е рискну утверждать, что современные люди альтруистичнее наших плейстоценовых пращуров… Дарвиновским воззрениям на групповой отбор при этом противопоставлялись концепции «родственного отбора» и «реципрокного (т. е. взаимного; по сути – взаимокорыстного) альтруизма». Между тем обе эти концепции вовсе не противоречат Дарвиновской, а лишь конкретизируют и углубляют, избавляя ее от романтической наивности той исторической эпохи.
Родственный отбор предполагает отбор не только самопожертвенных родителей, жертвующих в пользу детей (что в пояснениях не нуждается; это непременная часть родительских инстинктов), но и альтруистов в пользу более далеких родственников, если их больше определенного количества. Собственная гибель ради спасения двух родных братьев или восьмерых кузенов генетически оправдана, так как два родных брата несут не меньше общих генов, чем сам организм. Но мог ли такой альтруизм действовать за пределами круга ближайших родственников? Неточности в распознавании ближайших родственников вряд ли способны объяснить альтруизм в отношении представителей других видов и даже классов животных, если базироваться лишь на концепции «родственного отбора».
Для объяснения такого неродственного альтруизма предложена теория «реципрокного» (букв. – взаимовыгодного) альтруизма. В рамках этой концепции предполагается, что альтруист жертвует что-либо (или оказывает услугу) другой особи в предположении (обычно неосознанном) встречной жертвы или услуги в другое время. По своей сути такие взаимоотношения очень близки к симбиотическому сосуществованию различных живых существ, которое возможно между представителями даже различных таксономических царств. Такой альтруизм уже в принципе понятен в отношениях между очень далекими родственниками и даже не родственниками вовсе. Вполне мыслимы и практически наблюдаются акты альтруизма между человеком и собакой, человеком и лошадью (причем «в обе стороны») и даже между собакой и лошадью! Очень хорошо оба вида альтруизма рассмотрел Райт в [18]. Но, продолжая аналогии с симбиозом, замечу, что степень взаимовыгодности симбиотического сосуществования варьирует чрезвычайно широко; практически бывает сложно провести границу между настоящим симбиозом и настоящим же паразитизмом. Так же и в альтруистических отношениях – они весьма редко бывают равно выгодны, и потому о «реципрокности» здесь можно говорить лишь в чрезвычайно расширенном смысле этого слова. Опять же не очень понятно, как такой альтруизм мог возникнуть у существ, не демонстрирующих сколь-нибудь заметной разумности, но об этом – чуть далее.
Представляется удобным рассмотреть альтруизм в свете аналогии со структурой биоценозов, состоящих из автотрофов (растений главным образом) и цепи гетеротрофов[17], существующих за счет первых. Хотя травоядные приносят какую-то пользу растениям, удобряя почву, регулируя биомассу растений и даже иногда участвуя в их (растений) размножении, но травоядные от растений зависимы гораздо более! Какое уж тут равноправие! Хотя «хозяевами жизни» ощутили бы себя именно животные, даже если бы растения могли испытывать сколь-нибудь абстрактные ощущения.
Еще надо в этой связи заметить, что хищников в биоценозе не может быть больше, чем их добычи, а паразитов – больше, чем их хозяев. В противном случае весь биоценоз может пасть жертвой кризиса, могущего иметь для него даже фатальные последствия. Думается, что оценки соотношений численности эгоистов и альтруистов вполне можно производить на основании тех же моделей, по которым рассчитываются колебания численности паразитов и хозяев в биоценозах. Ряд авторов, оценивая скорость отбора альтруистических и эгоистических генов в ходе группового и индивидуального отбора, отмечают, что групповой отбор на альтруизм существенно менее эффективен, чем индивидуальный – на эгоизм, кроме разве что варианта родственного отбора. И раз это так, то актов неродственного альтруизма просто не должно бы быть – однако они есть. И немало! В чем здесь может быть дело?
Соотношение эгоистов и альтруистов в популяции можно полагать эволюционно стабильным (хотя и зависящим от конкретных условий) и подобным соотношению халявщиков и домостроителей у рыбок-синежаберников, описанных в [18]. Достаточно легко представить себе аналогичную картину из мира людей. Представим себе, что в одной деревне живут, утрированно говоря, труженики и нахлебники. Понятно, что труженики будут стремиться заблокировать нахлебников, которые в свою очередь будут вырабатывать какие-то адаптации для преодоления блокировки со стороны тружеников. Если нахлебников будет не слишком много или они будут не слишком успешны в деле эксплуатации тружеников, то сложится более-менее устойчивое равновесие их численности. Но если нахлебники слишком уж преуспеют в своей деятельности, то труженики могут просто исчезнуть. К примеру, если нахлебники избрали в качестве основного метода давления на тружеников поджоги их домов (что, увы, не фантазия, а жутковатая реальность в российских деревнях). В системном смысле ситуация подобна широко известной «трагедии общинного поля».
