и, рассеянными среди порогов.
Бруно повернулся к Косточке. Сделал несколько шагов вместе с Харамбом, который, потупившись, сообщил, что собирается спуститься в Прими и стереть со стен и мостовой кровь, которая протекла туда сквозь храмовый дощатый настил. Бруно кивнул, дескать, благое дело, и каждый занялся своим. Но Харамбу внизу не пришлось утруждаться: всю кровь учеников вылакали истощенные псы, которые потом растянулись в покрасневшей грязи. Он поглядел на этих псов, и несколько мэтрэгунцев тоже смотрели на них из окна, но никто не сказал ни слова. А что тут можно было сказать?
Ночью ученики выполняли свой долг во имя нового дня, рассказывали повести, пребывая под защитой Отче, но к рассвету история о произошедшем просочилась в каждую келью, проникая под дверь, забираясь в тесные ниши, шныряя между подушками, из уст в уста. Дескать, горстка учеников бродила по платформам над Инфими в поисках улик, как вдруг один из них заметил вдалеке, за городом, мужчину с большим мешком на спине. Они собрались и направились в ту сторону, а мужчина бросил свой мешок в одну из выгребных ям. Чутье подсказало им, что следует узнать побольше, но они не успели его догнать – там же, среди вонючих ям, их со всех сторон атаковали ученики не'Мира, крысолюды.
– Так он существует… – говорили одни.
– Ну конечно, существует… – шептали другие.
Произошла жестокая битва, пролилось немало крови, и Мир вместе с не'Миром потеряли дорогих учеников, но парни Отче оказались башковитее, сильнее и проворнее, поэтому они и победили. Крысолюды взвалили своих мертвецов на вонючие волосатые спины и исчезли. Братья занялись ранеными и убитыми, а один подбежал к яме и успел увидеть посреди мерзости голову юноши, который медленно погружался в потревоженное болото из дерьма. Во рту у него были свернутые трубочкой листы бумаги, втиснутые между зубами, и брат, отыскав на краю ямы ветку, сумел их подцепить. Он вытащил листы и забрал, а труп скрылся из вида, погрузившись в экскременты.
– Что там было написано? – спрашивали ученики, а им отвечали:
– Мы не знаем, и никто не знает – только Отче и, может, Карм, потому что наш брат не осмелился развернуть свернутые листы и прочитать, а отнес в хижину Отче, где они и остались.
После таких разговоров ученики засыпали с трудом, и каждому снились неприятные пейзажи и события: кто-то тонул в дерьме, кого-то растерзали лесные звери, а кто-то обнаружил, что крысолюды победили, и теперь он служит не'Миру. Только Бруно не смог сомкнуть глаз, и к обеду все еще думал о Лили да беспокоился о Саре. Бессонница не покинула его и следующей ночью, он еле-еле задремал среди голубей, легко переходя от сна к бодрствованию и обратно. Но нескольких мгновений сна хватило на несколько обрывочных видений, от которых желудок едва не вывернулся наизнанку. Одно из них явилось Бруно не целиком, а разбитым на четыре фрагмента.
