Они вышли в зал к пирующим – шум оргии, музыка и смех заглушили крики. Некоторые заинтересовались ими, пока они шли по залу: это что за мужчина с разбитыми губами, что за две растрепанные женщины?..
– Эй! – крикнул кто-то, но они уже были у двери, потом в коридоре, затем на лестнице – и скрылись из вида.
– Эй! – донеслось им вслед.
– Беги, Мариса! Беги, Данай! – сказал Сарбан, и они бежали.
– Ты тоже беги, Сарбан! – и священник побежал.
– Эй! – их догнал сперва голос, потом звук шагов, затем люди. – Эй!
Они влетели в комнату Марисы и подбежали к открытому окну. Мариса остановилась у кровати, уставившись на полустертую карту.
– Нет времени, – Сарбан схватил ее за руку.
– Эй!
На подоконник, потом – на крышу, и Сарбан помогал, подталкивал.
– Эй!
Мужчина догнал собственный крик и появился в дверях. Набросился на Сарбана. Женщины были уже на крыше, потом – на платформе, а священник и преследователь сцепились у окна.
– Эй! – раздались другие голоса из коридоров.
Женщины ждали на платформе. В окне показались рука, нога, а затем голова мужчины, на чьем горле сомкнулись пальцы Сарбана.
– Сарбан! – только и успела вскрикнуть Мариса, когда преследователь вывалился из окна в пустоту.
– Эй! – донеслось из комнаты, потом раздался глухой удар о мостовую, а Сарбан был уже на подоконнике, на крыше, на платформе, в объятиях женщин.
Когда преследователи высунули головы из окна и увидели на улице труп, чьи мозги утекали в канаву, Сарбан, Данай и Мариса были уже на другой платформе, затем на соседней, и той, что рядом с соседней, и миры внутри миров открывались и закрывались, не сходя с места.
На следующий день тетушка Валерия разбудила Лили, насильно отвела, еще сонную, по лестнице на чердак. Девушка очнулась прямо перед дверью, и не успела толком спросить, что да как, зачем и почему, как ее запихнули внутрь, и раздался грохот засова.
– Тетушка, тетушка! – звала Лили, но все без толку, ибо старуха лишь прошептала через щель, что сожалеет, срывающимся от эмоций голосом.
Вскоре в стене открылась ниша, и невидимые руки просунули на чердак узелок с вещами. Лили порылась в них, нашла сменную одежду и новую ночную рубашку. Поняла, что ей придется тут остаться надолго, на день или, может, два, и расплакалась. Легла на пол и плакала, пока не устала и сон не настиг ее.
(Спишь?)
Проснувшись через несколько десятков минут, она все вспомнила, но слезы иссякли, и Лили села, огляделась по сторонам: чердак был большой, просторный, скорее длинный, чем высокий, скорее пыльный, чем чистый; единственным источником света было круглое окно с толстой белой рамой, которое, подумала она, придется всегда держать открытым, если хочешь дышать свежим воздухом. Всюду стояла наполовину съеденная тьмой мебель, укрытая белыми простынями, и Лили обрадовалась, найдя два сундука, полных книг. Подтащила находки к открытому окну и села между ними. Полистала несколько педагогических трактатов и философских сочинений, но взгляд ее отрешенно метался по страницам, плясал, как танцовщица в обветшалом кабаре, и суть представления заключалась в том, чтобы тянуть время, обманывая слезы, не давая им пролиться.
Тишину прервали два коротких, тяжелых удара. Лили вскочила и подбежала к двери; попыталась ее открыть, но вспомнила, что дверь заперта снаружи.
– Кто там?
Приоткрылась дверца, и грязные руки протолкнули к ней миску с картофельным рагу и кусочком свежего хлеба. Это был Непомук.
– Где тетушка Валерия? Пришли ее ко мне, пожалуйста! Прошу тебя, Непо, она мне нужна!
– Мне бы очень хотелось, барышня, но не могу, – сказал парнишка.
– Почему?
– Ее нет дома. Я ее ни днем, ни вечером не видел. Хозяина тоже нету. Я рагу разогрел для…
– Этого не может быть! Тетушка была у меня утром. Она меня сюда привела.
Непомук помолчал; он, казалось, напряженно размышлял.
– Нет, барышня, этого никак не может быть.
– Что ты несешь? Утром тетушка Валерия притащила меня сюда и заперла.
– Нет, барышня, я вам честно говорю. Тетушка Валерия привела вас сюда утром, но не сегодня, а вчера.
Лили фыркнула, встала, сделала два шага к окну, потом повернулась и угрюмо буркнула:
– Ты дурак!
– Но…
– Или злыдень! Дурень или злыдень! Или оба сразу!
– Почему, барышня?
– Дурак… потому что меня не вчера сюда притащили, а сегодня! И злыдень, потому что смеешься надо мной! Вот ужо я тебе…
– Барышня, я вам вот что скажу, а потом уйду восвояси: говорят, хозяин вас застукал, когда вы ночью по городу валандались, наказал и отправил сюда. Вчера утром.
– Но…
– И да, действительно, – перебил парнишка, – вас сюда привела тетушка Валерия, но это было, как я уже сказал, вчера. И мои слова такие же верные и правдивые, как и то, что мы сейчас разговариваем через эту деревянную дверь. – При этих словах он постучал по двери, чтобы и впрямь все сделалось верным и правдивым: тук-тук-тук.
