в обещания составить и подписать свое решение, чтобы у него было на кого сослаться. После этого по возвращении к наваррскому двору, согласно условию, он женился на любимой девушке[674].
Через три недели, вернувшись в По, он нашел своего государя в великом гневе после гнусных оскорблений, которым королева Наваррская подверглась в Париже[675]. Об опасном путешествии, неохотно предпринятом Обинье в связи с этими событиями, вы прочтете в главе третьей книги, где он не захотел упомянуть о принятом им необычном решении убивать направо и налево кого попало в кабинете, если ему будет угрожать кинжал. Он не упомянул и о том, как проездом через Париж, дав переписать и засвидетельствовать свои бумаги, он послал подлинники в запечатанном ларце на хранение жене и запретил открывать его. Вопреки любопытству, свойственному ее полу, жена исполнила это приказание. Еще я должен сказать, что Сен-Желе, находившийся в По, впал в такое уныние после отъезда своего друга, что перестал стричь волосы и бороду. Увидя, что его посланец живой и невредимый входит в дворцовый сад в По, король тотчас сказал одному дворянину: «Передайте Сен-Желе, чтоб он остригся».
Несколько лет спустя герцог д’Эпернон по ходу своих дел приложил много усилий, чтобы помирить обоих королей. Находившиеся при короле Наваррском паписты строили всяческие козни, чтобы внушить ему желание поехать ко двору[676]. Председатель совета Сегюр решительно воспротивился этому благодаря вмешательству Обинье. Зная характер Сегюра, злонамеренные лица нашли способ отправить его ко двору. Там они приготовили ему столько услад, что овладели душой этого человека, склонного к крайностям, и тогда он обещал привезти своего господина, а по возвращении только и говорил, что король — ангел, а пасторы — дьяволы. Он примкнул к графине де Гиш[677], которую незадолго до того поносил. Наваррский двор был очень удивлен предполагаемым путешествием государя. И вот к какому средству прибег Обинье, особенно хорошо знавший Сегюра: однажды, когда Сегюр проходил через зал, где молодые придворные бились на рапирах, разгоряченный этими упражнениями Обинье, взяв его за руку, подвел к окну, выходившему на Ваизские скалы, и, указав ему на пропасть, сказал: «Я уполномочен всеми честными людьми этого двора обратить ваше внимание на этот обрыв, откуда вас заставят прыгнуть в тот день, когда наш государь уедет ко двору». Крайне удивленный, Сегюр спросил: «Кто посмел бы это сделать?» — «Если я не смогу сделать это один, — ответил Обинье, — вот мои товарищи; они на это готовы». Обернувшись, Сепор тотчас увидел десяток храбрейших юношей, нахлобучивших шляпы, как подучил их Обинье, хотя они не знали, о чем идет речь. Испугавшись, Сегюр отправился к королю, но рассказал ему не о своем страхе, а о том, что будто Обинье открыто называл графиню де Гиш колдуньей, обвинял ее в отравлении разума короля, сопоставляя ее ужасную рожу со страшной любовью, которой она воспылала, и советовался с врачом Оттоманом о питье, чтобы расколдовать короля. Сегюр прибавил, что у гугенотского государя столько же надзирателей, сколько слуг. Он еще рассказал, что господин де Бельевр, живущий напротив дома графини, увидя, как она шла к мессе в сопровождении только сводника, шута, влюбленного в мавританку, слуги, обезьяны и пуделя, упомянул в беседе с Обинье о почестях, воздаваемых при дворе подругам королей, и спросил у него, неужели наваррские придворные потеряли честь и почему эта дама показывается со столь скверной свитой. «Дело в том, — ответил злоречивый человек, — что при дворе есть благороднейшая знать, но видите вы здесь только сводников, шутов, слуг, обезьян и пуделей».
После этого, совершив поездку в Пуату, Обинье был предупрежден ла Булэ и Констаном, чтобы он остерегался вернуться: графине и Сегюру обещана его смерть. Получив это письмо в Мон-Лье, он оставил там своих лошадей, пересел на почтовых и приехал. У дворца он увидал Булэ, который, в отчаянии ломая руки, стал умолять его уехать. Но Обинье, против обыкновения, привесил к поясу кинжал и, пройдя через потайные двери, застал врасплох короля и графиню, одних, в кабинете старой королевы. Король колебался, не зная, как принять Обинье. Тот даже в лице не изменился; пользуясь близостью к своему господину, он не чинясь, спросил его: «Что случилось, мой повелитель? Почему столь храбрый государь дает себя увлечь столькими сомнениями? Я приехал узнать, виноват ли я и хотите ли вы заплатить мне за службу, как славный государь или как тиран». Смутившись, король ответил: «Вы ведь знаете, что я вас люблю, но прошу вас успокоить Сепора». Отправившись тотчас же к Сегюру, Обинье так потряс его упреками в подлости и видом кинжала, что Сегюр явился к королю со словами: «Государь, этот молодой человек честнее нас с вами». В доказательство примирения он велел выплатить Обинье причитавшиеся ему за его поездки две тысячи пятьсот экю, получить которые Обинье уже не надеялся.
Вернувшись к мужу, королева Наваррская примирилась со всеми, кроме Обинье. Тем не менее приглашенный на совещание лиц, замышлявших убить королеву, он своими укорами расстроил эти замыслы; за это король его поблагодарил.
