Владею вольными, рабами, всеми сразу,
Царя я превращу в раба, а захочу —
Дам нищему венец, котомку богачу».
Сей древнеримский волк не понимал иного.
А волк теперешний[98] такое молвит слово:
«Закон мне не указ, когда я правлю суд,
И даже небеса судимых не спасут;
Прощаю все грехи налево и направо,
Могу похерить факт, бесправьем сделать право;
Толпу отправлю в рай, а захочу — и враз
Из грязи выйдет князь, из принца свинопас;
Я вправе миловать и возводить в святые,
И ангелы при мне свои склоняют выи;
Начало всех начал, я мигом возведу
На небо ад, а рай я помещу в аду».
Вот ваш святой завет, искатели крамолы,
Испанских тлей рои, отродия Лойолы[99]
Не мир несете нам, надев наряд святош,
А смертоносный яд и под полою нож.
По вашей милости утверждена незримо
Под флагом совести повсюду воля Рима,
Куда б вы ни пришли, повсюду пролита
Кровь стран и королей во имя лже-Христа.
Вещайте, действуйте, убийц незримых скопы,
Несите адский огнь во все концы Европы!
Вы в происках своих не бережете сил,
Чтоб скипетр Запада на Севере царил[100].
Гляжу я: ваш кинжал работает на славу,
Пробравшись в Швецию, Московию, Варшаву[101],
Берете верх, слепцы, да не возьмете в толк,
Что Агнец Божий жив, а ваш повержен волк.
Несчастный мой король[102], грех на тебе великий,
Как мог ты волю дать иезуитской клике!
К чему нам накликать клинок и камнепад?
Глазами новыми взгляните, бросьте взгляд
На длань, разящую нас, грешников, за дело,
Должны мы Божий гнев узреть оторопело,
Мир с небом заключить, но прежде — меж собой,
За милость милостью воздаст нам Всеблагой,
И если завистью снедаемы не будем,
Не станет угрожать и самовластье людям.
Избудем тяготы, забота лишь одна
Должна быть в небеса с мольбой вознесена:
«Ты видишь, Праведный, как из руин и пепла
Взошли Твои цветы, Твой Храм, как вновь окрепла
Надежда на Тебя всем чаяньям вразрез,
Чтоб с помощью ее и веры свет воскрес.
«Твои враги и мы в грехах равны, и все же
Когда Ты вышний суд садишься править, Боже,
Нас делишь на своих врагов и сыновей,
Се выбор, сделанный по милости Твоей.
«Добро даришь врагам — наглеют, супостаты,
Ты нам несешь беду — мы знаем: виноваты,
Они Тебя хулят, когда Ты ласков к ним,
Когда Ты губишь нас, молитвы мы творим.
«Зовет нас этот сброд испить Твой гнев из чаши.
Но дашь ли Ты ему лакать опивки наши?
Хлысты, которые нас иссекают всласть,
Неужто не должны в огне Твоем пропасть?
«И в кротости Твоей, и в крайнем гневе тоже
Ты агнцев и волков карай, Всесильный Боже,
Но Ты обетовал различье соблюсти,
Заблудшим чадам прут, а меч врагам нести.
«Неужто хочешь Ты, чтоб враг царил надменный
На шаре, где живем? Иль Ты не Царь вселенной,
Господь карающий, целящий нас Господь,
Который смерть несет и оживляет плоть?
«Ты чудеса творишь, но слепы все владыки,
Твой гром гремит, но нет ушей у этой клики,
Лишь нашим палачам она протянет длань
И только Сатане вручить готова дань.
«Сион[103] от сих владык несет урон в избытке,
Но вскоре Вавилон[104] ограбит их до нитки:
Вот скоп рогатых гор[105], который отдает
Все злато Сатане, а небу снег и лед.
«Мечети, пагоды, поганские святыни
Возносят мрамор ввысь, сияют от гордыни,
Но Бог там не живет, он сам возводит свой
Необозримый храм в пустыне мировой.
«Вьют гнезда ласточки и воробьи с дроздами,
Жилье для голубей мы, люди, строим сами,
Все твари смертные себе возводят дом,
Лишь Ты, бессмертный Бог, не знаешь нужды в том.
«Твой дом — сей мир, где всем Твоя открыта слава,
Твой кров — небесный свод, земля — Твоя подстава.
Куда же человек Тебя изгнать бы мог?
Все небеса Твои, о всемогущий Бог!
«Порою наш амвон — скала на крутосклоне,
Сооружаем храм в хлеву, алтарь в загоне;
Враги ослов своих, как в стойло, гонят в храм,
Разбойничий вертеп устраивают там.
