– Убу, – прозвучало в ответ. – С островов.
– Нет, ты не с островов, и я не думаю, что тебя зовут Убу. Я тебя знаю. Назови свое имя.
Чернокожая опустила глаза и прошептала:
– Данай.
– Хорошо, Данай. Спасибо. Что ты здесь делаешь?
Оглядевшись по сторонам, она вновь ответила шепотом:
– Здесь мое место… господин?
– Меня зовут Сарбан.
Девушка кивнула.
– Но сегодня ты Убу, а я – Томман, – продолжил он. – Ты работаешь у Бунте, Данай.
Чернокожая опустила взгляд на свой живот и руку, которая его ласкала, и у Сарбана холодок пробежал по спине, когда он все понял.
– Бунте?
Она опять кивнула.
– И ты сама сюда пришла?
– Нет.
– Он тебя продал?
Она кивнула в очередной раз.
– Я тебя вытащу еще до рассвета.
– Но… господин…
– Ты знаешь Марису?
Данай вновь вгляделась во тьму коридоров: там не было ни души. Она посмотрела ему в глаза и кивнула. Она знала.
– Отведи меня к ней!
Сарбан прочитал ужас в ее глазах и ощутил жалость.
– Если можешь, Данай. Только если это в твоих силах.
Он коснулся ее живота, и Данай, вздрогнув, отпрянула.
– Мы возьмем тебя с собой.
– Куда?
– В Прими.
– Но, господин, нельзя в Прими. Бунте узнает.
– Он тебя не увидит. Мы тебя спрячем, пока я не устрою так, чтобы ты покинула Альрауну в целости и сохранности. Если хочешь…
– Я не хочу…
Данай отвела взгляд, накрыла ладонью его руку на растущем животе и спросила:
– Кто вы?
– Тот, кто слишком часто ошибался. Ты узнаешь.
Данай улыбнулась.
– Ладно, – сказала чернокожая, – надо выбираться из этих коридоров.
Девушка запихнула его в какую-то нишу и ушла. Вернулась через несколько минут с черным плащом и шляпой, то и другое было ветхим и испачканным в саже, но из хорошего, дорогого шелка и шерсти. Вероятно, вещи принадлежали кому-то, кто умел обращаться с деньгами лучше Сарбана.
– Быстрее, пока он не закричал, – сказала Данай и указала на дверь в конце коридора. – Он занят.
Сарбан натянул плащ поверх своего наряда и нацепил шляпу. Они вдвоем направились по коридору к нижним этажам, откуда поднимался табачный дым, музыка и смех, ругательства и запах пота. Вошли в помещение, похожее на круглый общий зал в таверне, где клиенты Мадамы растянулись на потертых диванах или восседали на высоких табуретах, но не за столом; их лбы в облаках табачного дыма белели, словно горные вершины. Несколько обнаженных женщин толкали через это сборище тележки с напитками и закусками. Сарбан заметил, что это не передняя – зал ожидания выходил окнами на улицу, выглядел прилично, и в нем все были одеты, тогда как здесь уже начинался разврат, коему предстояло закончиться в комнатах этажом выше. Но иногда все происходило сразу, на месте, если какой-нибудь неопытный, сильно пьяный клиент, вцепившись в бедра и упругую грудь шлюхи, изливался прямо себе в шаровары, и семя грязно блестело на ткани, а вокруг все хохотали.
Сарбан искал Марису среди собравшихся, его взгляд останавливался на каждой женщине, но ни одна из них не была его Марисой, рисовальщицей карт. Он рассмотрел и мужчин, стоя столбом посреди комнаты, – все их усы и бороды, кудри и лысины, морщины и гримасы, отбрасывая ненужное и сохраняя то, что могло приблизить к Ничто. Но это была всего лишь еще одна разновидность «никто», еще одна форма «ничто», мир, полный ничтожеств, кривой и перекошенный.
