– Мне нравится одна девушка, папа… – проговорил он. – Она…
И замолчал, почувствовав, как жестокое чувство безнадеги пожирает силу воли вместе с костями. Отвел взгляд.
– Но нам не дозволено любить. Мы принадлежим Миру, хотя и не обитаем в его чреве. Он про нас даже не знает. Но знает не'Мир, папа, и этого достаточно, потому что…
Охваченный скорбью и бессилием, он не договорил и вышел из каморки. Мать увидела его заплаканное лицо, но притворилась, что ничего не заметила и не услышала. Она мыла посуду в кадушке. Бруно прошел мимо, вылез из окна, ухватился за балку и запрыгнул на крышу. Сара все еще была там, в тени платформ. Смотрела на равнину, а не на гору; позади девочки простиралась беспокойная Альрауна, впереди – равнина с неведомыми, невообразимыми существами и городами. Бруно сел рядом с сестрой.
– Я хочу, чтобы ты пошла со мной и помогла мне кое в чем, – сказал парнишка, и девочка приготовилась снова пожать плечами, но ее остановили слова брата. – И хватит пожимать плечами! Это важно.
– То есть я должна? – спросила Сара.
– Я знаю, что вы с Филом на меня злитесь, но однажды все поймете. Надеюсь. А теперь, да, ты должна пойти со мной.
– Куда?
– Еще не знаю. Это игра.
– То есть ты хочешь, чтобы я пошла с тобой, но не знаешь, куда.
– Да. Это игра, ты разве не слышала? Мы вместе все узнаем.
Сара пожала плечами, и Бруно рассмеялся. Девочка не выдержала и тоже фыркнула от смеха. Они встали, собираясь уйти, и Бруно сделал несколько шагов, а потом обернулся, увидев, что Сара за ним не пошла.
– Что такое?
Но девочка просто смотрела на платформу над ними.
– Нет, Сара, не туда. Еще нет.
Надеюсь, этого никогда не случится, подумал он про себя.
– Допускаются только ученики и уличные воришки, нищие и женщины легкого поведения, а ты не из их числа, верно?
– Верно, – ответила Сара и последовала за братом.
– Лучше расскажи, что ты видишь, когда смотришь вдаль.
– Вижу город, в котором буду жить, когда выберусь отсюда, – сказала Сара, и Бруно улыбнулся.
– И как он называется?
– Не знаю, но когда-то это был город коней.
– Коней, говоришь? Расскажи!
– Ну, – начала Сара, – особо рассказывать нечего. Это скорее ощущение, словно… Мне кажется, что я ушла из дома, иногда даже возникает такое чувство, – я же вижу этот город в своих видениях довольно часто, – будто это не я вовсе, и все-таки я, понимаешь?
– Понимаю, – сказал Бруно.
– Но я мало что вижу – лишь кусочки, обрывки. Иногда словно иду куда-то, и вокруг темно, то ли ночь, то ли я в подземелье каком-то, не понять. И так тепло, хорошо, я далеко от дома и знаю, что есть и другие девушки, только ни разу их не видела. Я просто знаю.
– А с чего ты взяла, что это был город коней? – спросил Бруно.
– Ну, вроде, мне как-то раз приснился городской святой.
– Конь?
– Не совсем – он человек с головой коня.
Они вышли на улицу и повернули к подвалам теснящихся домов. Бруно вздрогнул от слов Сары и покосился на нее. Сестра казалась счастливой, пока рассказывала эту историю, в уголках ее губ блуждала слабая, едва заметная улыбка, и у Бруно возникло ощущение, что это не все, что она не рассказала ему столько, сколько могла бы, что в том темном городе, где святым был человек с головой коня, во сне даровали удовольствия, и Сара их получила с избытком.
– Это все? – спросил он, и девочка пожала плечами – ее история подошла к концу.
Они вошли в один из подвалов, заперли за собой тяжелые двери и зажгли масляные лампы, которые нашли там же, на стене. Взяв их с собой, пустились в путь. Бруно украдкой поглядывал на сестру; в подземелье на ее лице не отразилось даже намека на страх. Казалось, она к такому привыкла, подготовилась заранее. Она улыбалась, а Бруно боялся. Он попытался скрыть свои чувства и вручил девочке лампу, попросив всегда ему светить.
– А что теперь? – спросила Сара.
– Теперь мы поиграем! – сказал Бруно и бросился в угол, отодвинул бочку и придавил двух крыс, застав их врасплох.
Сара выразила свое отвращение, но продолжила светить брату. Она последовала за ним в другой угол, где Бруно, у которого на поясе уже болтались две крысы, привязанные за хвосты, придавил еще двух и прицепил рядом. Лицо Сары уже не кривилось, даже наоборот, как отчетливо видел Бруно, она наблюдала с восторженной улыбкой. Парнишка попытался скрыть свой страх и гадливость, также улыбнувшись, но лицо не слушалось, и вышла лишь кривая ухмылка. Впрочем, Сара на него не смотрела, направляя свет ему на ноги, и он – шмяк-шмяк-шмяк! – то наступал всей подошвой, то замирал на пятках, то пинком отправлял очередную крысу в полет, который заканчивался столкновением со стеной.