Вступая в брак, Обинье обязался купить в Пуату землю ле Шайю. Между тем секретарь Паризьер предупредил короля, что необходимо воспрепятствовать трем делам в этой области: браку принца де Конде из-за Тайбура, браку д’Обинье из-за Марсэ и браку ла Персонна из-за Денана; тогда по этим трем делам были отправлены письма и распоряжения. Начались происки, но против ле Шайю они не удались: Обинье пристыдил прокурора и генеральных адвокатов Пуату за то, что приближенные навязывают великим государям столь низкие и недостойные цели.
(1585). Вскоре началась война Баррикад, перед которой гугенотские принцы съехались на важное совещание в Гитре[678].
То, что там произошло, подробнейшим образом описано в главе пятой книги тома II, там же рассказано о жестокой и кровавой битве при Сен-Манде; мне нечего добавить к сему повествованию.
Что же до поездки герцога де Меркюр в Пуату, то скажу лишь, что Обинье, служивший там боевым сержантом, начал с того, что против желания своего начальника приказал выдать пики пехотинцам, хотя маршал этих людей ненавидел. В «Истории» Обинье описал все это, скрыв себя под званием боевого сержанта.
Вскоре после Сен-Желе Обинье с десятком дворян и еще пятнадцатью солдатами взяли в плен три роты пехотинцев в Бриу, заставив их подписать капитуляцию; здесь применено было известное положение договора, опровергающее ту самую гнусную статью Собора в Бодензее.
(1585). Когда принц де Конде осадил Бруаж, он сделал вылазку в Анже[679], о чем вы можете прочесть в главе 12-й книги пятой; в этом деле Обинье подвергся величайшим опасностям, из коих самая удивительная описана ниже. В течение трех недель ходили слухи, будто Обинье убит в одном из уже помянутых боев; слухи эти достигли и госпожи д'Обинье; в один прекрасный день на ее скотный двор пришло пятнадцать коней и семь мулов мужа, которые среди других вещей привезли его шляпу и шпагу; при этом зрелище госпожа д'Обинье упала в обморок. Дело в том, что при выезде из пригорода Анже багаж Обинье, по его приказанию, последовал за полком, а сам Обинье оставил при себе лишь шапочку, надеваемую под каску, очень короткую шпагу и протазан; потом, вступив в родные места, он известил жену о своем прибытии двумя записками, из которых одну послал с расстояния десяти миль от дома, опасаясь, как бы от внезапной радости она не умерла.
(1586). По приезде он надеялся извлечь из своих неудач выгоду: отдохнуть; но герцог де Роан, жители Ла-Рошели и в особенности пасторы в полном составе заклинали его опять привести свой полк в боевую готовность и снова поднять знамя Израиля; при этом они поднесли ему необходимые для этой цели дары. Он начал с четырех рот, имевшихся в его распоряжении при осаде, потом выбрал остров Рошфор, чтобы обеспечить начало военных действий, собрал тысячу сто человек и двинулся на Пуату, где и совершил то, что описано в начале тома III (книга первая, глава 2-я). Следует также добавить, что он намерен был укрепиться на островах Ва и Сен-Филибер, не дожидаясь просьб господина де Лаваля. Оказавшись, вследствие этого, в опасности во время осады Сентонжа и Пуату, Обинье захватил Ольрон, где допустил важную ошибку: обнаружив некоторое сопротивление на острове, он настрого запретил своим офицерам пытаться высадиться на берег до него. Побуждаемый тщеславным чувством, он сел в лодку, взяв с собой Монтея и капитана Пру в качестве гребца. Вдруг, в трехстах шагах от своего корабля, ошеломленный, он увидел, что приближавшаяся к нему рыбачья барка оказалась военным судном, на котором находился капитан Медлен, искусный и прославленный воин. Располагая только шестьюдесятью мушкетами, но хорошо зная приемы плавания и береговые пески, капитан поднял паруса. И вот он плывет прямо на будущего ольронского губернатора. Пру кричит Обинье: «Вы погибли, единственное средство спасения для вас — пройти под бушпритом этого судна». Обинье соглашается. Пру поворачивает прямо на врагов; поняв его намерение, Медлен велит направить на него мушкеты и с двадцати шагов поливает лодку свинцом. Благодаря горячности неприятеля при стрельбе у Монтея была пробита только одежда. Пру был легко ранен, а Обинье остался невредим. Когда они отошли на десять шагов от носа судна, Пру встал и крикнул: «Повесьтесь, палачи: это ольронский губернатор!» Тут корабли не преминули дать по ним еще залп, но понапрасну: лодка врезалась в песок, они высадились, и в то же время на берег бросились солдаты Обинье; защитники острова бежали.
Добавлю к тому, что содержится в «Истории», следующее: в первый вечер, когда армия, прибывшая на пятидесяти судах, готовилась к высадке, два шлюпа с Ольрона, на каждом из коих было по двадцать человек, ворвались в самую середину армады, захватили две сорокатоннажных барки и начали буксировать их к берегу, под залпами с обеих галер; один из шлюпов был перехвачен, второму удалось достичь Ольрона. Происшествие это описано в книге первой тома III.