[723]. Заканчивается экскурс в мировую историю еврейства описанием «клики Сталина – Кагановича». Главный вывод – в заключительной фразе: «За освобождение России, а с нею и всей Европы льется кровь немецкого солдата» [724]. Таким образом, вводится герой нового времени – доблестный немецкий солдат, способный защитить русский народ, Европу, весь мир от нависшей опасности в лице еврейства.
Все вышеуказанные объяснения, экскурсы в историю и разоблачения были призваны внушить гражданам Локотского округа простой вывод: поскольку евреи являются злом мирового масштаба, то данный народ должен быть уничтожен. Таким образом новые власти округа начали проводить в жизнь нацистскую политику Холокоста, основные принципы которой в этом регионе были сформулированы в манифесте Народной социалистической партии «Викинг», опубликованном в газете «Голос народа» 26 ноября 1941 г. Программа партии была нацелена на решение социально-экономических вопросов, но вместе с тем содержала в себе пункты, разъяснявшие политику партии в отношении евреев. Так, пункт 12 гласил: «Беспощадное уничтожение евреев, бывших комиссарами»[725].
С окончанием формирования Локотского округа самоуправления как административной единицы летом 1942 г. в регионе оставалось немного евреев. По свидетельским показаниям жителей п. Локоть, часть из них успела эвакуироваться, многие были уничтожены в ходе стихийных убийств и погромов в первые месяцы оккупации районов. К сожалению, подтвердить слова очевидцев архивными данными не получилось. Некоторые документы довоенного периода со списками жителей поселка были уничтожены захватчиками, а статистику истребления мирного населения оккупационные власти не вели.
Итак, несмотря на малочисленность евреев в данном регионе, «еврейский вопрос» требовал от антисемитски настроенной администрации Б. В. Каминского окончательного решения. Поэтому сразу же после формулировки антисемитских деклараций на территории Локотского округа последовало подписание властями ряда законов, предполагавших ущемление представителей этой национальности в правах и свободах. Была проведена перепись населения на подвластных территориях с выделением евреев в отдельную категорию, изъята их собственность. В «Трудовом кодексе» существовало положение под названием «Жидовская рабочая сила». В инструкции, подготовленной отделом юстиции, запрещались браки между евреями и лицами других национальностей. Также документ позволял беспрепятственно оформить развод с евреем по одностороннему желанию одного из супругов. Регистрация браков между евреями и неевреями была категорически запрещена[726].
Следующим шагом в реализации политики Холокоста на территории обозначенного округа стала организация гетто. Согласно установленному порядку, расстрелу подлежали и те лица, которые укрывали евреев. О гетто в Локоте говорит в воспоминаниях жительница округа Л. Потапова. Она отмечает, что 30 евреев, «державшихся особняком», были «сгруппированы в гетто» [727]. О создании нечто похожего на гетто в Навле вспоминает В. Гаммова, уроженка поселка, при этом указывая на обязательное ношение ими специального знака: «Как только поселок был оккупирован немцами, все семьи еврейской национальности согнали в один дом для постоянного места жительства. Кроме того, заставляли носить из желтой материи треугольник, который нашивался на грудь и спину, где-то примерно 20 см ребро»[728].
Расстрелы евреев на территории Локотского округа проводились с завидным постоянством – например, в Севском и Суземском районах ими руководил начальник районной полиции Прудников. Его усилиями убили 223 еврея[729]. В 1942 г. полицейские структуры Навли уничтожили гетто в поселке, расстреляв 38 человек, о чем свидетельствует упомянутая В. Гаммова: «В середине сентября 1942 г. все они были расстреляны (в овраге, где памятник комсомольцам-подпольщикам)»[730].
В нескольких домах на окраине Дмитриева Курской области располагалось местное гетто. По приказу властей округа всех его жителей направили на разминирование дорог, в результате чего многие погибли, а оставшиеся евреи были расстреляны в ходе отступления «каминцев» в Лепель Витебской области в конце лета 1943 г.
Таким образом, согласно данным Государственной Чрезвычайной комиссии на территории Локотского округа были расстреляны, повешены и замучены более 10 тыс. человек, в том числе сожжены заживо 203 человека. Имеющиеся документы в согласии с устоявшейся советской традицией не выделяли евреев, как и цыган, в отдельные группы и причисляли всех их к мирным гражданам, поэтому установить точное число уничтоженных евреев и цыган не представляется возможным.
Однако все перечисленные факты и свидетельские показания доказывают, что в автономии антисемитизм существовал не только в задекларированном виде, ограничиваясь агитационным материалом в местной прессе и ущемлением прав данных категорий людей. Сведения о создании так называемых гетто, единичных и массовых расстрелах евреев, целью которых было полное физическое уничтожение представителей этой национальности, говорят, что в Локотском округе в полной мере были реализованы принципы нацистской политики Холокоста. Понятно, что в силу объективных причин количество уничтоженных евреев на данных территориях было в разы меньше, чем в местечках и посадах Брянщины, входивших в черту оседлости, но это ни в коем смысле не умаляет случившегося геноцида, поскольку цена даже одной жизни – целый народ.
Убийство 214 воспитанников Ейского детского дома: история событий и память о них в (пост)советской России
Ирина Викторовна Реброва,
канд. ист. наук, PhD, научный сотрудник Центра изучения антисемитизма при Техническом университете Берлина и Германо-Российского музея Берлин-Карлсхорст
Аннотация. Статья посвящена анализу истории уничтожения нацистами детей с инвалидностью из Ейского детского дома в период оккупации города и памяти об этом событии в советской и постсоветской России. На основе документов военного времени, прежде всего материалов Чрезвычайной государственной комиссии, послевоенных судебных процессов над нацистскими преступниками и советскими коллаборационистами, опубликованных статей с СМИ и документально-художественных произведений была реконструирована история убийства 214детей 9 и 10 октября 1942 г. Воспитанники детского дома стали жертвами нацистов согласно их теории «расовой гигиены». Однако в послевоенной культуре памяти о войне в СССР детей вспоминали как «жертв фашистов, которые посягнули на все советское детство». Анализ школьных учебников по истории, символики памятников советского времени и современных акций памяти, проводимых в Ейске около памятника 214 детям на городском кладбище, наглядно демонстрирует доминирование советской модели памяти. Детей помнят и чтят, умалчивая факт их инвалидности, а значит, главных причин их убийства нацистами. Ситуация стала несколько меняться после открытия выставки «Помни о нас…», посвященной памяти пациентов психиатрических клиник, детей-инвалидов и врачей-евреев, которые стали жертвами нацистов на оккупированных территориях Северного Кавказа. История ейских детей представлена на отдельном стенде.
