О чем говорит этот эпизод?
Прежде всего о том, как определенные общественные условия влияют на научное познание. В данном случае эти условия «работали» против познания, против достижения новых научных истин.
Вы спросите, прав ли был американский генетик, принимая свое решение? И этот вопрос не прост. Конечно, он поступил как подлинный гуманист, опасаясь, что его открытие используют во вред человечеству. Но возможно и другое решение. Открытие, выделение, а тем более синтез генов лабораторным, а затем и промышленным путем могли бы со временем привести к колоссальному увеличению продовольственных запасов, к излечению таких тяжелых недугов, как рак, шизофрения, некоторые врожденные заболевания и т. п. Вот и оказывается, что ученый всегда стоит перед дилеммой: стремиться к открытию истины или заботиться о перспективах и возможностях применения этой истины в обществе. И то и другое связано отнюдь не просто, и часто за расщеплением атома следует не только мирная атомная электростанция, но и атомная бомба.
Однако влияние общества на научное познание не ограничивается одной лишь возможностью использования научных открытий или финансированием научных учреждений. Входя в лабораторию и надевая белоснежный халат, ученый может стряхнуть пыль, смыть грязь с рук, уничтожить оставшиеся микроорганизмы ультрафиолетовым излучением — короче, очиститься почти от всего, что существует за пределами лаборатории. Но он не в состоянии полностью освободить свое сознание от элементов здравого смысла, от привычек и предрассудков, связанных с воспитанием, с его общественной средой. И это понятно. Ученый не только химик, физик или математик, но и человек, живущий нормальной, повседневной жизнью. Разумеется, что ученый неплохо понимает эту взаимосвязь и сознательно стремится освободить свои научные представления от тех наслоений здравого смысла, которые с ними несовместимы.
Вы помните, конечно, что геоцентрическая система Птолемея была основана на представлениях, присущих здравому смыслу и опиравшихся на уверенность, что видимое движение небесных светил сходно с истинным их движением. Системе Коперника так трудно было проникнуть в мир обычных представлений, потому что она натолкнулась не только на сопротивление консервативных ученых, но еще больше на сопротивление здравого смысла и предрассудков. Однако и борьба с предрассудками иногда оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Еще в глубокой древности и особенно в средние века наряду с астрономией развивалась астрология — учение зависимости судьбы и характера каждого отдельного человека от небесных светил. Сравнивая дни и часы рождения человека с расположением звезд и планет в тот или иной день, астрологи составляли гороскопы — предсказания всей судьбы человека.
Когда победила научная астрономия, большинство ученых полностью отбросили мысль о влиянии небесных светил на живые существа и особенно на жизнь и поведение человека как ненаучную.
Вместе с тем по мере развития науки обнаруживались удивительные факты. Было, например, замечено, что периоды повышенной солнечной активности совпадают с распространением некоторых эпидемических и сосудистых заболеваний; было отмечено, что перелетные птицы во время ночных полетов ориентируются по звездам и, следовательно, сообразуют с их расположением свое поведение. Было замечено также (помните, что я рассказывал выше об Аррениусе?), что жизненные циклы растений зависят от целого ряда явлений, включая свет, идущий от далеких звезд (Солнце ведь тоже звезда), и т. д. Эти и многие другие факторы позволили по-новому понять связь живой природы с космическими явлениями.
Разумеется, новые научные факты не ведут к возрождению астрологии, но они показывают, что слишком поспешное отбрасывание здравого смысла и полное отрицание некоторых предрассудков без попытки выявить хотя бы небольшие элементы разумного, которые в них содержатся, часто оказываются неоправданными.
С тех пор, как начала возникать современная наука, то есть примерно с эпохи Коперника, ученые начали составлять особую группу или слой в обществе.
Этот слой часто называют сообществом ученых.
В XVI, XVII и даже XVIII веках общее число ученых в Европе было очень невелико. В лучшем случае на протяжении каждого десятилетия в разных странах Европы и Америки одновременно работало несколько сот ученых. Обсуждая те или иные научные достижения, ученые прибегали к переписке, к помощи журналов, впервые появившихся в XVII веке. Нередко они устраивали дискуссии и обсуждения, а для их проведения создавали специальные научные организации. Так возникли различные академии наук, к которым добавились и другие специальные учреждения.
