Когда они закончили, ученик-садовник взял Клару за руку и закрыл глаза, пытаясь представить себе мир, в котором не было Великой Лярвы. Но у него ничего не вышло. Он пробовал снова и снова, пока не рухнул от того, что подкосились ноги. В теле девушки было слишком много не'Мира, и ученик-садовник сам начал видеть всевозможные истории, рассказанные шиворот-навыворот, миры вверх тормашками, и, вырвавшись из хватки врага, лишился чувств. Мальчик на побегушках принес воды, длинный пришел в себя и решил, что надо уходить. Из последних сил ученик-садовник взял мать девушки за руку и, поблагодарив за то, что разрешила скромным монахам, явившимся издалека, посмотреть на свою дочь, извинился за то, что они не могли ей помочь, а потом, лаская ее ладонь кончиками пальцев, засеял душу историей о том дне, когда никакие ученики не входили в спальню, пока она дежурила у постели больной, и Клара Гундиш все еще недужила, все еще была где-то далеко, и лишь оболочка мира – никто не понимал, как и до каких пор – стояла на пути не'Мирского океана, который только и ждал возможности излиться.
– Нет никакого смысла, – говорил Карм чуть позже в оратории, обращаясь к ученикам, – изучать лопнувший пузырь не'Мира. Времена, когда не'Мир пожирал Мир, та древняя эпоха легенд про Унге Цифэра и ученого Хашека с его Анелидой – все это давно миновало.
Урод-с-платформ лежал в углу на толстой рогоже, и никто не мог сказать, спал он или бодрствовал. Эти слова принадлежали Карму, ученику-голосу, и лишь ему одному.
– Мы не найдем дыру, ведущую в не'Мир, нигде в Альрауне или ее окрестностях, ибо зло открылось в разуме каждой из девиц и зародилось в ее чреве. Зло усилилось, ученики, он теперь куда мощнее прежнего, и воля его стальная. Как Отче в своем молчании руководствуется духом, превосходящим его и все прочее, так и зло берет свое начало в эманации Великой Лярвы; как у нас есть Отче, так у них есть человек с головой коня, который исполняет свои слова и свою волю через собственные ходячие уста, как я, Карм, уста Отче, исполняю волю нашего святого, но не один, а через вас, учеников Слова, в то время как человек с головой коня действует через крысолюдов, учеников аволС. В не'Мире все перевернуто вверх тормашками, потому и слово шиворот-навыворот.
Бруно и Харамб посмотрели друг на друга и вздрогнули, как будто у каждого по спине пробежала воображаемая многоножка. Время от времени Бруно поглядывал на пустой трон и вспоминал скырбы святого Тауша, потом – на Карма и видел себя. Выкинув из головы неподобающие мысли, он поискал Отче взглядом. С такого расстояния, лежа в такой позе, старец был сильно похож на Бруно…
– И, наконец, как у нас есть храм над городом, так и у не'Мира есть город под Альрауной, грозящий обрушить Мир. Добраться туда и вернуться в целости и сохранности мы не сумеем, ибо это удалось лишь двоим, святому Таушу и Данко Ферусу, которые когда-то были как братья, но потом стали заклятыми врагами. Искать вход в любом случае пустая трата времени, поскольку он спрятан глубоко в плоти и телесных соках спящих дев, и лишь медики Двора, не осознающие всю меру своего ничтожества, воображают, будто способны найти исток зла, ковыряясь в человеческом теле. Мы-то знаем правду.
Воцарилась тишина. Карм попытался собраться с мыслями, как будто опасаясь, что они разбегутся во все стороны, испуганные тем, что должно было случиться. Ясный тяжело вздохнул, и словно весь встревоженный город последовал его примеру. А может, это просто порыв ветра налетел со стороны леса, по пути в Альрауну (кто знает?).
– Нам, ученики, предстоит разделиться, и грядущие дни с неделями обещают быть безжалостными, тяжкими и жуткими. Такова воля Отче, который нынче утром, усталый, впал в ужасную скырбу, впервые за очень долгое время. Мы должны сделать все необходимое, чтобы избавить Мир от бубонов не'Мира, даже если наше самообладание будут проверять на прочность все подряд. Ученики-садовники помогут нам, когда все закончится, – а я уверен, что оно скоро закончится, не бойтесь, – забыть о содеянном и вновь погрузиться в наш Мир без не'Мира. Итак, я уже сказал, что мы разделимся: некоторые из вас продолжат заниматься делами храма, особенно те, кто проходит Вторую Треть, а несколько учеников из Последней Трети отправятся на поиски уст не'Мира, ибо мы должны выяснить, кто озвучивает и воплощает ужасы, придуманные человеком с головой коня, и остановить его, прочие же старшие ученики попытаются выследить адептов не'Мира, крысолюдов. А некоторым, немногим, выпадет страшная и крайне трудная миссия, которую, как мы все же надеемся, не придется выполнять. Но если ничто не поможет, мы взвесим части и целое, прежде чем чада не'Мира появятся на свет, и запрем на засов двери Альрауны, которая, как бы это ни было омерзительно, навеки останется бесплодным градом, Альрауной мужчин.