Что будет в этом случае с этой деревней? А будет там «гуманитарная катастрофа», ибо нахлебники в тружеников переквалифицироваться, как правило, не будут, так как характеры их в этом отношении дискретны. Дискретность характеров, очевидно, определяется врожденностью (или врожденностью вкупе с ранней прочной воспитанностью) этих характеров, которые могут лишь в ограниченной степени быть скорректированными влиянием среды. Вся деревня вымрет, а это и есть акт группового отбора. И увы, описанная ситуация вовсе не фантастична и вполне имеет место быть в нашей жизни…
Теперь тоже очень часто задаваемый вопрос – что считать истинным альтруизмом. Часто истинным считается лишь альтруизм, не предполагающий решительно никакого вознаграждения за поступок (в социобиологических терминах – hardcore, т. е. жесткий), а если это делается хотя бы в расчете на одобрение соплеменников, то это уже, дескать, не истинный альтруизм (в тех же терминах – softcore, т. е. мягкий). Однако те же социобиологи доказывают, что альтруизм может быть или «родственным», или «реципрокным», а значит, что в такой трактовке «истинным» (в кавычках) альтруизмом может быть или альтруизм родителя в отношении ребенка, или… альтруизм «омеги» в отношении «альфы»! Ничего себе альтруизмец! Другое дело, что меркантильность реципрокного самопожертвования может быть полностью скрыта в глубинах подсознания и не восприниматься как таковая; поступок может выглядеть и искренне ощущаться решительно бескорыстным, однако без корыстных оснований он просто не мог бы возникнуть. Есть такой прекрасный мультфильм по сказке В. Сутеева «Мешок яблок». Добрый заяц вроде бы бескорыстно одаривал всех зверей яблоками, а те, тоже как бы бескорыстно, отблагодарили его сторицей. Но представим себе, что никакой благодарности не последовало и, наоборот, образовалась очередь из любителей халявы. Долго ли заяц оставался бы в этих условиях альтруистом?
Часто в качестве такого критерия истинности альтруизма антропоцентрично называют рассудочность – дескать пчела, самоубийственно жалящая врага, – не альтруист, так как делает это автоматически, скорее всего, не осознавая, чем это для нее чревато (что, строго говоря, не доказано), а вот Александр Матросов – альтруист, так как сознавал, на что идет (кстати, именно у Матросова выбора на самом деле не было, но история хранит массу аналогичных примеров по-настоящему непринудительного самопожертвования). Однако с точки зрения итоговой полезности альтруистического акта нет разницы, благодаря каким особенностям тела или духа он выполнен, главное, что существо оказалось на него способно. Кстати, в атакующем рое пчел далеко не все особи решаются на самоубийственную атаку. Поэтому, наверное, лучше вопрос об «истинности» альтруизма лучше просто снять как бессмысленный. Если, конечно, мы предпочтем оставаться в рамках материалистической парадигмы. Или, в крайнем случае, осторожно условиться полагать истинным альтруизмом реципрокный при условии примерно равного вклада участников альтруистического процесса в общую копилку.
Итак, откуда альтруизм (особенно у животных) мог взяться? Вряд ли будет много возражений против того, что альтруизм изначально практиковался лишь в отношении близких родственников и восходил к родительским инстинктам. Однако выход альтруизма за границы ближайших родственников, пусть даже на условиях взаимности (реципрокности), выглядит уже не столь очевидным. И как я полагаю, механизм такого выхода теснейше связан с иерархическим построением групп. Ведь что есть иерархия, как не постоянное «самопожертвование» низов в пользу верхов? И много ли в таком самопожертвовании «реципрокальности» в этическом смысле этого слова? Ведь в благодарность за свою жертву особь получает (да и то негарантированно) лишь избавление от бо́льших страданий! Видимо есть смысл говорить о третьем (после родственного и реципрокного) виде альтруизма – принудительном (и вряд ли такой «альтруизм» многие назовут «истинным»). В чем сущность высокого РП? В ощущении высокой ценности (и даже – цены!) и важности собственной персоны в сравнении с ценностью персоны иной, что альтруизму противоречит по определению. Такой «герой», без колебаний ввязывающийся в конфликты во имя защиты своего статуса (вроде бы – храбрец!), часто оказывается (неожиданно для многих!) отчаянным трусом в ситуациях, когда ему противостоят слепые силы природы – противник, которого невозможно победить в ранговом поединке. Поскольку же шкура сильно дорога, то такой человек (или даже животное – у них такое наблюдается точно так же, как и у людей!) переключается на другую тактику выживания – не борьбы на повышение, но борьбы на самосохранение любой ценой. И наоборот, низкоранговый человек, оценивая свою жизнь весьма низко, может без особых колебаний пойти в огонь и воду, если это потребуется кому-то другому, но перспективы конфликта оценивает как крайне нежелательные – гораздо менее желательные, чем перспектива погибнуть от разгула слепой стихии.