Ключевые слова: Вторая мировая война, Северный Кавказ, оккупация, айнзац-группа D, дети с инвалидностью, группы жертв, память о войне.
9 октября 2019 г. в одном из музеев г. Ейска была торжественно открыта выставка «Помни о нас…», посвященная памяти пациентов психиатрических клиник, детей-инвалидов и врачей-евреев, которые стали жертвами нацистов в период оккупации Северного Кавказа в годы Второй мировой войны. В этот день совместно с коллегами из Ейского историко-краеведческого музея им. В. В. Самсонова (ЕИКМ) и муниципального архива Ейского района (МКУ «Архив») при поддержке городской администрации был проведен научный семинар «Забытые жертвы Второй мировой войны: Уничтожение пациентов психиатрических клиник, детей-инвалидов и врачей-евреев на оккупированных советских территориях». В нем приняли участие коллеги из регионов юга России и Германии – ученые-историки, научные сотрудники краеведческих музеев, медицинский персонал психиатрических клиник.
Во второй половине дня гости южного курорта приняли участие в акции «Свеча памяти», которая проводится уже несколько лет на городском кладбище около памятника 214 детям, а затем присутствовали на презентации каталога выставки[731]. На сцене зала, отведенного для демонстрации выставки, старшеклассники – воспитанники клуба по месту жительства «Кубань» комплексного центра молодежи г. Ейска под руководством ЕИКМ показали небольшую театральную инсценировку, основанную на сюжетах документальной повести Леонида Дворникова. Шесть подростков в течение десяти минут попытались передать чувства и мысли нескольких ребят из Симферопольского дома для больных костным туберкулезом, которых эвакуировали в начале войны в Ейск и которым так никогда и не было суждено вернуться на свою малую родину. Слова, сказанные сегодняшними школьниками на сцене, были вложены в уста симферопольцев их другом и сверстником Леонидом Дворниковым: ему в числе немногих ребят посчастливилось пережить оккупацию Ейска. После войны он написал литературную повесть «От имени погибших» [732] и посвятил ее своим друзьям, которые стали жертвами нацистской идеологии. Дети были отравлены газом в специальной машине-«душегубке» (Gaswagen), которая применялась на Северном Кавказе в качестве более быстрого и «гуманного» для нацистов метода убийства определенных групп людей: евреев, ромского (цыганского) населения, свидетелей Иеговы, пациентов психиатрических клиник, инвалидов, содержащихся в специальных лечебных учреждениях[733]. Подростки на сцене перед смертью выкрикивали важные для советского общества призывы и лозунги: «Все равно за нас отомстят, гады», «Прощайте, товарищи, не забывайте нас, родные. Все равно наши придут и отомстят за нас!». Важно, что подростки играли нормальных, т. е. здоровых детей, которых убили нацисты. Тем не менее из той же книги Дворникова известно, что большинство погибших симферопольцев были детьми с инвалидностью: из-за того, что они переболели костным туберкулезом, у многих отсутствовали нижние или верхние конечности. Однако в советское время, практически сразу после ейской трагедии, писали и вспоминали в целом «советских детей, которые стали жертвами фашистов»[734].
До недавнего времени в современной России продолжали вспоминать детей в целом, без упоминания их инвалидности. Поэтому на сцене дети без заметных внешних физических особенностей играли своих сверстников за несколько минут до трагедии, передавали их чувства и мысли (зачастую слишком патриотические, в советской пропагандистской манере), показывали преступления нацизма против всего советского детства. Намеренное замалчивание в официальной (пост)советской культуре памяти о жертвах Великой Отечественной войны факта, что дети из Ейского детского дома были с инвалидностью, имело определенные цели: это усиливало ненависть к врагу во время войны и поддерживало чувство гордости за победителей, которые смогли низвергнуть национал-социализм, в послевоенном СССР. Несмотря на то что были известны имена всех жертв нацистов из Ейского детского дома уже в начале 1943 г., оказалось непринято говорить об инвалидности детей. Это одна из многих проблем, которые препятствуют пониманию сути нацистской идеологии и политики по отношению к определенным группам людей на оккупированных советских территориях. Широко применявшийся общий термин «мирные советские граждане» характеризовал всех жертв нацистов, без их дифференциации. До сих пор большинство россиян продолжают неосознанно его использовать.
Другой не менее важной проблемой в понимании истории убийства детей в Ейске является достоверность документальной повести Л. Дворникова. Опубликованная в 2016 г., его рукопись стала широко известна ейчанам[735].
На ее основе сотрудники ЕИКМ занимаются изучением событий октября 1942 г., не подвергая описанные в рукописи события научному анализу. Произведение Дворникова (автор сам называет свою рукопись повестью, которой изначально присущ некоторый художественный вымысел) было положено в основу двух документальных сюжетов о судьбах воспитанников Ейского детского дома, показанных по краевому телевидению. В них в типичной советской манере демонстрируется образ «коварного врага, который не пощадил даже невинных советских детей»[736]. Действительно, рукопись Л. Дворникова, долгое время хранившаяся в архиве ЕИКМ, – важное художественно-документальное произведение, раскрывающее ужас оккупации. Но ее абсолютно недостаточно для реконструкции событий военного времени, которую невозможно провести без официальных источников: советских, но прежде всего – немецких.