Такие вести ужаснули учеников, и каждый, включая Бруно, начал задаваться вопросом, каким окажется его место в этом великом плане. Малец и Харамб опять посмотрели друг на друга, и взгляды их были многозначительны. Карм начал выкрикивать имена, разделяя собравшихся учеников; парнишки отделялись от толпы, которая до того казалась нерушимой скалой, ученик с учеником, плечом к плечу, и вот скала превратилась в россыпь пепельных бритоголовых валунов. Бруно услышал свое имя: ему предстояло и дальше охранять Косточку. Он вздохнул с облегчением, а потом опечалился, задавшись вопросом, что он упускает, не присоединившись к другим – к тем, кому предстояло искать повествователя не'Мира, или к тем, кто отправился на охоту за крысами, – но потом, услышав, что Карм остается в храме, руководить ораторием и заботиться о самой важной задаче, слове в ночи, творящем мир, он смирился со своим жребием: ну да, у каждого свое место, и раз Отче так решил, значит, все идет как надо.
Бруно поискал взглядом Отче, но его уже не было – видимо, унесли с глаз долой. Но все уже знали, что он вновь охвачен скырбой.
Малец спал с голубями, стерег тяжелую дверь Косточки, думал о Саре, думал о Лили, на некоторое время забыл о себе, и вот так прошел еще один день из жизни Бруно, который странным образом чувствовал себя чуждым всему, что в те дни означали Мир и не'Мир, но продлилось это ощущение недолго, ибо на второй вечер реальность не'Мира открыто явилась в храм, вскарабкавшись ученикам на закорки. Непосредственно перед призывом в ораторий поднялся шум и гам. Бруно еще был в коридорчике между Мякотью и Косточкой, один со своей дудкой и кружкой с водой, ждал брата, который должен был сменить его на посту с началом ночной вахты. Покой учеников нарушили крики, столь чуждые атмосфере храма. Малец, охваченный любопытством, взял свою дудку и вышел посмотреть, что происходит; увиденное заставило его на несколько секунд поверить, что он уже не в храме на платформах – ведь не могло случиться так, чтобы в храме лежали на залитом кровью дощатом настиле разорванные на части, покрытые зияющими ранами, посеченные ученики. Но так все и было: около семи учеников лежали бездыханные, половина – со вскрытыми животами и разбитыми головами, из которых мозг вытекал вместе с жизнью, и потроха их перепутались друг с другом. Кто-то еще жил, но как ему это удалось – то была загадка, тайна сродни множеству храмовых тайн, однако живых братьев постигла та же беда, что мертвых. Рядом переводили дух несколько учеников, которые принесли павших на самую верхотуру, и были они с головы до ног в крови, сами едва уцелели.
Карм выбежал из оратория; его лицо выражало тревогу.
– Отделите мертвых от живых! – крикнул ученик-голос. – Немедленно!
Несколько учеников бросились к павшим и стали их ощупывать, прижиматься ухом, стремясь уловить дыхание, вытирать кровь с глаз; и в одну сторону они перетащили мертвых, в другую – живых. Когда закончили, Карм вошел в ораторий, но вскоре вышел и поспешил к лачуге Отче. Только он мог туда входить и лишь до той поры, пока оставался учеником-голосом. Он вышел, держа старика под руку, поддерживая его, ведя к раненым. Отче положил ладонь на бритую голову Карма – и воцарилась тишина, а эти двое как будто переговаривались мысленно. Затем ученик-голос помог Отче опуститься на колени.
Старик начал ползать, словно бессловесная тварь, он, именуемый также Уродом-с-платформ, великий святой, добрый святой, ползал среди раненых и утешал их. Закончив, с трудом снял рубаху. Ткань покраснела от крови павших. Вокруг него стонали и плакали мальчики, но Отче их не слышал, а Карм не хотел ему говорить. Того, что он уже сказал, было достаточно. Собрались остальные ученики, и Бруно с ними. Он пробрался сквозь толпу, чтобы лучше видеть Отче; время от времени бросал взгляд на дверь Кожуры, бдительно охраняя Косточку издалека.
Отче, все еще на коленях среди умирающих, поднял правую руку. Карм приблизился и склонил голову. Отче его коснулся. Сказав несколько слов через ладонь, он убрал руку, и Карм начал приказывать ученикам.
– Этот, этот и вот этот остаются. Вон того унесите. Заберите, он поправится. И вот этого тоже.
Ученики подняли обоих из кровавой лужи и унесли прочь. Остальных раненых подтащили ближе к Отче. Они еще были живы, но ненадолго, все это знали, и они сами, похоже, понимали, так что продолжали стонать. Затем старик начал узловатыми пальцами, чьи суставы туго обтягивала кожа, шарить в пупке впалого, бледного живота. Ученики внимательно наблюдали. Некоторые склонили головы, чувствуя мощь святого, Миродарителя, мытаря порогов. Отче что-то подцепил в пупке и вскоре вытащил веревку в локоть длиной, красную и влажную. Ученики оцепенели от страха и изумления, потому что ни один из них, от самого младшего до самого старшего, ни разу ее не видел. Прошло много времени с той поры, как святому с платформ пришлось разматывать эту веревку.
Вытянув из пупка достаточно, старик разорвал шнур на несколько частей. Склонился над умирающими, ощупью отыскал у каждого правое запястье. Аккуратно завязал все обрывки, затянул узлы; потом, пребывая в вечной тьме, старик отыскал рубаху, пропитанную кровью юношей, которым совершенно точно предстояло умереть, и встал, опираясь на Карма. Отче выглядел неимоверно уставшим, пока ученик-голос вел его к хижине. Никто из братьев не шелохнулся, они еще почти час оставались рядом с теми, кто в конце концов испустил дух, а потом унесли их в лес, как требовал обычай: тела становились пищей для зверей, души – буквам