Да, мы носим траур по королю Швеции, Дании, Англии или Пруссии. Но разве мы допускаем мысль, что все они отщепенцы, горящие в аду вечным огнем? Около сорока миллионов европейцев не принадлежат к римской церкви. Так что же, мы вправе заявить каждому из них: «Милостивый государь, я не сяду с вами за один стол, не хочу иметь с вами никаких дел и даже разговаривать, ибо вы осуждены на вечное проклятье»?
Представьте себе посла Франции, размышляющего в душе своей на приеме у иноземного правителя: «Его величество подверглось обряду обрезания, а значит, оно вечно будет гореть в адском пламени». И как бы он в таком случае беседовал с правителем, пребывая в уверенности, что тот является смертельным врагом Господа Бога? Мог ли он быть послом в этом государстве? Можно ли с такими мыслями вообще вступать в деловые отношения с кем бы то ни было? Что он может сделать для своего государства и для мира, если уверен, что имеет дело с отщепенцами?
«Не совершайте насилия над человеческим сердцем – и все сердца будут принадлежать вам»
О, поклоняющиеся Богу милосердному! Первая заповедь Его гласит: «Возлюбите ближнего своего», и когда бы вы, молясь Богу и при этом повинуясь велению своего жестокого сердца, засорили бы софизмами и бессмысленными спорами этот чистый и святой закон, когда бы вы посеяли войну из-за одного какого-то слова или даже одной буквы в вашем алфавите, пребывая в уверенности, что народы, забывшие или вообще не знающие какие-либо определенные слова или обряды, должны быть обречены на муки вечные, – тогда я, рыдая обо всем роде человеческом, обратился бы к вам с такими словами:
«Давайте перенесемся в дни Высшего Суда, перед которым предстанет каждый, и каждого Господь будет судить не по словам, а по делам его. Видите ли вы всех, всех умерших в наш век и во все прошедшие столетия? Вот все они предстали перед лицом Всевышнего. Видите ли вы среди них мудрого Конфуция, законодателя Солона, величайших мыслителей Пифагора, Залевка, Сократа, Платона, божественных Антонинов, добряка Траяна, Тита, Эпиктета и еще многих мужей, бывших образцами добродетели для всего человечества? И есть ли в вас уверенность, что Отец наш и Создатель скажет им: „Вы – чудовища, обрекаю вас на ужасные мучения, и пусть будут они вечными, как и я сам. Ступайте с богом. А вам, Жан Шатель, Равальяк, Дамьен, Картуш и другим возлюбленным сынам моим, отошедшим в царство мое с молитвой на устах, я дарую блаженство на веки вечные. Станьте по правую руку от меня и разделите со мной власть мою“».
Как бы вы приняли такие мои слова? Не бежали ли бы в ужасе от меня? Но, право, мне нечего вам больше сказать.
Молитва к Богу
Пришло время обратиться не к людям, а к Тебе, Творец наш и Создатель всего сущего на земле, в иных мирах и во всех временах. Если позволено ничтожным созданиям, малым песчинкам в бесконечной Вселенной обращаться с просьбами своими к Тебе, давшему нам все, к Тебе, чьи почитаемые законы вечны, неизменны и непоколебимы, обрати тогда милосердный взгляд свой на неизбежные человеческие слабости и пороки, чтобы не навлекли они бед на наши головы. Ведь сердце нам дано Тобою не для ненависти, а руки – не для убийства. Так дай же нам сил вынести тяжкое бремя жизни преходящей и помогать друг другу на пути этом. Мы, люди, суть малые атомы во Вселенной, и так же как мало различаются атомы меж собой, так и мы в несходстве своем неравны друг перед другом в наших глазах, но все мы равны перед лицом Твоим. Сделай же так, чтобы ничтожные различия наши – в прикрывающей ли бренное тело одежде, в несовершенных ли наших языках, в обычаях ли неразумных или в немудрых законах, в неправедных ли речах наших – не стали поводом к взаимной ненависти и гонениям. И да терпят те, которые в молитвах Тебе зажигают свечи в храме, тех, которым довольно света солнца Твоего. Одни во имя любви к Тебе облекаются в белые одежды, другие – из той же любви покрываются черным полотном. Но пусть они не питают ненависти друг к другу. Пусть одни возносят хвалу Тебе на языке старинных книг, а другие – на современном наречии, и пусть и те и другие будут равны перед Тобой. Пусть облеченные в лиловые одежды, владеющие несколькими кусками презренного желтого металла или клочком земли, которая есть лишь жалкая горстка праха, без гордыни вкушают то, что люди зовут «богатством» и «могуществом». В сердцах же других, не имеющих суетных благ этих, пусть не поселится зависть, ибо нечему здесь завидовать и нечем гордиться – Тебе-то о том известно.