Третья большая проблема понимания ейской трагедии – это само место памяти, т. е. городское кладбище, где в 1960-е гг. был возведен памятник и где ежегодно с 2012 г. при поддержке администрации г. Ейск проходит акция «Свеча памяти». Старожилы и сами организаторы подозревают, что памятник стоит на пустом месте, а останки детей покоятся в земле, никак не обозначенные. Более того, до сих пор краеведы не могут определиться, где же конкретно были погребены дети в далеком 1942 г. Отсюда вытекает еще одна проблема: кто, когда и как вспоминает 214 детей в Ейске. Их увезли в «душегубке» 9 и 10 октября 1942 г. На городском кладбище уже несколько лет подряд проводятся две акции с участием одних и тех же выступающих и молодежи: «Свеча памяти» 9 октября и митинг представителей ветеранских организаций Краснодарского края 10 октября. Настоящая статья – это попытка разобраться в проблемах истории и памяти уничтожения 214 детей Ейского детского дома. Я помещу данный локальный сюжет в более широкие рамки памяти о жертвах войны в советской и постсоветской России с целью показать, как нерешенные проблемы советского общества в восприятии войны влияют на ее сегодняшнее понимание в России.
214: история убийства
Ейск – курортный город на юге России, расположенный на берегу Азовского моря и территориально входящий в состав Краснодарского края. И если со дня своего основания в 1848 г. он считается морским портом, то статус курорта ему был присвоен лишь в 2006 г. Тем не менее на протяжении своей истории город привлекал туристов и любителей пляжного отдыха: жаркое солнечное лето, песчаные ракушечные пляжи и неглубокое море популярны среди семейного и детского оздоровительного отдыха. Именно поэтому после начала Второй мировой войны на территории СССР на Кавказ, включая Ейск, были эвакуированы несколько детских домов с детьми, больными костным туберкулезом[737]. Климат Северного Кавказа, прежде всего в районе города-курорта Теберда в современной Карачаево-Черкесской Республике, наиболее подходит для лечения многих заболеваний, в том числе и этого[738]. Ейск также считается одним из благоприятных мест для восстановления ослабленного организма. Однако главной советской здравницей лечения костного туберкулеза до войны была Крымская АССР. Там существовали несколько санаториев, в том числе для лечения детей, больных костным туберкулезом. В 1922 г. был открыт Ялтинский туберкулезный институт, сотрудники которого наряду с другими темами занимались изучением научных обоснований климатотерапии и бальнеотерапии на крымских курортах[739].
Развитию костного туберкулеза способствуют острые заразные болезни, особенно грипп, корь и коклюш, которые резко ослабляют защитные силы организма. Туберкулезные микробы, попавшие в детский организм, могут вызвать воспаление и впоследствии деформацию костей и суставов[740]. Больному назначают лечение, усиленное питание и, как правило, помещают в специальный санаторий, расположенный в зоне благоприятного климата и с соблюдением рациона питания. Для излечения туберкулеза позвоночника или крупных суставов у детей требуется в среднем до трех лет непрерывного лечения. В августе – сентябре 1941 г. большинство детей, проходивших лечение в санаториях Крыма, эвакуировали на Северный Кавказ, о чем родители детей могли узнать гораздо позже. Так, в сентябре 1941 г. в Ейске оказались около ста[741] воспитанников Симферопольского детского дома № 2 с инвалидностью вместе с обслуживающим персоналом. Их поселили в один из корпусов Ейского детского дома Краснодарского краевого отдела социального обеспечения (Крайсо), располагавшегося на углу улиц Гоголя и Щербиновской (в настоящее время ул. Б. Хмельницкого). Еще в 1934 г. в Ейске была открыта школа-интернат для глубоко умственно отсталых детей (ГУОД) на 75 человек[742]. В 1939 г. сюда были направлены дети с нормальным интеллектом, но имеющие физические особенности здоровья. Это повлекло за собой переименование учреждения в Ейский детский дом Крайсо.
Таким образом, к 1941 г. здесь содержались около 40 лежачих детей с особенностями умственного развития тяжелой формы. Они проживали в одноэтажном корпусе на углу улиц Буденного и Сталина (в настоящее время угол улиц Плеханова и Коммунистическая). Также здесь воспитывались до 120 детей с особенностями умственного развития, подлежащие обучению. Они проживали в двух корпусах по ул. Баррикадная. В результате эвакуации детей из Симферопольского детского дома контингент воспитанников Ейского детского дома Крайсо расширился до примерно 260 человек в возрасте от 3 до 17 лет[743].
Летом 1942 г. началось наступление группы армий A вермахта на территорию Северного Кавказа. 9 августа 1942 г. Ейск был занят частями 6-й румынской кавалерийской дивизии и 296-й немецкой пехотной дивизии, входившей в состав 17-й немецкой армии под командованием генерал-полковника Р. Руоффа[744]. На территории Северного Кавказа нацистская оккупация длилась недолго – от нескольких недель до полугода; она является самой поздней по времени возникновения на территории Советского Союза.
Этот регион входил в зону военного управления (Militarverwaltung), где немецкие офицеры возглавляли региональное и местное управление. Ейск был оккупирован полгода, или, точнее, 182 дня. В здании по ул. Ленина, 77, разместилось руководство зондеркоманды 10А айнзацгруппы D[745] во главе со штурмбанфюрером СС Куртом Кристманом (SS-Sturmbannfuhrer Dr. Kurt Christmann). Как правило, члены айнзацгрупп входили в города вслед за регулярными частями вермахта и проводили несколько молниеносных акций: регистрацию и расстрел (или убийство в душегубке посредством угарного газа) евреев, рома (цыган) и пациентов психиатрических клиник и домов инвалидов. Затем в течение всего периода оккупации продолжалось единичное выявление не пришедших на регистрацию евреев, членов семей советского партийного актива, подпольщиков и партизан[746].
В первые два месяца оккупационные власти не проявляли никакого интереса к детям с инвалидностью из Ейского детского дома Крайсо. Затем, в течение 9 и 10 октября 1942 г., из трех зданий учреждения нацисты вывезли и убили 214 детей, которые были захоронены за пределами Ейска[747]. Согласно актам Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР (далее – ЧГК), Ейское отделение которой было образовано в апреле 1943 г.[748], спустя два месяца после освобождения города, а также согласно протоколам опроса свидетелей и подозреваемых, проходивших по делу убийства детей нацистами на открытых и закрытых судебных процессах в СССР 1943—1970-е гг.,[749] можно реконструировать события октября 1942 г.