Наигравшись, Бруно и Сара вышли из подвала: у парнишки с пояса свисала дюжина крыс, кровь, кишки и мозги испятнали штаны и кожаные сандалии, а Сара не могла оторвать взгляд от трупиков, как будто пыталась прочитать что-то в узоре пятен на одежде брата. Они спрятались в проулке, где тек грязный ручей, начинаясь неведомо где и устремляясь неведомо куда; Бруно отвязал крыс от пояса и разложил перед собой. Вытащил из-под пепельной рубахи складной нож и отрезал два кусочка от шнурков для сандалий. Сара следила за каждым его движением. Бруно сложил крыс в две кучки и затянул узлы; одну связку продемонстрировал Саре.
– Это часть игры, – сказал он. – Еще не конец. Я привяжу их у твоего окна, со стороны изголовья кровати, ладно? Показываю, чтобы ты знала, чтобы не испугалась, когда увидишь, и смотри, чтобы мама не заметила. Это часть игры – все должно быть по секрету. Поняла?
Сестра пожала плечами.
– А с теми что сделаешь? – спросила она, указывая на связку у ног Бруно.
– Заберу. Они тоже часть игры.
Бруно спрятал обе связки под рубаху и взял Сару за руку – на их ладонях кровь зверей смешалась с человеческим потом. Они медленно поднялись по лестнице на верхний этаж, и опять любопытные взгляды устремились на них из окон, приоткрытых дверей, из-за развешенного на просушку белья.
– Я тебя люблю, – сказал Бруно, но Сара не ответила. – Не забудь!
Она пожала плечами.
Когда они вернулись, жена была со своим мужем, из-под двери в каморку смердело мочой и дерьмом. Бруно успел привязать предназначенную для Сары полудюжину крыс под подоконником, где они были скрыты от посторонних глаз толстыми ветвями деревьев, растущих на крышах более низких домов. Потом оба сели на кровать и стали ждать, пока мать выйдет из каморки. Чтобы промыть пузырь кипятком, требовалось много времени, так что на кровати они просидели долго, держась за руки. Сара думала о городе своих видений, а может, и нет – может, у нее в голове были лишь незамысловатые мысли незамысловатой девчонки, непостижимые для четырнадцатилетнего парнишки, особенно ученика Отче, которого (если верить слухам и молве) также называли Уродом-с-платформ. Бруно свободной рукой время от времени трогал то спрятанных под рубахой крыс, то красный шарф.
Брат и сестра сидели на краешке кровати, Сара смотрела внутрь себя, Бруно – наружу, где прямо над окном виднелась платформа; он вспоминал, как впервые увидел Ясного. Это случилось в те времена, когда отец еще ходил и говорил, а мать заботилась о младшем сыне Филе и Саре, которая была еще меньше. Бруно в тот день остался дома один, он уже не помнил, как так вышло, и смотрел на платформу из окна, как вдруг по ней прошел бритоголовый юноша в сером одеянии, и Бруно мог поклясться, что сквозь него было видно облака. Незнакомец, будто почувствовав взгляд мальчишки, посмотрел на него сверху вниз. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и страх рассеялся. Тогда Бруно охватили такой пыл и такая тоска, что он стал каждый день все больше времени проводить, таращась на платформу в ожидании, что там опять появится прозрачный юноша, и случалось даже, что он забирался на крышу и дежурил там долгими часами. Не прошло много времени, и ученик опять появился, бросил на Бруно оценивающий взгляд и продолжил путь. То же самое случилось в третий и в четвертый раз, а при пятом появлении ученик жестом попросил Бруно отвернуться. Но Бруно не сделал, как велели, и ученик ушел. Вернувшись через несколько дней, он сделал знак, которого Бруно не понял, и перескочил с платформы на крышу. Сел рядом с мальчиком и объяснил, что нельзя так долго смотреть на небо, потому что там платформы, и негоже человеку из города – пусть и весьма юному – слишком пристально их разглядывать. Сомнений не было: Бруно видел сквозь него, ученик был прозрачным. Он с улыбкой погладил мальчика по волосам и задержал ладонь на макушке, а Бруно услышал его, услышал голос в своей голове, отчетливые слова, как будто произнесенные вслух, но Бруно слышал мысль, и мысль гласила: а он очень интересный, этот сын Тауша. Тут Бруно заявил громким голосом, что он не сын Тауша, а Бруно, сын Урана Крабаля из города Кра, который переехал со всей семьей сюда, в Альрауну. Ученик тотчас же отдернул руку от головы мальчика и испуганно уставился на него. Через некоторое время, глядя в пустоту и почти шепотом, он проговорил: Бруно, мы все сыны Тауша. Потом вскочил, в мгновение ока очутился на платформах и помчался в сторону Прими. В тот вечер за ужином Бруно спросил отца, действительно ли он его сын. Мужчина со смехом подтвердил, и тогда Бруно спросил, кто такой Тауш, а Уран Крабаль из города Кра, названного в честь святого, который был наполовину вороном, понятия не имел о Тауше, потому пожал плечами, и ничто не нарушило спокойное течение его мыслей, пока он высасывал мозг из косточки. А вот мать, которая родилась и выросла в Альрауне, знала легенду о святом Тауше и тотчас же ее рассказала; так и узнал Бруно о Тауше, рожденном в Гайстерштате, святом Альрауны. Прошло несколько месяцев, и Бруно все это время не видел никаких учеников, но не забыл бритоголового, который говорил с ним мысленно – и, как выяснилось, про него тоже не забыли, ибо когда Бруно исполнилось десять лет, за ним пришли. Мать обрадовалась, отец расстроился, а Фил сбежал из дома и не возвращался до тех пор, пока Бруно не перестал быть Бруно Крабалем, а сделался учеником Отче, немого, слепого, глухого, калечного мученика – Урода-с-платформ.