– А в Косточке ты оказался… почему? – спросил Бруно.
– Этот вопрос, ученик, стоило бы задать твоему так называемому святому – или, точнее, его ученику-голосу, ведь ваш святой нем. Не просто нем, но еще и глух. Не просто глух, но еще и слеп. И если бы этим все ограничилось, я бы его пожалел, но есть еще кое-что.
– В каком смысле?
– В таком, что ваш святой, выдающий себя за святого, не тот, кем кажется, и ему придется явить свою суть в последние дни Ступни Тапала, которые вот-вот начнутся.
Бруно нахмурился. На самом деле он мало что понимал – ему просто хотелось узнать побольше про Игнаца, который каким-то образом отбрасывал на город чрезмерно длинную тень, которая преодолевала воображаемые заборы и затмевала Лили. Вот и все, что интересовало Бруно Крабаля.
– А что тебя беспокоит, Бруно – кто он такой, этот обгорелый из Прими? Ваши с ним пути не пересекутся, – сказал Антоний. – Разве что и твой путь, и его путь сойдутся с путем… иной персоны.
Бруно промолчал.
– Начиная с Нифы, – продолжил Антоний, – ученики из Альбарены читают судьбу человеческую по ногтям. Мне не нужно видеть твои ногти, чтобы понять, что тебя ждет по воле твоего святого, ведь иначе он не взял бы тебя к себе и уж точно не поставил бы сторожем у этой двери, за которой держит врага, чтобы позже его уничтожить. Ты бы многого в жизни добился, Бруно, мальчик мой, и многое испытал, если бы не угодил к своему святому – который на самом деле не святой – между ног, словно жеребенок при матушке-кобыле, и теперь твоя участь – нести всеобщее бремя на своем горбу, получать шпорами по ляжкам и время от времени с вожделением глядеть на внешний мир. Но чтобы как следует во всем разобраться, подойди ближе – и Антоний из Альбарены взглянет на твои ногти, а потом все расскажет про судьбу, которую ты не видишь в силу своей слепоты, превосходящей слепоту твоего святого, ведь он-то может заглянуть в твою душу, а его собственная тебе недоступна.
– Говори! – накинулись они на пепельного ученика, едва швырнув его на груду подушек в подземном логове Полчеловека.
Посторонних не было: хозяин оборванцев на своем троне, два дюжих грязных парня со злыми глазами и пепельный ученик, весь изломанный и покрытый ранами. Три девушки, которые всегда ждали своего господина нагими, демонстрируя ему большие груди, тени между ног, нежные лица и лукавые взгляды, были грубо изгнаны по прибытии. Ученик лежал на подушках, истекая кровью, и Полчеловека потребовал затянуть веревки у него на руках и ногах, чтобы прервать ток убегающей из тела жизни. Он также велел, чтобы ему вымыли лицо и удалили осколки зубов и лохмотья щеки, которые плавали в крови, наполнившей рот.
– А теперь говори! – приказал Полчеловека.
Сверху доносился звон оружия и крики тех, кто еще сражался.
– Я… – начал ученик. – Посланцы не'Мира… крысы… спящие девы…
– С ними-то что? – рявкнул Полчеловека. – Говори яснее, парень, а потом подыхай с миром!
– Крысы… армия не'Мира… завладеть… городом… и всем… Миром…
– Сюда зачем приперлись? В Бурту?
– Мы выслеживали их… и некоторые… спрятались… тут…
– Когда?
– Два… дня… мы прятались во тьме… мы… тени…
Ученик втянул воздух, застонал – казалось, он вот-вот испустит дух. Хозяин оборванцев приказал его встряхнуть, и лицо парнишки исказилось от боли.
– Я сегодня их потерял… думал, они… ушли… и внезапно…
– И за что же вы так с оборванцами, а, зачем вы испачкали наш дом своей кровью и потрохами?! – рассвирепел Полчеловека. – Может, и нам стоит насрать у вас в обители? Мы же договорились! Беспризорники и ученики слова заключили сделку!
Он орал, как сумасшедший, однако ученик на подушках закрыл глаза, не желая возвращаться в мир, где в городе беспрепятственно орудовали крысолюды, а невинные девы засыпали навеки. Полчеловека дернул подбородком, подзывая одного из попрошаек, и тот склонился над учеником. Посмотрел на Полчеловека и покачал головой.
– Что с ним делать? – спросил второй.
– Подождем, – ответил хозяин. – Бросим его поверх остальных, когда битва закончится – сложим мертвых учеников грудой и подожжем перед входом в зал Анелиды. Пусть попробуют еще раз нарушить соглашение!
– Но…
– Никаких «но»!
Двое нищих посмотрели на предводителя своими красивыми, но затуманенными беспокойством – и, возможно, даже страхом – глазами, а потом опустили головы.
– Вон! – рявкнул Полчеловека.
– Его забрать? – спросил один из нищих, но Полчеловека помотал головой.
– И впустите девок, – прибавил он.
Нищие вышли, и вернулись девушки, заплаканные и дрожащие, как кусты на осеннем ветру, съежившиеся. Сели рядом с Полчеловека и согрелись у его культей, а над ними в Бурта-Вачий падали на землю все новые трупы, как созревшие плоды с дерева смерти. Дверь захлопнулась.
