Ларец с бесхлебицей, ветрами и чумой,
Стихию воздуха грозит смешать с морской,
Обрушить вновь удар, опять ковчега стены
Сулит избранникам и свой союз священный,
Чтоб веру возродить в сердцах, где веры нет,
Поскольку Бог — не царь из тех, что сотни лет,
Сатрапы жалкие, хранят себя под стражей
Оружья, ков, отрав, страшась угрозы вражьей.
В запасе у него вода, огонь и тьма,
Для грешных он грехи насыпал в закрома
И долго зло терпел, дабы не стать причиной
Возможных больших зол; затем, объят кручиной,
В молчанье думал Бог, склонив свое чело,
Глушил рыдания, вздыхая тяжело,
Разъял скрещенье рук, подъял внезапно длани,
Был прерван мир с землей, настало время брани.
Семижды топнул Бог, вздымая пыль столбом,
Четыре ветра взвил квадригой, а потом,
Не глядя, полетел на четверне летучей
И скрылся в небесах за непроглядной тучей.
И омрачился лик земли, и ночь легла,
И стала высь небес от радости светла.
КНИГА ПЯТАЯМЕЧИ
Бог отвратил свой взор от проклятой юдоли:
Сиянье, жизнь, закон и вера поневоле
Взмывают к небесам, и вот густая мгла
Весь дол и жителей его обволокла.
Бывает, что король, который честно правит,
Покинет стольный град, дворец и трон оставит,
Затем чтоб совершить своих земель объезд,
Проверить рвение властей далеких мест,
Чтоб губернаторов сменить несправедливых,
Чтоб где-то усмирить бунтовщиков ретивих
И, завершив свой путь окружный, наконец,
Вернуться в стольный град, вернуться в свой дворец:
Его встречает двор и весь Париж встречает,
И не находят слов, и в нем души не чают,
И сбивчиво твердят, что плакала земля,
Не видя радости, не видя короля,
Что радость вновь пришла с возвратом властелина.
Вот так же (пусть для нас и неясна картина,
Но дал ведь нам Господь священный свой Завет,
Где смертным разрешил узреть небесный свет)
Царь неба, в чьей руке все короли, все принцы,
Устав от суеты мятущихся провинций,
Вновь сел на свой престол, восславлен и велик,
Небесным жителям явил свой светлый лик.
Стремясь к его лучам, бесчисленные гости
Летят к Всевышнему в чертог слоновой кости,
Мильоны подданных спешат предстать пред ним,
Чтоб солнце увидать. Здесь каждый серафим
Восторженно глядит на светоч негасимый,
А вот почтительно склонились херувимы:
Кто заслонил лицо, кто наг, а кто одет,
Как ярко отражен от них Господень свет.
Господь в самом себе соединяет, к счастью,
Свеченье ясности с могуществом и властью,
И власть Всевышнего законам всем закон,
Над всеми тронами его вознесся трон.
Нечистый дух возник в собранье чистом этом,
Замыслил злобный враг взять в руки власть над светом,
В сонм ангелов тайком пробрался Вельзевул,
Но от всевидящих очей не ускользнул.
Он Бога ослепить хотел заемным блеском,
Под видом ангела парил он в свете резком,
Был ясен лик его, лучился яркий взгляд
Притворной добротой, а как сверкал наряд:
Безгрешной белизной ласкали складки зренье,
И белоснежное мерцало оперенье
Скрещенных за спиной недвижных легких крыл.
Убор свой и слова Нечистый отбелил,
Он кроток, он совсем от нежности растает.
Но вот Господь его за шиворот хватает,
От прочих тащит прочь, и молвит Царь Небес:
«Откуда взялся ты? Что затеваешь, бес?»
С поличным пойманный, почти лишенный чувства,
Дух искусительный забыл свое искусство,
Волосья дыбятся, наморщено чело,
Из-под густых бровей два глаза смотрят зло,
Такое белое недавно покрывало
Вдруг изменило цвет, узорной кожей стало,
При линьке сброшенной, оставленной в пыли
Змеей, которую очковой нарекли.
Нет больше нежных щек с цветущими устами,
Лик ангела исчез, лик дьявола пред нами,
Все скверной полнится, хоть ведрами разлей,
Ужасен этот лик, пред нами лютый змей:
Исчезла белизна и перьев изобилье,
Из коих смастерил он ангельские крылья,
Как цвет их потемнел, они уже черны,
Накрап огня горит на крыльях Сатаны,
Он крапчат, как дракон из африканской чащи,
Он шкурой аспида оделся настоящей,
Он лег на небосвод, рядясь во все цвета,
Он брюхом пожелтел и почернел с хвоста.
Изогнутый в дугу, он весь пропитан ядом,
Так мнимый ангел стал подобен злобным гадам.
Надменное чело и лживые слова
Поникли пред святым дыханьем божества.
Кто видел, чтобы вор, срезающий привычным
Приемом кошелек и пойманный с поличным,
Стал отпираться бы, придумывая ложь?
И Сатана смекнул: так просто не уйдешь,
Куда б ты ни бежал, Господень перст достанет,
А разве кто-нибудь Всевышнего обманет?