Для начала (1): Вот Бруно один в храме, куда делись все ученики – непонятно. Кто-то сказал ему, что их никогда не существовало, и все же кто-то (другой) продолжал твердить, что раньше у него были братья, что он с ними ел, трудился бок о бок, творил миры сообща – прямо здесь, под загрубевшей ладонью Отче, рождая целые города где-то вдали. Игнац сидел возле Бруно, такой же обгорелый, но посреди лета закутанный в толстую зимнюю одежду, с лицом, закрытым тряпками – шуровал неуклюжими пальцами где-то на краю сновидения. Чем-то пахло, но запах был незнаком. Они оба кого-то ждали; болтали ногами, сидя на краю платформы где-то на задворках храма, и ждали. Игнац заговорил первым, убеждая парнишку в бессмысленности ожидания, потому что, как он говорил, здесь никогда не было учеников слова. Как это, удивился Бруно, как это – не было? Были, я точно знаю, что были, и я с ними. Нет-нет, настаивал Игнац новым голосом, не тем, что прежде, и качал головой, дескать, нет, тут ничего не было. Все вертикальное, ничего горизонтального. Так он говорил, и вновь другим голосом, совершенно другим. Бруно, ничего не понимая, посмотрел вниз: Альрауна выглядела покинутой. Изнутри Игнаца раздавались голоса. Бруно прильнул ухом к его груди, прислушался – да, совершенно верно: в Игнаце звучали голоса. Парнишка взглянул на обгорелого, и тот прошептал что-то вроде воримиртунвыримворимиртунвыримворимиртунвырим. Что? – спросил Бруно. Говори помедленнее. Ворим иртунв ворим иртунв ырим. Голоса становились все громче, звучали оглушительно, и Малец в конце концов не выдержал, воткнул узкий нож обгорелому в брюхо, а тот даже не вскрикнул, просто рухнул с платформы. Миг спустя Игнац уже лежал на красивой мостовой под Бруно, от удара его потроха выплеснулись наружу, и ученик со своего места в вышине увидел в дыре лицо Лили.
Бруно вздрогнул и проснулся. Вокруг спали голуби. Он вытер пот, вздохнул, но миг спустя опять заснул, сам того не желая.
Далее (2): Вот Бруно – уже спустился с платформы на улицу, склонился над Игнацем, у которого из лопнувшего живота высовывалась верхняя часть тела Лили Бунте. Она была живая, просто покрыта липкой грязью. И все повторяла: йеовс как йеом итолп йадевто. Бруно потянул и вытащил ее из Игнаца целиком, а потом увидел, что это не Лили, что у нее не было ног, ниже пояса – только длинные и тонкие щупальца, и тогда он вонзил нож и в нее, от чего раздался мучительный вопль. Но не из рта Лили, как понял парнишка, а изнутри нее, это кричал некто, пребывающий там. Бруно голыми руками разорвал не'Лили на части – кости хрустели от его усилий, кожа рвалась на тонкие полоски – и вытащил Сару. Девочка плакала.
Что-то прошлось по телу Бруно и разбудило его. Он огляделся по сторонам, не понимая, спит или нет, услышал во тьме курлыканье голубей, ощутил кислый запах. Закрыл глаза и опять заснул.
И теперь (3): Вот вновь Бруно, а рядом с ним Сара. Она рыдала, озираясь по сторонам, глядя на растерзанные тела тех, кто притворялся Игнацем и Лили. Бруно, зная, что это не Игнац и Лили, ждал, что Сара спросит его, кто они такие, и боялся этого вопроса, потому что не знал, как отвечать; но Сара между всхлипами прошептала лишь одну фразу. Вот эту: ацижок оге алпет. Тогда Бруно понял, что это не Сара, однако промолчал и не выказал своего страха, а взял девочку за руку и проговорил: пойдем посмотрим на город. Отвел ее на платформу на задворках заброшенного храма, чтобы показать опустевший город. Альрауна и впрямь была пуста, безлюдна и печальна, и Бруно захотелось плакать, но он знал, что на это нет времени, потому дал Саре-не'Саре пинка. Однако девочка потянула его за собой.
Бруно проснулся от того, что дрыгал ногами. Спеша узнать, чем закончится сон, закрыл глаза и изо всех сил попытался опять заснуть. Так оно и вышло.
Наконец-то (4): Вот Бруно, распростерся под платформами в опустевшей Альрауне, его держала за руку, сжатую в кулак, Сара, которая не была Сарой, девочка, разбившаяся о пыльную мостовую, и в ее плоти Бруно увидел себя. Парнишка увидел Бруно, запертого в Саре; в глазах его плескалась тревога, ах, если бы он сумел хоть чуть-чуть двинуться с места, протянуть руку, раздвинуть плоть Сары и освободиться из нее. Но нет, из сломанного хребта вытекал спинной мозг, и Бруно не мог пошевелиться. Ночь торопливо опускалась на пустынный город, где Бруно и Бруно смотрели друг другу в глаза, не шевелясь – один хотел говорить, но не мог, другой хотел слушать, но не сложилось.
