Пусть губит смерть тела, но есть и ей предел,
В бессмертном семени цепь возрожденных тел,
Усопших посему кончина чувств лишает,
Но плоти полностью распад не разрушает,
Обязан дряхлое во благо рушить тлен,
Чтоб новое пришло истлевшему взамен,
Дух не рождается, но снова без усилий
Приходит в мир, забыв того, кто сгнил в могиле.
Пусть глубью вечности пребудет Божий лик
И лик вселенной всей, чье зданье Бог воздвиг,
Пребудет солнца лик ее горящим оком,
А солнцем человек в земном кругу широком.
Природе молится язычник всякий раз,
Кому Писание, а также Божий глас
Не дали истины. Он молвит: «Сим рассказам
Поверить не могу, пока не вижу глазом».
Поверьте, как Фома, хотя б своим глазам,
Не стоит улетать куда-то к небесам,
Земля для ваших чувств открыта в полной мере,
Чтоб дать вам истину и обратить вас к вере.
Земля тела хранит с глубокой старины
Там, где из рода в род могилы чтут сыны,
Так плоть от ста колен в гробницах уцелела,
Чтоб мог бесплотный дух в свое вернуться тело.
Природе по плечу такая благодать,
Какую в Сирии возможно наблюдать.
Кто хочет созерцать Каир, а в отдаленье
Затмившее Мемфис волшебное виденье,
Тот истинно пытлив, поскольку на пути
Ждут беды многие, каких не обойти,
Как в странствиях святош, готовых шляться годы,
Вдали от жен с детьми претерпевать невзгоды,
Скитальческой судьбы пустопорожний труд.
Коль судно бурный Сирт с Харибдой не сожрут[585],
Коль пощадит чума и зной в краю безлюдном,
Коль турок-супостат не овладеет судном,
Галере не предаст раба, не станет сечь
Злосчастного хлыстом, чтоб не расправил плеч,
Тогда Иерусалим пред пилигримом ляжет,
Турецкий лжец ему Господень гроб покажет,
Задорого продаст с усмешкой рис, и вот
В толпе униженных паломник вспять идет.
Такой не легок путь, но многажды тяжеле
Из-за неверных сих пройти к заветной цели
Вдоль древних островов[586] и через град врага,
Где двух материков сомкнулись берега[587],
И там, где воду пьют из Тигра и Евфрата,
И там, где сто тревог и часто нет возврата,
Где бедуины ждут в песках пустынных стран,
Где Нил, где скопище богатых египтян,
Пираты в Триполи, в Палермо и Бизерте.
Плетутся странники с трудом по краю смерти
От жажды и песков, чьи вихри всякий раз
Готовы схоронить, живьем засыпать нас.
А тут, кто на осле, кто пеш, кто на аркане,
Кто трет верблюжий горб, качаясь на бархане,
Чтоб Мекку повидать с Мединою святой,
Где этот караван, святош и дурней рой,
Пророка своего почтит в его железной
Могильнице, чей свод как бы повис над бездной[588],
Здесь ослепит себя иной из мусульман,
Чтоб, гроб святой узрев, не льститься на обман.
Вот меньшая из кар язычникам-бродягам,
Но их тяжелый путь сочтут иные благом.
Известные купцы, изъездившие мир,
Зовут прогулкою великий путь в Каир:
Близь града холм, куда приходит отовсюду
В срок равноденствия весной немало люду,
От кочевых шатров белым-бело вокруг,
Когда становится опять зеленым луг,
И все виденья ждут, какое древле было
Столь ярко явлено глазам Иезекиила[589],
Ждут воскрешения. С тем и собрался тут
Ведомый слухами сей любопытный люд,
Тот жаждет зрелища, а этот в самом деле
Выздоровленья ждет в целительной купели.
Здесь все прельщает взор и заставляет вас
Протягивать персты, чтоб убедился глаз.
Здесь, мясо нарастив, оделись кожей кости,
Власами — черепа, и всюду на погосте
Разверзлись тысячи могил, вскипел песок
В кишении голов, а также рук и ног.
Охватывает взгляд чудесное явленье
И двадцать тысяч душ, застывших в удивленье.
Творенья дивные растут, как юный лес,
Воздев свои персты к Творителю чудес.
Иной узрев средь них дитя с главой кудрявой,
Румянец нежных щек, ребячий взор лукавый,
К младенцу тянет длань, но бородач седой
Кричит: «Не тронь! Не тронь! Гляди, что пред тобой!»[590]
Преданье берегут об этом поколенья:
Здесь масса христиан, пришедших на моленье,
Была изрублена неверными, но в срок
Бессмертных сонмы душ, храня любви залог,
Летят к своим телам, чтоб с ними в их юдоли
Хотя бы раз в году три дня побыть, не боле.