9 октября 1942 г. днем к корпусу детского дома по ул. Щербиновская, 56, где жили эвакуированные симферопольцы, подъехали две легковые и две грузовые крытые автомашины, в которых находились немецкие солдаты и офицеры – члены зондеркоманды 10А айнзацгруппы D. По одной из версий, вместе с немцами приехал врач Аникеев, поступивший на работу в детский дом уже в период оккупации[750]. Он сопроводил немцев в административное здание детского дома, а через некоторое время немцы стали осматривать детей. Затем они отдали команду отстранить обслуживающий персонал и посадить воспитанников учреждения в грузовые машины. Процесс погрузки детей с инвалидностью в машины был совершен за 20–30 минут. Так, около 140 детей были увезены в «душегубках» за город. На вопросы сотрудников и детей детского дома немецкому командованию «Куда вы увозите детей?» немецкий врач Штраух и комендант города Кандлер[751] заявили, что по распоряжению немецкого командования дети вывозятся в г. Краснодар[752].
По версии Леонида Дворникова, в то время 14-летнего подростка, проживавшего в Ейском детском доме (он был в числе эвакуированных из Симферополя, не имел ног и передвигался на протезах), 9 октября 1942 г. немецкие автомашины приезжали к зданию детского дома дважды. Первый раз около 14 часов подъехала открытая легковая машина, в которой находились примерно пять немцев в военной форме. Они проследовали в контору детского дома, пробыли там около получаса и затем уехали в город. Примерно в 17 часов того же дня во двор корпуса, где проживали дети с особенностями физического развития из Симферополя, подъехала большая закрытая грузовая машина, «очень длинная, с дверью в задней части кузова. Из нее вышли несколько немецких солдат, вооруженных пистолетами. Следом за ней подъехала и остановилась у ворот легковая автомашина с немцами». Немецкий офицер отдал приказ заведующей учебной частью Галине Антоновне Кочубинской собрать всех нянь и начать грузить детей, которых якобы повезут в Краснодар на лечение. В связи с окончанием рабочего дня почти все няни ушли домой, поэтому погрузку детей немцам пришлось производить самим[753]. «Среди детей были и безногие, и горбатые, которые самостоятельно забраться в машину не могли. Немцы их прямо забрасывали внутрь машины <…> Многие дети плакали, сопротивлялись и кричали, но немцы, несмотря на это, продолжали сажать и забрасывать их в машину»[754]. Некоторые воспитанники смогли спрятаться, а вечером уйти на подсобное хозяйство за город, другие переночевали в соседнем нежилом доме.
На следующий день, 10 октября, вновь прибыла «душегубка» к корпусам по ул. Щербиновская и ул. Буденного, в нее были погружены дети с особенностями умственного развития и многие из тех симферопольцев, что успели спрятаться накануне. Один из немцев, по всей видимости переводчик, обратился к будущим жертвам и на русском языке предложил им сесть в машину и прокатиться на ней. «Дети, не подозревая ничего плохого и будучи доверчивы к взрослым в силу умственной недоразвитости, стали сами садиться в автомашину. А других воспитанников, которые были меньше ростом, немецкие военные брали и водворяли внутрь кузова»[755]. После отъезда «душегубки» в корпусе по ул. Щербиновская остались несколько воспитанников, которые смогли спрятаться. Через некоторое время руководство детского дома выделило подводу, на которой оставшихся воспитанников увезли на территорию подсобного хозяйства[756]. Туда же самостоятельно пришли еще несколько подростков, всего там собралось около 25 человек. В то время на территории подсобного хозяйства жили и работали несколько старших воспитанников. Таким образом, всего остались в живых 46 детей.
Очевидцы событий свидетельствовали, что детей немцы увезли в крытых грузовых автомашинах за город, в юго-восточном направлении, и остановились на землях Широчанского хутора вблизи дороги, идущей от Ейска[757]. Всего нацисты вывезли и уничтожили 214 воспитанников детского дома. Точное количество жертв, а также их имена, возраст и другие персональные данные были установлены через несколько дней после событий начала октября 1942 г. По указанию директора детского дома Сергея Фомина его сотрудники уточнили, сколько детей осталось, – это было нужно для обеспечения их теплой одеждой и питанием[758]. Выжившие воспитанники, судя по имеющейся информации, немцев больше не интересовали. Более того, спустя некоторое время дети вернулись в город и продолжили жить и учиться в корпусах детского дома.
Таким образом, возможная причина убийства детей в Ейске для освобождения жилых помещений под нужды оккупационных властей не выдерживает критики. Воспитанники детского дома были убиты в рамках национал-социалистической теории «расовой гигиены» (NS-Rassenhygiene). Как и в нацистской Германии, на оккупированных территориях бывшего Советского Союза люди с особенностями развития рассматривались с точки зрения «расовой гигиены» как «лица, которые не имеют права на существование», как «бесполезные едоки», которые не способны к труду. Таким же было отношение и к нетрудоспособным пациентам специальных лечебных и профилактических учреждений[759]. Задачу массового уничтожения этих категорий людей нацистам облегчала изоляция их жертв в специальных учреждениях – домах инвалидов и психиатрических клиниках, большинство из которых не были вовремя эвакуированы.
Убийство детей с инвалидностью в советской культуре памяти
После освобождения Ейска войсками Красной Армии в официальных документах первоначально говорилось о расстреле немцами 214 детей. Директора и воспитателей детского дома обвинили в том, что они «не приняли соответствующих мер по сохранению жизни воспитанников»[760]. Схожая ситуация наблюдалась в целом по Краснодарскому краю: по данным Краевого отдела народного образования, на 1 октября 1942 г. из 106 детских домов были эвакуированы всего 49[761]. Также было возбуждено уголовное дело в отношении врача В. В. Аникеева. Его арестовали «на том основании, что незадолго до посещения гестапо он в разговоре с сотрудниками детдома высказывал мнение, что часть детей надо уничтожить как бесполезных для общества, и намеревался по этому поводу говорить, с кем следует»[762]. Однако военный трибунал Азовской военной флотилии вынес приговор Аникееву по статье 58–10 часть II (пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти), а не по статье 58-2 Уголовного кодекса РСФСР: его соучастие в убийстве 214 детей доказано не было[763].
