным применять в отношении Юрия суровую меру наказания. Он был приговорен к трем годам лишения свободы условно. Теперь все зависит от него самого: поймет ли, что высоко нести фамильную честь — значит, быть настоящим человеком, уважать достоинство других.
КАПИТАЛЬНАЯ СТЕНА
Ждет человек очередь на квартиру. Подходит время получать долгожданный ордер, а ему говорят:
— Иван Алексеевич! Ты у нас сознательный…
Впрочем, все по порядку. В цехкоме распределяли квартиры в новом доме. Первая очередь была у слесаря завода Ивана Алексеевича Морина. Вот-вот — и он станет владельцем отличной квартиры.
И как раз в это время администрация предприятия передала в цехком заявление пенсионера Ивана Ивановича Микулина:
«Много лет я проработал на заводе. Сейчас тяжело болен, а у меня трое детей. Возьмите мою часть дома по ул. Конвейерной в г. Челябинске, а моей семье дайте благоустроенное жилье. К тем, кого поселит завод в мою часть дома, от моей семьи не будет никаких претензий».
Тихо стало в цехкоме. Мол, понять — понимаем, да только нас-то тоже понять надо. Все с облегчением вздохнули, когда Морин махнул рукой и сказал:
— Была не была! Пусть Микулин «первую очередь забирает», а моя семья в эту самую часть его дома пойдет.
Так пенсионер Иван Иванович Микулин с тремя детьми и женой поселился в трехкомнатной квартире благоустроенного дома, и Иван Алексеевич Морин стал печь топить в комнате-кухне и воду носить с водопроводной колонки, которая находилась далеко.
За стеной в комнате проживала дочь Микулина от первого брака — Лидия с сыном. Соседство это Морина никак не беспокоило, пока не умер Иван Иванович Микулин и Лидия не узнала, что отец так и не оформил юридически свою часть дома за заводом, хотя неоднократно обращался по этому поводу в нотариальную контору. Но там оформлять документы отказались, поскольку обменивать частные дома на государственную квартиру по закону вообще запрещено.
Показывал тогда Микулин и письмо директора завода. В письме говорилось:
«На Ваше заявление сообщаем, что Вам будет предоставлена благоустроенная квартира с условием, что Вы безвозмездно передадите свою жилплощадь работнику завода, не имеющему жилья».
Предъявлял Иван Иванович и документ, подписанный помощником директора, — просьбу к органам милиции прописать семью Морина в этом частном доме, так как «бывшему рабочему завода Микулину И. И. предоставляется заводское жилье, а его собственный дом передается заводу безвозмездно».