Так небо и земля, отец людей и мать,
Задумали урок вам, чада, преподать,
Чтоб диво дивное предстало вашим взорам,
Все это таинство, разящее укором.
Итак, язычники, давно любой из вас
В примерах виденных мог разглядеть не раз
То, что премудрые, столь чтимые фигуры,
Когда-то встарь прочли в писаниях натуры,
Хоть зрению порой мешали чувства их,
Как бельма на глазах, как полог туч густых,
Затмивших солнца блеск, но сей порок немалый
Все выше звал взойти, карабкаясь на скалы.
Взбирайтесь на гору, где красит склоны луч,
Где высь откроется вам с поднебесных круч.
Вершины, скажем так, пророки, для которых
Всего привычней жизнь в заоблачных просторах.
Лучистый сей чертог, священный свиток сей
Превыше всех искусств, науки больше всей.
Вам Сарру чтить как мать[591], как сень святого храма,
Коль мните опочить на лоне Авраама.
И дух людской, и плоть, которые вдвоем
Пребудут в горести и в празднестве своем,
Возрадуются здесь и тут же примут вместе
Обличье Господа на этот самом месте.
О души, радуйтесь, поскольку вам Господь,
Небесным, возвратил земную вашу плоть,
И ты возрадуйся, поруганное тело,
Счастливая душа к тебе с небес слетела.
Вам, души, грезилось, как, пронизав эфир,
К возлюбленным телам вы мчитесь в дольний мир,
Они заждались вас, вы их заждались тоже,
И станет их любовь для вас еще дороже.
Для них, закопанных, вы сгинули давно,
Но им бессмертие во имя вас дано[592].
Да что там! Это все воспето в давни поры,
Но, ослепленные, стремите к небу взоры.
Господь грядет вершить пророческий завет
В той точке времени, где завершится свет.
Отверзлись ложесна земли, и появиться
Спешат из недр могил преображенных лица,
В лесах, на пажитях, вблизи или вдали
Все новые тела выходят из земли,
Трещат фундаменты дворцов, когда с размаха
Таранят снизу их восставшие из праха,
И древо чувствует корнями наяву
То локоть, то бедро, то рамо, то главу,
И воды пенятся, когда из их пучины
Всплывают волосы, выныривают спины,
Рождаются из волн, из этих влажных лон,
Отринув глубину и смерть, как легкий сон.
Тела изрубленных по манию тиранов
В момент срастаются и, в целости воспрянув,
Плывут без устали меж пенистых громад
От знойной Африки к земле, где вечный хлад,
И прах спаленных жертв, развеянный ветрами,
Слетается к столбам, где жгло несчастных пламя,
Он обретает плоть, и души в небесах
Готовы к ней лететь, смеясь, забыв свой страх.
Пытливый вопросит: с каким предстанут ликом
Младенец и старик на торжестве великом,
Впредь недоростками иль дряхлыми вконец?
Порой отважный ум и записной мудрец
Рискуют полагать, что век преображенных,
Бесспорно, должен быть и в летах совершенных:
Здесь цифра тридцать три, что значит меру лет,
Когда Спаситель наш покинул этот свет
И превратил свой гроб, свой крест, земной свой жребий
В знак высшего суда, который ждет нас в небе.
От этих радужных раздумий перейдем
К тому, что сказано в Писании Святом.
Вот Человечий Сын, Сын Божий, брат ваш в Боге,
И вот уже конец завещанной дороги.
Небесный слышен гром, разверзла буря ад,
Благие ждут добра, злочинные дрожат.
Кто вырван из огня живым, тот за мгновенье
Изведал жизнь и смерть в их соприкосновенье,
Изведал свой земной предел, свой крайний срок,
И самого себя в себе узнать не мог,
Иное веденье, иное упованье
Зеницу отвратит от самолюбованья,
Преображенный взор красу небес постиг,
А прежний взор не мог узреть сей дивный лик.
Исчезли небеса, земля былая скрылась,
Все бренное ушло, в пространстве растворилось,
Потоки высохли, уже и моря нет,
Пришла пора земле сменить покров и цвет.
Вы, горы, корчитесь, как в схватках роженица,
Вы, первовещества, готовы испариться,
Весь бренный мир бежит от Божьего лица,
Не в силах вынести и голоса Творца.
Он скрыт от наших глаз простертой черной тучей,
А рядом в пламени небесный страж могучий,
Там, в новых небесах хвалы возносит хор,
Летают ангелы, и весь в лучах простор,
Весь воздух солнцем стал, и ангельские очи
Горят его огнем, чернее темной ночи,
Сжигая все дотла, слепящий сея свет
Из глубины зрачков, где больше мрака нет.
Архангел вострубил и всех сзывает рогом:
«Грядите, племена, держать ответ пред Богом!
Скорей на Божий суд!» И вот, придя на зов,
Садятся души в круг на своде облаков,