Члены Ейского отделения ЧГК на основании собранных свидетельств провели вскрытие захоронений советских граждан, в том числе могилы 214 детей-инвалидов. 15 апреля 1943 г. они составили два акта. В первом акте судебно-медицинского осмотра, подписанном судебно-медицинским экспертом капитаном медицинской службы И. А. Керимовым и врачами А. Ф. Генкиной и Н. А. Макаренко, был установлен факт смерти детей от удушения: «При раскопке могилы размером 4x3 глубина 2 метра нами обнаружено 214 детских трупов мальчиков и девочек в возрасте от 4 до 7 лет (примерно), лежащих беспорядочно друг на друге, большинство из них сцеплены руками попарно. У некоторых в руках были палки и костыли, дети одеты в истлевшие одежды»[764]. Вследствие чего комиссия вынесла заключение: «На основании вышеизложенного: отсутствия ран в мягких тканях, инородных тел, переломов костей и каких-либо явных следов насилия, а также на основании свидетельских показаний о том, что дети были увезены в герметически закрытых машинах при большой скорости, можем предположить, что смерть детей наступила вследствие асфиксии (удушения)»[765]. Эта версия была озвучена на суде в июле 1961 г. в Ставрополе по делу против пяти военнослужащих зондеркоманды 10А айнзацгруппы D, которые были приговорены к смертной казни[766].
Во втором акте, подписанном председателем комиссии Пчелинцевой, новым директором Ейского детдома В. М. Тимошенко и еще пятью членами комиссии, утверждалось, что дети были «закопаны живыми»[767]. На основании этого акта была выпущена листовка «Немцы убили 214 детей. Краснофлотец! Прочти этот документ о кровавых преступлениях немцев в Ейске»[768]. В этом акте и в других официальных материалах[769] умалчивалось, что погибшие дети имели особенности развития и были воспитанниками двух бывших детских домов: не только Симферопольского (48 человек с заболеваниями опорно-двигательного аппарата, в том числе костный туберкулез), но и Ейского дома-интерната для глубоко умственно отсталых детей (166 человек)[770]. Листовка-обращение к краснофлотцу была названа «Немцы убили 214 детей». То есть внимание моряков должно было привлечь именно слово «дети», а не «дети-инвалиды» (распространенная в годы войны и послевоенном советском обществе формулировка, характеризующая людей с инвалидностью). Этот пропагандистский ход в военное время использовался советскими агитаторами для усиления чувства ненависти к врагу: у каждого военнослужащего дома оставались дети или младшие братья и сестры. Такая фраза была адресована каждому солдату и моряку, она как бы ассоциировала убийство детей в Ейске с незащищенным советским детством в целом до тех пор, пока противник находится на территории страны[771]. В листовке сказано, что «среди ребят этого детского дома было много талантливых мальчиков и девочек, как, например: комсомолка Нина Шолохова, комсомолец Василий Дружинин, Мария Шарапаева, Татьяна Мироненко, Евгений Колесин и многие другие. Они были любимцами всего детского дома»[772]. В ЧГК поступили также заявления воспитанников детского дома, в которых они пишут о «действиях зверей» по отношению к детям. Подростки 12–14 лет используют советские клише, приводят высокопатриотические истории, реальность которых более чем спорна. «Когда насильно сажали в машину Володю Гончарова, до нас донесся его крик: “Ваш Гитлер хуже вонючей собаки”, “Нас расстреляют”; также [крик] Васи Дружинина: „Родился раз и раз умру“»[773].
Заявления как воспитанников Ейского детского дома, так и свидетелей случившегося преступления нацистов в октябре 1942 г. заканчиваются эмоциональным призывом «расследовать факты коварных зверств, учиненных гестапо в отношении советских детей»[774], «отомстить извергам за пролитую кровь наших товарищей»[775]. Действительно, убитые были детьми и подростками в возрасте от трех до семнадцати лет. Однако использование в печати и листовках термина «советские дети» расставляет акценты в преступлении нацизма в советской манере: обобщение приводит к пониманию того, что на оккупированных территориях нацисты убивали всех советских детей, никого не щадя. Отсутствие уточнения, что дети имели особенности развития, снимает необходимость объяснения причин убийства конкретных групп, выполняет функции усиления чувства ненависти к врагу. Так, во всех материалах ЧГК уже в 1943 г. случай убийства детей с инвалидностью Ейского детского дома был зафиксирован как преступления нацизма («фашизма») против всего советского детства. На протяжении всей послевоенной советской истории этот сюжет имел именно советскую интерпретацию и был направлен на память о «невинных советских детях из Ейского детского дома». Факт проживания их в детском доме очень хорошо вписывался в советскую модель общежития: важно было показать беззащитность детей не через их инвалидность, а через их принадлежность советскому государству в целом, они воспитывались без родителей[776]. Поэтому преступления нацистов по отношению к 214 детям интерпретировались в советском обществе не как личная трагедия, а как преступление против советского общества и государства в целом.