Если бы кто-то остановился на одной из платформ, теснившихся над Бурта-Вачий, и посмотрел вниз, вот что он мог увидеть: две тающие армии продолжали терзать друг друга, будто стянутые незримыми узами. Когда вилы ученика глубоко вонзились в волосатое брюхо крысы, и вонючие внутренности вытекли в колодец Бурты, пролился дождь из звериной крови и мочи, крысиные клыки столь же глубоко впились в горло ученика, и красные струи хлестнули во все стороны, закатились глаза, тела рухнули из окна, ударяясь о мостики и хлипкие деревянные балконы; когда оборванец схватил крысу, чтобы скинуть ее с лестницы, другая атаковала его и когтями стала рвать плоть на бедрах, а потом как безумная продолжила терзать несчастного – который до того два дня не ел ни крошки, – пусть он и лежал бездыханный у ее ног; когда крыса цапнула за волосы тощего попрошайку и швырнула в недра Бурты, надеясь сбить кого-нибудь с ног, пепельный ученик вскочил ей на спину, и в итоге с высоты упали все трое; когда клинок ударился о клинок, в спину вонзились вилы и вышибли дух; когда когти сорвали ученику лицо, а оборванец, оставшийся без оружия, ткнул пальцами в большие, черные и плотные глаза крысы, а потом швырнул их оземь, словно мячики. Мало-помалу армии редели, воюя до последнего вздоха, груды трупов росли, и уже нельзя было понять, кто где, отличить ученика от оборванца, оборванца от крысы – под ногами у сражающихся все выглядели одинаково, и никто из них не имел значения.
В своем логове Полчеловека глядел в пустоту, как будто мог увидеть битву в Бурта-Вачий сквозь землю и этажи потайных комнат; быть может, про себя он разгневанно клялся отомстить за нарушенный покой и пролитые реки крови, а девушки в это время трудились ртами над его мужским достоинством, собравшись меж культей, словно птенцы в гнезде. Ни намека на удовольствие не промелькнуло на мрачном, хмуром лице повелителя оборванцев, пока он щедро изливал семя им на лица, даже когда одна из девушек прошептала с полным ртом, что боится. Полчеловека устремил на нее глубокий, непостижимый взгляд и с внезапной яростью подумал, что свернул бы всем трем шеи, как больным цыплятам, если бы у него были руки, пусть они и перемазались в том, что у него было самое святое, в будущем Бурта-Вачий, и скинул бы с себя их тела, если бы у него были ноги. Но у него ничего не было, и королю приходилось скрываться под землей, сокрушенному своей гордыней, а его королевство в это время опустошала поганая смерть. Совладав с собой, он попросил их вытереть лица.
– Сядьте рядом и спойте мне!
Девушки улеглись возле Полчеловека и завели старую песню оборванцев, балладу о первом в Мире попрошайке, который, протянув ладонь к Исконным, получил всего лишь обещание, что однажды у нищих будет собственный город, обитель грядущих бедняков, и с той поры все побирушки ждут, что однажды явятся Исконные и укажут путь к обещанному граду. Остекленевшие глаза Полчеловека увлажнились, и он, глядя на мертвого ученика в углу, увидел труп в тумане, который неуклонно становился все гуще, прочитал печальные знаки и знамения в пелене, застилающей взгляд, а за пеленою пепельный ученик испустил дух без красной веревки на правой руке.
– Ты можешь увидеть по моим ногтям и других людей? – спросил Бруно.
– Если они появятся в твоей жизни, начиная с завтрашнего дня, да.
– А назад можешь смотреть?
– В прошлое? Туда мог заглядывать только сам великий Нифа, но он проник так глубоко, в тот изначальный бульон забвения, где не было места, лишь время, однако не такое время, чей поток накатывает в лицо и исчезает за спиной, а такое, которое кружилось водоворотом целую вечность, пока его не сломало единственное слово – в общем, Нифа так погрузился в эти бездны, что узрел, с чего началось человечество, и так сильно ужаснулся этому открытию, что лишь своим ученикам рассказал о божественном происхождении людей, ибо устрашился последствий для себя и своего ордена в том случае, если бы все прослышали о подобной ереси. Обучить нас читать прошлое по ногтям, увы, святой Нифа не захотел.
Бруно молча ждал. В нем что-то булькало, а Антоний знай себе подкидывал дров в очаг, раздувал пламя. Бруно вот-вот должен был закипеть. Большой, длинной ложкой воображения Антоний размешивал в нем стремления и желания, здоровенным половником захватывающих историй черпал из Бруно Крабаля. Он был готов. Без лишних слов парнишка встал, оставил дудку возле кружки и вышел в висячий двор храма. Там все замерло в тишине. Ученики, вероятно, разошлись по Альрауне кто куда, и Бруно вспомнил о разделении Отче: ученики по следам крыс, ученики по следам уст не'Мира, ученики к мамам, ученики к девицам. Оттуда, из теней, дети Отче стерегли Альрауну. Бруно медленно приблизился к хижине святого и поднял занавеску на входе. За нею была дверь, через которую можно было попасть в первую комнату – ту, где жил Карм, подумал Бруно. Его сердце колотилось, словно буйный пьяница, запертый без спроса в слишком тесной камере. Бруно открыл дверь. Было не заперто, внутри – ни души. Малец огляделся по сторонам. От страха тряслись поджилки, и Малец плыл во тьме дома святого, как будто его носило по воздуху ветром желаний и непознанных тайн, которые он желал познать. В дальнем углу он увидел еще одну дверь, за которой, видимо, отец и ученик-голос вели ожесточенные, но бессловесные споры. Он вспомнил тот момент, когда несколько лет назад ученик на платформе над его домом вытаращил глаза от того, что маленький Бруно услышал слова, сказанные мысленно. Он знал, что нужно подождать, пока все не прояснится, но слишком много подозрений и ожиданий теснились в нем в те дни, которые могли стать для города последними.