– Не останавливайся, – взмолилась позади Данай. – Марисы нет. Ну же!
Чернокожая взяла его за руку, прижалась всем телом. Украдкой обнажила грудь, заостренные соски казались клювами птиц, клюющих воздух между ними. Сарбан взял бокал с какой-то выпивкой, и они оба попытались слиться с окружающим многоцветьем. Сарбан стал тенью чернокожей, она – его тенью, и вот так, двумя тенями, они просочились среди остальных, пересекли зал, отделяя воздух от дыма, плач от смеха. Священник заметил мужчину, толстяка с сильными ручищами, весьма годными, чтобы бросать трупы в грязные ямы, и его красная, жирная рожа маячила над парнишкой лет шестнадцати. Сарбан остановил Данай и указал на него.
– Кто такой? Ты его уже видела?
Она покачала головой.
– Нет. Новенький.
Они подождали несколько секунд; двое встали и вошли в потайную дверь за занавеской. Возле занавески стоял здоровенный громила.
– Жди здесь, – велела Данай и оторвалась от Сарбана.
Он проследил за ней взглядом и увидел, как она погладила великана по подбородку и скрылась за занавеской. Человек-гора улыбнулся ей вслед. Прошло немного времени, и чернокожая вернулась в зал с мальчиком лет десяти. Юнец ступал тяжело, как будто ему что-то мешало. Подойдя к Сарбану, он сказал:
– Добрый вечер, господин, меня зовут Жови.
Данай, стоя позади мальчика, медленно кивнула.
– Привет, Жови, – ответил Сарбан.
– Пойдем, – сказала Данай, и они втроем направились к громиле.
Через несколько мгновений сторож был вновь очарован прикосновением эбеновой женщины и позволил им троим пройти за занавеску. Коридор был длинный, со множеством поворотов то вправо, то влево, виляющий по-змеиному, озаренный лишь огоньками свечей в маленьких стенных нишах.
– Жови, – сказала Данай, – ступай.
– Но…
– Все хорошо, иди. Ты поел?
Мальчишка покачал головой.
– Тогда иди перекуси.
Мальчик улыбнулся и заковылял прочь, явно снедаемый болью, исчез в лабиринте коридоров, как обученный трюкам крысеныш. Данай взяла Сарбана за руку, и они вошли в комнату без окон. Тяжелый воздух пропитался запахами пота и ароматических масел. Он увидел сидящую на табурете Марису, бледную и как будто похудевшую, склонившуюся над стоящим на коленях мальчиком. Мариса достала пальцами липкую мазь из банки и намазала ему там, где болело.
– Все пройдет, – сказала Мариса, и Сарбан, услышав эти слова, преисполнился любви к ней за всю женскую ложь, за неправду, спасающую жизни.
Малец встал и вышел. Сарбан и Мариса ринулись друг к другу. Они долго обнимались, Мариса в его руках была вялой, как тряпка; они поцеловались. Данай гладила себя по животу, она была не одна.
– Но что ты здесь делаешь? – спросила Мариса. – Еще нет, Сарбан, слишком рано… слишком опасно… Беги, уходи, жди от меня вестей. Данай! Данай передаст тебе мои слова. Ты придешь к ней, и она расскажет обо мне, я буду говорить через нее.
– Мариса, замолчи! Хватит. Все кончено. Мы уйдем отсюда втроем. Данай ждет ребенка.
– Но, любовь моя, я еще ничего не узнала. Слишком рано, – сказала Мариса, и слезы заблестели в ее глазах, словно единственные проблески жизни на мертвом лице.
– Ты сделала достаточно, Мариса, ты сделала слишком много. Мы уходим отсюда. Пойдем ко мне, и через день, самое большее через два я организую, чтобы вы вдвоем тайно покинули Альрауну.
– Ты пойдешь с нами? – спросила Данай.
– Пойдешь? – повторила Мариса, но Сарбан не ответил.