Сюжет об убийстве 214 детей в Ейске вошел во многие советские школьные учебники по истории. В параграфе, посвященном истории оккупации советских территорий, говорится, что «в Ейске гестаповцы схватили 214 ребят из местного детского дома. Малыши пытались бежать, но их ловили и вталкивали в машины-душегубки»[777]. Это единственный конкретный случай, описанный в разделе про оккупацию[778]. Информация подается авторами как само собой разумеющийся факт, без попытки описать всю историю, разобраться в причинах такого нечеловеческого акта, ведущих к анализу идеологии нацистского режима. Задача авторов советских учебников была иной: внимание уделялось в первую очередь эмоциональному воздействию текста. Для этого активно использовались произведения художественной литературы военных лет и исторические документы («Из приговора Международного военного трибунала в Нюрнберге», из книги маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» и др.), которые не несли дополнительной информации, но создавали определенный эмоциональный настрой[779]. Приводимые на страницах советских учебников факты всегда имели четко выраженное эмоциональное значение: чувство ненависти было направлено вовне, на врага, а чувство гордости – вовнутрь, на всех советских людей. Поэтому темы коллаборационизма на страницах учебников не затрагивались, а страдания гражданского населения во время оккупации преподавались выборочно и без объясняющих их причинно-следственных связей. Приведенный случай уничтожения воспитанников Ейского детского дома широко использовался в пропагандистских целях на флоте и в армии уже с лета 1943 г.; в мирное время авторы школьных учебников шли по пути наименьшего сопротивления, пересказывая ейскую историю как факт преступления нацизма против советского детства.
После распада СССР в России и, в частности, в Ейске, советская интерпретация событий долгое время не подвергалась критике. Несмотря на более свободный доступ к архивным материалам ЧГК и публикации по теме (тем не менее имеющие небольшой тираж и распространяющиеся в основном только внутри региона)[780], организаторы и участники общественных мероприятий, посвященных памяти 214 детей, продолжают не упоминать факт инвалидности детей. Театральная инсценировка, показанная на открытии выставки «Помни о нас…», наглядно демонстрирует этот тезис: из цитируемого произведения Дворникова старшеклассниками, равно как и из слов ведущей, явно следует факт убийства обычных детей, их инвалидность никак не проговаривается и не демонстрируется.
Между тем буквально за два дня до открытия выставки в Ейске УФСБ по Краснодарскому краю рассекретило несколько документов, касающихся убийства детей [781]. Один из них представляет наибольшую ценность: это рукописный список погибших с указанием их национальности и степени инвалидности. Ранее были известны только имена и возраст жертв, их инвалидность в доступных с 1943 г. списках не была зафиксирована. Важно, что УФСБ рассекретило документы в преддверии памятных акций, ежегодно проводимых в Ейске 9 и 10 октября. В 2019 г. на 9 октября были также запланированы несколько мероприятий с участием коллег из регионов Северного Кавказа в рамках открытия передвижной выставки «Помни о нас…». Предполагалось личное присутствие представителей немецкого фонда «Память, ответственность и будущее», одного из главных партнеров выставки. В свою очередь региональные власти пригласили принять участие в мероприятиях 9 октября представителей администрации г. Симферополь. Заместитель главы администрации Симферополя Якуб Зейтулаев и два депутата городского совета лично посетили и узнали о событиях 1942 г. в Ейске[782]. Важно подчеркнуть, что впервые на государственном уровне по федеральным каналам и в интернете прозвучала официальная информация о том, что нацисты убили детей с инвалидностью [783]. Через две недели после открытия выставки в Ейске Следственный комитет РФ возбудил уголовные дела по факту участия нацистов в убийстве детей с инвалидностью из Ейского детского дома[784]. В СМИ были опубликованы фамилии немцев, которые причастны к убийству и которые, по мнению следствия, не понесли уголовного наказания. Из трех упоминаемых фамилий ввиду того, что они были записаны в русской транслитерации и, скорее всего, на слух, удалось идентифицировать только одного человека – немецкого доктора Штрауха (Strauch), который проходил обвиняемым по одному из многочисленных послевоенных судебных процессов над нацистами в Западной Германии[785]. Таким образом, публикация документов, привлечение внимания общественности и попытка объективной интерпретации событий периода оккупации г. Ейска являются важным шагом на пути пересмотра советской модели интерпретации истории Второй мировой войны в современной России.
214: место памяти
На протяжении всего послевоенного времени в Ейске помнили о «214 невинных советских детях», которые были убиты в период оккупации города. Члены ЧГК подробно зафиксировали в актах факт убийства детей. ЧГК была создана в первую очередь для подсчета материального и экономического убытка, который понес СССР в годы войны, и для дальнейшего предъявления его на послевоенном суде[786]. В отношении потерь гражданского населения и военнопленных красноармейцев членами комиссии была разработана «Инструкция о порядке установления и расследования злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников»[787], согласно которой установлению и учету подлежали «факты убийств, насилий, издевательств и пыток над беззащитными людьми, в том числе женщинами, детьми и стариками; факты угона советских людей в немецкое рабство; факты пыток, истязаний, убийств над пленными, больными и ранеными советскими военнопленными»[788]. Судебные медицинские эксперты и члены НКВД привлекались для вскрытия могил, чтобы понять причины смерти людей и примерное количество жертв. Как правило, советские органы лишь частично раскапывали большие могилы или противотанковые рвы, куда обычно нацисты скидывали трупы жертв. Подсчет погибших делался приблизительно, по количеству тел на квадратный метр. В случае с воспитанниками Ейского детского дома общее количество жертв было известно. Вскрытие могилы было произведено, чтобы понять метод убийства. Во всех документах комиссии указывается только примерное место обнаружения могилы детей – это территория хутора Широчанка, в юго-восточном направлении от Ейска[789], «в непосредственной близости от дороги, идущей от Ростовского грейдера на Симоновку, в расстоянии от Восточных садов города Ейска около 1,5 км»[790]. Точных координат местонахождения могилы детей в материалах ЧГК нет.