Любой поспешный шаг — нас кара ждет сполна,
И хриплым голосом дрожащий Сатана
Ответил: «Я хочу сойти на землю нашу,
Повсюду заварить хочу крутую кашу,
Прельщать, обманывать, в соблазн вводить везде
Богатых в роскоши, а бедняков в беде.
Иду, чтоб на земле повсюду строить козни,
Твой храм спалить огнем, меч обнажить для розни,
В темницах сумрачных, где сырость и гнильца,
Свободой соблазнять нетвердые сердца,
Варганить чудеса пред скопищем народным
И тысячи ушей приставить к благородным,
Сердца влюбленные красою поражать,
В жестоких хитростью жестокость умножать,
Не дать насытиться скотам пороком грубым,
Скупцам — богатствами, а властью — властолюбам».
Всевышний молвил так: «Припомни, Сатана,
Моих воителей ты испытал сполна,
Смутился духом ты, бледнел, покорный силе,
Когда сподвижники мои и смерть разили,
Лишенных разума разили наповал;
Зубами ты скрипел, как бы от ран страдал,
Тебя корежили краса и мощь вселенной
И вид людских обид и гибель плоти бренной.
Обиды множил ты; пусть я позволил сам
Святую рать мою предать ее врагам.
Когда природа вся над мертвыми скорбела,
Ты побежденных душ не видел — только тело».
Лукавый дух в ответ: «Давно известно мне,
Что в жизни тягостной и смерть сойдет вполне.
Ты радостей лишил немало душ, недаром
Они иссушены подвздошным горьким паром,
Измучась страхами, творят себе тюрьму,
Свой разум погрузить они хотят во тьму.
Повсюду гонят их, и так они устали,
Что склонны отдохнуть в цепях, в сыром подвале;
Бедняг лишили благ, их голод столь свиреп,
Что снится им тюрьма, там есть и кров, и хлеб.
Живя без радостей, неужто не молили
Они, чтоб кончились недуги их в могиле?
В глухих узилищах, где в зной не продохнуть,
Хотелось им не раз уйти в последний путь:
Снимают груз оков, на волю выпуская.
Как утешительна свобода, хоть такая!
В сердцах отчаявшихся мрак тюрьмы царит,
Для них пожаров свет надеждою горит,
Коль хочешь, чтоб они свой умысел признали,
Избавь их от оков, огня и острой стали;
Довольство им сули и много перемен,
И процветание злосчастиям взамен,
Брось их в сражение, в огонь, зажги в них злобу,
Пусть вывалят они из недруга утробу,
Пусть ощущают кровь; зажги в глазах огни
Во имя натиска, победы и резни,
Дай им низвергнуть власть правителей провинций,
Пусть в их толпе пойдут сиятельные принцы,
Ходатаи добра и чести, а засим
Мы царство короля соединим с Твоим.
С попутным ветром в бой пойдут бесстрашно люди,
Кому пособник я в грабительстве и в блуде;
Чтоб их к себе привлечь, чтоб были на виду,
Для них я небеса в зерцале возведу:
Твой искаженный лик, представь, покинет вскоре
Их грубые сердца; дай волю этой своре,
Попробуй испытать любого храбреца,
Пусть когти выпустит, отведает мясца;
Позволь им, Господи, забыть святую веру,
Позволь им уповать, ну, на вождя, к примеру;
Погибнут лучшие в сражении вожди,
А духом слабые, — тут верности не жди, —
Их тут же предадут, ведь веры нет в помине,
Тебя же оскорбят и все Твои святыни.
А коль Тебе урон, я головню припас,
Свое оружие держу я про запас:
Я деньги в ход пущу, не пожалею злата,
Когда король-скупец отчалит без возврата.
Из сотен мудрецов и тысяч храбрых душ
Не всяк откажется принять кровавый куш.
Придерживаясь лжи, я возвещал победы,
Когда Израилю Михей пророчил беды[327].
Так я испытывал и пастырей-святош
Позорной платою, так дух, несущий ложь,
Давал затрещину Михею и, лукаво
Меняя голоса, вселялся в причт Ахава.
Любой Седекия удачлив и богат,
Рядясь в Спасители, угодники царят;
Отполирует вмиг язык льстеца любого
Двусмысленную речь и многозначность слова.
Скинь кандалы с меня, отдай мне в руки стан
Восславивших тебя упрямцев-христиан,
Уж если осрамлюсь, я Церковь удостою
Высокою хвалой, признав ее Святою».
Предвечный Сатане ответствовал: «Ну что ж,
Иди и большинство железом уничтожь,
Как хочешь поступай, но под моею сенью
Есть души избранных, идущие к спасенью.
Лишь тех поймаешь в сеть, кто мною осужден,
Кто создан для того, кто будет вслед рожден;
Ладьи моих побед, бойцы, мои по праву,
Служа тебе, хитрец, мою умножат славу».
Расколот небосвод, расколотый гремит,
Небесную чуму на Францию стремит.
В коловращении стихии, в круговерти
Смешалась с воздухом шальная бездна смерти,
Грохочет в барабан, в литавры бьет она,
Царил в пространстве мир, теперь идет война,
И сотни тысяч душ людских остервенело