Священник обнял женщин, поцеловал обеих в макушку – они были семьей из четверых человек, разбитой и собранной из осколков.
– Оставь меня еще на несколько дней, – попросила Мариса. – Пожалуйста! Я могу узнать, кто был твоим Ничто. Здесь я могу, здесь…
– Нет-нет, – перебил Сарбан. – Ты сделала достаточно. Ты сделала слишком много, и это чересчур опасно.
Внезапно в коридоре раздался шум.
– Кто здесь? – спросили басом. – Кто сношается тайком?
– Ну же, быстрее, – сказала Мариса и толкнула обоих в чулан за дверью в стене.
Они затаились и прислушались.
– А-а, ты, – сказал мужчина. – Я думал, опять те парни, которые думают, что тут можно потрахаться незаметно и бесплатно. От взгляда Бабу никто не укроется. Тебя Марисой звать, да? Детка, как же ты такое учудила? Все только о тебе и говорят. Дай посмотреть, что ты с собой сделала. Ну, эй, я же вежливо попросил – дай!.. Гадость какая… Я бы туда свой хрен не засунул. И чем теперь занимаешься? Мажешь? На месте Мадамы я бы вышвырнул тебя на улицу, ты ведь теперь для чих-пых не годишься. Хочешь взглянуть на мой причиндал? Вот… нравится?
Сарбан прижал Данай к себе. Чулан был крошечный, они стояли вплотную к стене; сквозь дырки с двух сторон, дающие любопытным возможность заглянуть в потайные покои Мадамы, проникали острые как сабли лучи света. Сарбан подозревал, что есть люди, которые за такое хорошо платят. Бас мужчины продолжал рокотать впустую, Мариса молчала.
– Не вздумай кому-то сказать, что я тебя ударил! Мы договорились? Я приду кое с кем, а ты сделаешь вид, что не видишь, – тебе за это будет награда, а то я же вижу, ты недовольна.
В комнате раздались тяжелые шаги; мужчина привел кого-то с собой.
– Нет! – вскрикнула Мариса, и тут же распахнулась дверь – Бабу собрался вместе с гостем затаиться в чулане.
Данай одним движением упала на колени, развернула Сарбана к себе. Ловко вытащила его пенис из штанов и взяла в рот, одновременно вытаращив глаза, как будто появление чужака застало ее врасплох.
– Это еще что?! – заорал мужчина. – Что такое? Что тут творится?
Он рванулся к Данай и схватил ее за волосы.
– Дрянь! Обворовываешь Мадаму, да? А ты что уставился?!
Он ударил Сарбана по лицу. Затащил обоих в комнату и швырнул на пол.
– Мариса, курва, ты об этом знала?
– Она не знала, – сказал священник.
– Пасть захлопни!
Удар коленом в грудь вышиб весь воздух из легких Сарбана. Мужчина повернулся, чтобы ударить Данай в живот, но Мариса крикнула:
– Она беременна!
Мужчина остановился, посмотрел на Данай и дернул ее за волосы.
– А ну все к Мадаме! Вы ее обкрадываете, да? Прячетесь здесь и оставляете деньги при себе? Давалки! И ты, – он ткнул пальцем в Сарбана, – пойдешь с нами!
Мужчина схватил обеих за волосы и выволок в коридор. Сарбан понимал, что Мадама, не чуравшаяся светской жизни и часто появлявшаяся в Прими по делам, вполне могла его узнать, и тогда все планы рухнули бы в один миг. Он поднялся, схватил табурет, крутанул им в воздухе и стукнул мужчину по голове. Тот рухнул, окровавленный, и начал кричать, но Сарбан предпочел его не добивать, а схватил женщин за руки и побежал с ними. Мальчишка, который был с мужчиной, перепрыгнул через своего спутника с разбитым черепом и с воплями умчался в противоположную сторону; он исчез в лабиринте коридоров, но охрипшее эхо продолжило метаться среди стен.