В ЕИКМ имеется фотография 1943 г., на которой изображены, по всей видимости, члены ЧКГ (три человека в военной форме, два гражданских лица и один представитель Русской православной церкви), которые стоят у небольшого памятника в виде пирамиды с пятиконечной звездой. Памятник расположен на фоне небольших деревьев – скорее всего, садов или лесополосы. В задачи ЧГК не входила установка памятников, более того, в актах комиссии нет этой фотографии и нигде не значится факт установки памятника на месте вскрытия могилы. Могила, где были погребены воспитанники Ейского детского дома, была вскрыта 15 апреля 1943 г. А уже в начале июля 1943 г. состоялось торжественное перезахоронение останков детей в городском саду (сквере) им. Пушкина. Таким образом, достоверность фотографии и отнесение ее именно к случаю убийства детей с инвалидностью в Ейске является сомнительным. Установка памятника (не камня!), даже временного, требует материальных затрат и времени. После освобождения города перед региональными властями, как и в других регионах страны, пострадавших от войны и нацистского управления, стояли задачи по восстановлению прежде всего экономики. Если бы памятник поставили на месте вскрытия могилы, это могли сделать не раньше мая 1943 г. Тогда бы он простоял около двух месяцев: в июле могилу снова раскопали и торжественно перезахоронили часть трупов. По свидетельствам Владимира Сидоренко, «из могилы было вынуто и помещено в гробы более 40 детских трупов в возрасте от 5–6 до 15–16 лет (приблизительно), остальные были погребены на месте их смерти в той же могиле» [791]. Это заставляет нас предположить, что часть убитых продолжают оставаться в старой могиле. Торжественное перезахоронение произошло в первых числах июля 1943 г. в присутствии секретаря городского комитета ВЛКСМ, представителей горкома ВКП(б), школьников, бойцов Ейского гарнизона и выживших воспитанников детского дома. Мероприятие было названо «Митинг гнева»[792]. Все выступающие говорили о том, что детей из Ейского детского дома оккупанты закопали в землю живыми[793]. Место перезахоронения выбрали в самом центре города, в городском саду им. Пушкина, где сразу установили временный деревянный памятник.
В 1944 г. в саду им. Пушкина был открыт кирпичный отштукатуренный памятник в виде плиты с символическим огнем, окруженной оградой.
В нише памятника находилась статуя пионера. Уже в 1952 г. уход за ним закрепили за городским коммунальным хозяйством, памятник включили в туристический маршрут по городу[794]. Здесь проходили торжественные митинги в годовщину гибели воспитанников Ейского детского дома. Однако к 1957 г. памятник пришел в запустение, фигура пионера была похищена, металлические изделия изломаны[795]. После ремонта памятник простоял еще несколько лет. Он был принят на государственную охрану Постановлением Совета Министров РСФСР от 30 августа 1960 г.
В 1963 г. в связи с письмом Министерства культуры РСФСР, определяющим порядок переноса всех братских могил и памятников из городов и крупных поселков на кладбища, Ейский горисполком принял решение о новом переносе могилы детей из сада им. Пушкина на городской погост. Общественность встретила это решение с негодованием. Председатель комиссии по созданию истории города Ейска, бывший секретарь горисполкома Леонид Половинкин неоднократно направлял письма в Ейский горком КПСС и даже лично секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичеву с требованием оставить захоронение на месте. В письме от 2 августа 1963 г. говорится: «Нам стало известно, что Ейский горисполком принял решение о сносе памятника, а останки выкопать и перенести то ли на общее кладбище, то ли еще куда-то – в определенное место (правда, мы такого решения не видели). <…> 18 марта 1963 г. мы написали письмо Ейскому горисполкому о том, что в садике им. Пушкина, где находится памятник «214 детям», развертывается строительство пищевого предприятия»[796]. Но городские власти не услышали общественность. В письме ветеранов от 14 декабря 1963 г. содержатся подробности перезахоронения детей: «Ночью, скрытно от народа, были вырыты останки детей, также скрытно был снесен памятник. Была память, теперь ее нет, все сровнено с землей, зато красуется стеклянное здание – кафе “Улыбка”. Спрашивается, к чему такая спешность и скрытность?.. Если уж на то пошло и так стало необходимо провести перенос, то создайте траурно-торжественную обстановку. При народе вскрыть могилу, останки под траурные звуки оркестра переложить в красные гробы, которые нести на руках до места нового захоронения, а трудящиеся города, коллективы предприятий, школьники возложили бы венки»[797].
Скандал разгорелся нешуточный. Проверяющие приехали отовсюду. Председателю Ейского горисполкома Николаю Михайловскому пришлось успокаивать ветеранов: он сообщил, что останки перенесены на кладбище и вскоре на новом месте захоронения будет открыт памятник. Уже в 1964 г. на кладбище, тогда еще на практически пустом поле у сторожки, установили памятник, весьма скромный и лаконичный по форме. Автором проекта стал главный архитектор города Виктор Чиж. Памятник представлял собой прямоугольную плиту, с лицевой стороны обложенную кирпичом. Сверху, над плитой памятника, было изображение знамени, под мемориальной доской – барельеф пионерского значка[798].
В 1978 г. Ейским городским районным отделением Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК) было принято решение о финансировании работ по реставрации памятника «214 детям, зверски замученным немецкими фашистами в 1942 году»[799]. 1 июня 1980 г. в рамках реализации программы мероприятий к 35-й годовщине Победы на городском кладбище установили новый памятник, изготовленный на Краснодарском художественно-производственном комбинате Художественного фонда РСФСР скульптором Ермаковым. Мемориальная композиция в виде стелы с барельефами, фигуры девочки-подростка на постаменте и камня с памятной надписью расположилась на бетонных плитах. Ныне – это объект историко-культурного наследия федерального уровня[800]. С 2012 г. сотрудники ЕИКМ ежегодно 9 октября проводят акцию «Свеча памяти», посвященную увековечиванию памяти 214 воспитанников детского дома. Звучат торжественные речи главы администрации г. Ейск, представителей общественности, учащиеся городских школ и патриотических клубов читают стихотворения, участвуют в мини-инсценировке, передающей атмосферу оккупации, выпускают в небо белых голубей, наступает минута молчания, и затем присутствующие возлагают цветы к памятнику. Еще более патриотическое мероприятие около памятника уже несколько лет проводят краевые ветеранские организации 10 октября. Перед учащимися ейских школ выступают бывшие сотрудники правоохранительных органов, они призывают любить Родину и помнить о жертвах оккупации в Ейске, звучат гимны России и Краснодарского края.