У научных сообществ начали появляться свои правила обсуждения, свои критерии для оценки научной значимости тех или иных идей или открытий. Одной из самых замечательных черт этих сообществ является свободное беспристрастное и критическое обсуждение всех затрагиваемых вопросов. Наука по сути своей является демократической республикой, и жители этой республики — ученые. Но беспристрастность и объективность научных сообществ очень часто встречали препятствия и противодействие со стороны тех или иных классов, политических, религиозных и коммерческих организаций. Вы помните, наверное, по курсу школьной истории, как церковь преследовала Джордано Бруно, Галилея и Сервета. Еще в 30-е годы нашего века в некоторых районах США запрещали преподавание дарвинизма, ссылаясь на то, что учение о происхождении человека от обезьяны не совместимо с религией и нравственностью.
Во время фашистской диктатуры в Германии политические главари третьего рейха отрицательно относились к теории относительности Эйнштейна, утверждая, что учение об относительности, будучи примененным к обществу, подрывает государственные устои.
Я не буду увеличивать число подобных примеров, они нужны здесь лишь для того, чтобы показать, как часто интересы научного познания сталкиваются в классовом антагонистическом обществе с факторами, тормозящими развитие науки.
Подлинно демократическим обществом является общество социалистическое. Только при подлинном социализме интересы развития науки и общества полностью совпадают. В нашей стране ученые насчитываются не сотнями и даже не тысячами, а миллионами. Конечно, не каждый научный работник — ученый, ибо в научных лабораториях, институтах и академиях работают инженеры, вычислители, технические сотрудники и лаборанты. В эпоху научно-технической революции, когда стоимость каждого научного эксперимента в сравнении с экспериментами эпохи Галилея и Ньютона возрастает в сотни и даже тысячи раз, общество должно быть уверено, что научные знания не только позволяют нам получить новые, более глубокие представления об объективном мире, но и будут содействовать развитию производства и культуры.
Для того чтобы наука была эффективным инструментом познания, необходимо выполнить много условий. Нужно, чтобы ученые вовремя получали электронные микроскопы, ускорители элементарных частиц, колбы, пипетки, экспериментальных кроликов и редкоземельные элементы, требующиеся для проведения эксперимента. Задержка немедленно приводит к отставанию в науке, поэтому ученых следует снабдить помещениями для работ и научных дискуссий, новейшими книгами и журналами, рассказывающими об открытиях их коллег, типографиями и издательствами, необходимыми для публикаций их собственных открытий. Ко всему этому следует добавить современную организацию научных учреждений, продуманное планирование и управление исследованиями, в которых часто одновременно участвуют сотни людей. Вспомните хотя бы современные космические исследования. Ни о чем подобном не могли даже помыслить не только Галилей и Ньютон, но даже Фарадей и Максвелл, работавшие в одиночку, либо с небольшим числом помощников. Вот почему в наиболее развитых научных державах, и прежде всего в СССР, государство и общество принимают на себя все большую долю ответственности за развитие науки. Но даже если все эти условия выполнены, полной гарантии успеха не может быть, пока не осуществлено еще одно чрезвычайно важное требование. Как бы ни был хорош автомобиль, каким бы гладким ни было шоссе, сколь совершенными не оказались бы светофоры и подземные переходы, безопасность уличного движения в значительной мере зависит еще от профессионального мастерства водителей и от того, насколько точно пешеходы соблюдают правила уличного движения. Эти два последних пункта не так уж важны в крохотной деревушке, где изредка неторопливо проезжает телега, запряженная полусонной клячей, но в гигантском городе они приобретают первостепенное значение.
Точно так же знание основ, принципов и правил научного познания приобретает решающее значение в современной науке. Разумеется, и три столетия назад, в те легендарные времена, когда якобы упало яблоко Ньютона, теория познания и методология науки играли значительную роль, но все это не идет в сравнение с тем, что происходит сегодня. Ученый может задумываться о судьбе своего открытия, может и должен отстаивать принципы нравственности, бороться за мир и делать многое другое, но все это могут делать и другие люди. Главная же цель его деятельности, главная задача, основной вид деятельности, который только и делает его ученым, заключается в том, чтобы делать открытия, формулировать новые законы и теории, непрерывно обогащать человеческую культуру новыми, объективными истинами, увеличивающими, углубляющими наши знания о мире. Эти цели и задачи нельзя достигнуть кустарными методами. Студент или молодой научный работник, вызубрившие формулы, затвердившие правила обращения с экспериментальным оборудованием и даже научившиеся решать типовые задачи, вряд ли превратятся в большого ученого. Для этого необходимо уметь формулировать новые познавательные задачи, выдвигать неожиданные гипотезы, создавать не существовавшие ранее методы и придумывать модели, приподнимающие завесы над неизвестностью. Чтобы делать все это, надо много знать.
Прежде всего необходимо знать основы наук и принципы научного познания, нужно уметь видеть модельные аналогии между очень различными вещами, обнаружить единство там, где обыватель видит только разнообразие, угадывать новое задолго до того, как его заметят другие.