«Молебны христиан по склепам встарь звучали,
Мы также молимся в сиих местах печали,
Среди немых гробниц возносим к небу зов,
Провозглашаем жизнь в жилищах мертвецов.
«Ты хочешь, чтоб Твою воспели камни славу?
Но разве не земля Твой пьедестал по праву?
Неужто хочешь храм построить из костей
Твоих, о Господи, зарезанных детей?
«Их мертвые уста неужто будут в силах
Делам Твоим хвалу воздать в своих могилах?
Не станем ли толпой землисто-серых лиц,
Молящихся Тебе в глуби своих гробниц?
«Быть может, хор теней, живущих в этих кельях,
Сильнее прозвучит в глубоких подземельях,
И области святой достигнут голоса,
Неся Тебе хвалу с земли на небеса?
«Неужто зрение и слух утратим вскоре,
Способность петь, ходить, Тебе внимать в просторе?
Неужто Свой алтарь погасишь в нас? О нет!
В себе несем Твой храм, небесной славы свет.
«Вот нашей Церкви лик, печальный в дни гонений:
Лодыги в кандалах, седалище в геенне,
На шее вервие затянуто узлом,
Сжимает лютню длань, а на устах псалом.
«Всесовершенный лад Твои рождают руки,
Восславят бытие и нашей лютни звуки,
Напев Твой повторить пытаются персты,
И наши голоса ведем не мы, а Ты.
«Дай в дождь сим голосам покров, чтоб не хрипели,
Дай волю сим перстам, дай струны, чтоб запели,
Глазам, померкнувшим в темницах от невзгод,
Верни Свой, Боже, свет, верни Свой небосвод.
«Смягчи Свой грозный взгляд, избавь нас от несчастий,
Склони Свой слух к мольбам, в Твоей, Всевышний, власти
Потокам наших слез Свою подставить грудь
И щедрую ладонь желаньям протянуть.
«Тем, кто отвел глаза от наших всех несчастий,
Слух не склонил к мольбам, не спас нас от напастей,
Кто не щадил — терзал, и чья рука не дар,
Не благо нам несла, а гибельный удар,
«И взгляда не дари, неси им тьму несчастий,
Мольбам их не внимай, не отвращай напастей,
Отринь их жалобы, закуй в железо грудь,
Не пожелай им длань с дарами протянуть.
«Открой глаза, Господь, узри их блуд великий,
Их богохульные услышь, Всевышний, крики,
Наполни гневом грудь, и пусть Твоя рука
Удвоит свой удар, разит наверняка!
«Страданий зрелища для их очей неплохи,
Их злобный смех глушит сочувственные вздохи,
Но часто их самих коробит этот смех:
Они хотят наш стон услышать без помех.
«Летит наш вопль к луне, к небесной полусфере;
Ужель там места нет перунам и холере?
Ужель Ты не пошлешь на землю смерть и ад,
Которые пока у трона мирно спят?
«Ускорь Свой мягкий шаг, вскинь руку для удара,
Твое терпение пускай сменяет кара,
Рази же Вавилон, нацель Свой грозный рог,
Пусть изуродует земли округлый бок!»
КНИГА ВТОРАЯВЛАСТИТЕЛИ
Хочу я пламенной стрелою Аполлона
В берлоге поразить надменного Пифона[106],
Хочу я всем ветрам вручить смертельный яд
Авернских адских вод[107], чьи смрады высь чернят,
Чтоб волю дать чуме, парше и лихоманке,
Пусть кажет глубь земли зловонные останки
В гробах повапленных: при зрелище таком
Любой зажмет свой нос и сморщится при том.
Вы, чьи деяния перо мне навострили,
Вы, раскалившие красно в моем горниле
Разящей молнии карающий клинок,
Бледнейте в ужасе при чтенье этих строк.
Нет, не надеюсь я на то, что срам великий
Вам краскою стыда покроет песьи лики,
Не ведают сего порочные сердца,
Вам свойственны грехи и бледный цвет лица;
Под лоском прячете вы сквернословье ваше,
Чтоб этот лоск слепил, чтоб грязь казалась краше.
А я краснел за вас, когда мой стих, как сталь,
Пред миром насекал о ваших днях скрижаль.
Здесь нов предмет и слог: сколь часто в мире этом
Я видел истину с ее далеким светом?
В ней страх наш и закон, повсюду ей хвала,
Но гибнет, сирая, без хлеба и тепла,
Под крышею небес по улицам влекома,
Хоть ей дарован кров заоблачного дома.
Я слабодушным был, страшился передряг,
Не задевал владык, чтоб не попасть впросак,
Касаться не хотел двусмысленных понятий,
Дабы обмолвкою, пустым словцом некстати
Не вызвать ярости властительных господ.