Если посмотреть на символику памятников, установленных в разное время в городском саду им. Пушкина и на кладбище, можно вновь увидеть интерпретацию истории убийства нацистами не детей с инвалидностью, а юных советских пионеров и октябрят. Советская культура памяти о жертвах войны была достаточно единообразна: помнили всех «мирных советских граждан», если жертвами были дети, тогда вспоминали их как пионеров или комсомольцев. Такая политика не требовала объяснения, почему именно этих детей убили нацисты; символическое изображение юных жертв нацистов в виде барельефов пионеров, пионерского галстука или значка октябрят унифицировало образ жертв. Как правило, открытие таких памятников приурочивали к очередной годовщине комсомольской или пионерской организации, происходило наложение двух событий в мемориальной культуре – торжественного, посвященного деятельности советской молодежной организации, и траурного – памяти жертв нацистов. Однако эта траурная составляющая постепенно была вытеснена из культуры памяти о войне в советское время – к памятникам в виде пионеров приходили не в дни уничтожения этих людей в период оккупации, а в дни празднования годовщин пионерских и комсомольских организаций, на митингах звучали торжественные речи, и постепенно жертвы войны становились ее героями, отважными пионерами и коммунистами, которые перед смертью выкрикивали советские лозунги, призывали мстить врагу и умирали смертью храбрых. Понятно, что говорить об инвалидности детей из Ейского детского дома в советской культуре памяти было неуместно. На этом стараются не акцентировать внимание участники памятных мероприятий и в современной России.
В истории мемориализации 214 детей есть еще один сюжет, который по многим причинам стараются избегать краеведы и городская власть. До сих пор не ясно, состоялось ли официальное перезахоронение более 40 гробов с останками детей из городского сада им. Пушкина на кладбище в 1963 г. Согласно записям в регистрационной книге могил на кладбище, было выделено место под памятник, а не под могилы для детей[801]. Небезосновательными являются претензии ветеранов Ейска о перезахоронении детей ночью. Многие местные активисты и краеведы считают, что памятник на городском кладбище стоит на пустом месте, ежегодная акция «Свеча памяти» проводится на месте без истории. Выходит, что, если в 1963 г. останки детей не были перенесены на городское кладбище, более 40 гробов до сих пор захоронены в городском саду им. Пушкина. Этот сквер находится в центральной части города, в зоне шаговой доступности от здания городской администрации и прогулочной главной улицы города. В 2017–2018 гг. благодаря краевой поддержке г. Ейск участвовал в реализации приоритетного проекта «Формирование современной городской среды». В рамках него в сквере им. Пушкина была установлена новая детская площадка [802]. Она пользуется популярностью среди мам, которые ежедневно приводят туда своих детей. Когда сотрудники ЕИКМ поставили вопрос о возможной установке мемориальной доски с информацией о том, что именно в этом месте были перезахоронены более 40 детей с инвалидностью из детского дома в 1943 г., городская администрация отказалась это делать[803]. Действительно, кто будет приходить на детскую площадку и играть с детьми, если выяснится, что современные дети играют на костях жертв нацистов. Поэтому от идеи установки памятного знака в сквере им. Пушкина отказались.
Еще одним до сих пор неизвестным сюжетом ейской истории остается определение первоначального места захоронения детей с инвалидностью. После войны г. Ейск разросся, и теперь на землях у поселка Широчанка (он вместе с г. Ейск входит в Ейское городское поселение Ейского района) расположены дачные участки. Старожилы показывают примерное нахождение могилы, однако до сих пор никакие исследования места утраченного захоронения не проводились. Городская власть не считает целесообразным лишь на основе противоречивых устных воспоминаний пожилых жителей Ейска устанавливать памятный знак вдоль лесной защитной полосы у дороги, разделяющей поля и дачные участки. Проведение поисковых работ на местности является дорогостоящим мероприятием: нужно искать не металл (пули), а человеческие кости, для чего требуются современное оборудование и хорошо подготовленные специалисты [804].
Выходит, что память о ейских детях-инвалидах является довольно проблематичной, т. к. здесь не только происходит преодоление советского идеологизированного наследия (кого мы вспоминаем, как специфицировать жертв нацистов на оккупированных территориях, постепенно уходя от использования общего термина «мирные советские граждане»), но и возникает много технических вопросов, в решении которых региональные власти занимают позицию стороннего наблюдателя (где конкретно находятся останки детей, состоялось ли перезахоронение, какое конкретно место обозначать памятным знаком). Примечательно, что во время проведения мероприятий 9 октября 2019 г. на городском кладбище присутствовали участники научного семинара, который проводился в рамках открытия выставки «Помни о нас…». Выступления ведущих траурного мероприятия, представителей администрации и Русской православной церкви носили патриотический и умиротворенный характер. После акции «Свеча памяти» ко мне подошли несколько коллег и, не скрывая своего удивления, спросили, знаю ли я о том, что на кладбище памятник стоит на пустом месте. Этот вопрос не обсуждался на конференции и никак не проговаривался официально, коллеги узнали о нем в ходе приватных бесед с ейчанами. О проблемах, связанных с памятью о 214 детях, убитых в рамках нацистской политики «расовой гигиены», говорят многие местные жители, в том числе руководитель комиссии по культуре Ейской епархии диакон Олег Бесхлебный, который уже несколько лет подряд ежегодно отпевает всех детей поименно в утренней молитве в день их убийства. Нерешенные вопросы как советского наследия, так и находящиеся в компетенции современных региональных властей, еще более осложняют ситуацию с историей и памятью о воспитанниках Ейского детского дома, в которой еще рано ставить точку.
Выражаю благодарность сотрудникам ЕИКМ и МКУ «Архив» за активную помощь и консультации во время проведения мною полевых исследований в г. Ейск в 2018–2019 гг. Статья была опубликована впервые на украинском языке: Іріна Рєброва. 214 вихованців Єйського дитячого будинку: історія вбивства і пам’ять про них у (пост)радянській Росії // Україна Модерна. 2020. № 28. «Непотрібні люди»: злочин, суд, (не)пам’ять. Нацистське насильство щодо пацієнтів психіятричних лікарень, інтернатів для хворих дітей та будинків інвалідів у контексті повоєнних судів та меморіяльних практик / Ред. Г. Грінченко, О. Петренко. С. 138–167.