Лили промолчала. Растерянно уставилась в пустоту, потом потупилась, взяла кусочек хлеба и надкусила.
– Я сейчас уйду, – сказал Непомук.
Тишина.
– Могу уйти?
– Можешь уйти, – сказала Лили и откусила еще кусочек.
Как же это могло случиться? Как… двое суток?.. У нее разболелась голова, и она зажмурилась; растянулась на пыльном дощатом полу, продолжая жевать. Потом внезапно открыла глаза и вскочила. Закричала.
– Папа! Тетушка Валерия!.. Тетушка Валерия! Папа!
Прислушалась. Ни единого звука не донеслось из коридоров особняка.
– Папа! Папа!..
Ударила кулаками в дверь.
– Тетушка Валерия! Данай!.. Данай!.. Непомук!
Но никто не ответил, никто не пришел, тишина пала на весь дом и, похоже, весь город в тот день, каким бы он ни был. Лили подошла к окну и посмотрела вдаль. За кронами деревьев виднелись крыши домов Прими, бесчисленные ряды, но среди деревьев ничто не шевелилось, как и на улицах, и в окнах через дорогу. Как будто вся Альрауна опустела, и Лили оказалась в целом мире одна-одинешенька. Она подумала про обгорелого… обгорелую… ее тоже охватило пламя, но иное и иначе, и она почувствовала туман, точнее, тяжелые тучи в душе, словно облако алкогольных паров, тянущее вниз. Ей казалось, она все еще чувствует кончиками пальцев загибы оплавленной кожи, морщины и складки тела, отлитого заново под воздействием жара, его очертания, деформированную грудь, руины женщины, которая, возможно, когда-то была самой красивой в своем городе, где бы тот ни находился, а может, красивейшей на всей Ступне Тапала.
Лили высунула голову из окна как можно дальше, чтобы увидеть между двумя крышами слева от дома далекий клочок зелени, узкую полосу равнины, которая тянулась за стенами последнего округа. Мир был таким большим и таким пустым; не'Мир – таким маленьким, но таким полным…
Она взяла еще одну книгу, пролистала и отшвырнула. И еще одну, которую даже листать не стала, бросила в окно. В третьей ее взгляд упал на гравюру: господин приглашал на танец даму, отвесив любезный поклон; тучная женщина сидела верхом на карлике, который ужасно страдал и весь взмок. Лили ее тоже выбросила вместе с карликом и любезным господином. Нашла книгу в черной обложке, открыла и прочитала на первой странице: «Скырба святого с красной веревкой», автор – Аноним. Ниже был герб Альрауны, мандрагора в трех кольцах, и год: двести сорок седьмой, эра Третьего града. Она перелистнула несколько страниц и обнаружила гравюру, на которой мужчина держал в руках крошечный гроб, а рядом стояла женщина, просто одетая, очень грустная, прискорбно простая. Чуть дальше – еще одна пара, помоложе, на этот раз между ними была кошка. Их лица тоже казались грустными, как и у мужчины с головой коня в руках. Каждый что-то держал в руках. Лили отложила книгу и увидела, что снаружи быстро темнело. Она почувствовала подступающий со всех сторон холод, но не осмелилась закрыть окно. По телу пробежала судорога, а потом девушка затряслась мелкой дрожью. Она несколько раз поднимала глаза и внимательно разглядывала дальние углы чердака. Прислушивалась, но безрезультатно. Опять взялась за книгу, которая на этот раз послушно открылась на закладке: зажатом между страницами куске красной веревки. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть текстуру нити, и почувствовала странный запах, поднимающийся из места между страницами: как будто вокруг нее блуждал кусок старого мяса, ускользая от внимания, оставляя за собой гнилой душок. Она прочитала слева и справа от веревки:
22:01: И вот, в одиннадцатый день стеклянного месяца семьсот сорок первого года, эпохи Второго града, святой Тауш испытал скырбу в последний раз.
22:02: Находился святой Тауш в пещерах Мандрагоры, спустившись туда ради того, чтобы возглавить отверженных и заблудших, как вдруг перед глазами у него потемнело, и он заснул.
22:03: И страшную жажду, жуткий голод почувствовал он во тьме своей сути, и не знал святой Тауш, где находится.
22:04: И тогда святой Тауш подумал о Тапале и его собратьях, и тогда в его душе воссиял свет, и внезапно очутился он под городом. Туннели устремлялись во все стороны, и тьма была бесконечной.
22:05: Там повстречал он человека с головой коня, который не принадлежал Великому Червю, но жил в его доме. Человек с головой коня рассказал святому Таушу, каково жить в не'Мире, и сильно удивился святой, ибо он лишь с порогов видел мир за пределами, и всякий раз испытывал такое отвращение, что не мог пойти дальше.
22:06: Святой сохранил в памяти все, что сказал ему не'святой, которого он как будто давным-давно знал, и очень внимательно слушал, когда человек с головой коня поведал ему еще кое-что: последнюю тайну узнал Тауш у человека с головой коня и унес ее с собой наружу.
22:07: И вот пробудился святой Тауш от своей последней скырбы, вышел из лабиринта и начал проповедовать последнюю тайну человека с головой коня, который не принадлежал Червю, но жил с ним.