(Сколько тщеты в одном-единственном сне…)
Вынырнув из этого последнего обрывка сновидения, он уже не смог заснуть в очередной раз, и той ночью так и не узнал, что ему хотел сказать Бруно изнутри Сары изнутри Лили изнутри Игнаца посреди Альрауны, всеми забытой и брошенной на произвол судьбы. Он посмотрел в небо, потом вниз, на город и Ступню Тапала, которая распростерлась под звездами куда ни кинь взгляд, и подумал, что все, должно быть, случилось быстро, слишком быстро, один сон в четырех фрагментах за один миг, и время как будто замерло, чтобы дать ему передышку, а с нею и сновидение. Через несколько минут солнце полностью выйдет из-за горы, озарит Альрауну, и город проснется. Бруно спросил себя, сколько еще девочек ускользнуло сквозь щели, унесенные в не'Мир ночи, которая вот-вот закончится? И были ли среди них Сара или Лили? Бруно надеялся, что крысолюды будут избегать комнат, отмеченных крысиной кровью, но он не мог знать наверняка. Никто не знал наверняка, кем были эти ученики не'Мира и чего они боялись, но все братья уже проведали, что им нравилось: девичий пот, теплый запах плотно сомкнутых бедер, пролитая на землю кровь, Миры, утопающие в не'Мирах.
Оставалось чуть больше часа до того времени, когда ему надлежало вернуться на табуретку у двери Косточки, положить дудку на колени и ждать. Чего? Бруно не знал. Ждать, и только. Он бросился бежать по платформам и остановился только возле дома Бунте. Спрыгнул с одной платформы на другую, высматривая ее то в одном окне, то в другом, но тщетно – девушки нигде не было. Бруно почувствовал, как внутри него зарождается страх. В школе Прими еще не прозвенел колокольчик – занятия не начались, – так где же Лили? Наверное, подумал он, прихорашивается перед зеркалом или, может быть, стоит поискать ее в кухне; пометался еще немного туда-сюда, а потом ушел. Пытаясь успокоиться, побежал в сторону Инфими и запоздало вспомнил, что не проверил перед уходом, как там дохлые крысы у окна. Паника прошла, лишь когда он наконец-то примчался домой, как ураган. Сидел на платформе и слушал доносившееся снизу, из кухни, бряцанье кастрюль и столовых приборов; еще звучал мужской голос, и это был Фил, но как же он изменился… Малец сказал себе, что брат теперь в большей степени мужчина, чем он. М-да, тот еще ученик получился из Бруно Крабаля: шляется весь взмокший по платформам и крышам, подглядывает за уставшими девицами и развешивает дохлых крыс. Фил бы такого не делал, подумал он, высматривая последних. Они нашлись – висели на прежнем месте, и вокруг летало несколько мух. Вот и хорошо. Времени осталось мало, пора возвращаться в храм. Он прошел над Инфими, над Медии и решил сделать небольшой крюк по платформам над Прими. Не пошел сразу к храму, а приостановился над двором Сарбана, где заметил Игнаца. Обгорелый подметал мостовую. В нескольких шагах от него стоял задумчивый священник, то потирая костяшки пальцев, то хрустя ими. Бруно пожалел этого святого отца, отважного искателя веры и Вспоминателя, который вернулся в город, изгнавший своего единственного святого. Сарбан его как будто услышал – поднял глаза к платформам, их взгляды встретились. Малец повернул к храму, не оглядываясь. Ну подумаешь, Сарбан посмотрел вверх… Так просто, так естественно. Что ищет Сарбан, ради чего ему глазеть на платформы? Что ему нужно? Так и не разобравшись, Бруно достиг храма и отправился к двери в Косточку, отпустил собрата-дежурного и сел на его место, стиснув в кулаке дудку.