Пусть помнят люди истину Твою: все мы – братья. Как боятся сыны Твои разбойника, отнимающего силой плоды трудов у ближнего, так пусть страшатся они насилия над душами других людей. Если неотвратима война на землях наших, то хотя бы в мирное время пусть сердца человеческие не разрываются на части от ненависти друг к другу. Да употребим мы, люди, краткий миг жизни своей на то, чтобы на всех наречиях – от Сиама до Калифорнии – вознести хвалу Тебе, нам этот краткий миг даровавшему.
Постскриптум
Я писал эти строки с искренним намерением смягчить души людей и заставить их быть снисходительными. А в это же время другой человек сочинял книгу, преследуя цель прямо противоположную. Однако у каждого свой взгляд на вещи. Человек этот явил миру краткий свод правил о религиозных преследованиях под названием «Религия в согласии с бесчеловечностью».
В своих выводах автор опирается на пример блаженного Августина, известного тем, что, пользуясь своей силой, часто менял убеждения. Долгое время в своих проповедях этот святоша взывал к мягкости, но впоследствии стал на путь жестоких преследований инакомыслящих. В своде правил автора можно найти также цитаты из Боссюэ, епископа Мо, гонителя знаменитого Фенелона, и архиепископа Камбрэ, который додумался до того, что Бог якобы вполне заслуживает любви ради него самого.
Я признаю красноречие и Боссюэ, и епископа Гиппонского, правда, грешившего порой непоследовательностью. И все же вслед за мольеровской Армандой из «Ученых женщин» я бы осмелился сказать им:
Когда за образец берешь кого-нибудь,
В нем лучшее найди, на то похожим будь.
Епископу Гиппонскому, например, я бы сказал: «Ваше преосвященство, ваши взгляды сильно изменились. Но я хотел бы, с вашего позволения, разделить ваши прежние мнения, так как считаю, что они были лучше».
А к епископу Мо я бы обратился с такими словами: «Ваше преосвященство, я не сомневаюсь в том, что вы – великий человек, в пользу этого говорит хотя бы ваша ученость, в чем вы не уступаете блаженному Августину, а в красноречии вы порой даже превосходите своего собрата. И все же для него, не менее красноречивого в других областях и к тому же более доброжелательного, чем вы, ваши выпады были бы мучительны. К чему вам это?»
Автор упомянутого священного пасквиля о бесчеловечности, конечно, не Боссюэ и не Августин; но я хотел бы видеть его во главе великого трибунала в Гоа – по моему мнению, из него получился бы отличный инквизитор. Судя по его высказываниям, этот человек обладает государственным умом и исповедует высокие политические принципы. Вот, например, такой его совет соотечественникам: «Если в вашей среде иноверцев много, используйте убеждение, щадя их чувства; но если их среди вас немного, то лучшим решением станут виселица и галеры: тогда вы вздохнете свободно». О таком подходе можно прочитать в его труде.
Слава Богу, я отношу себя к добрым католикам, я не страшусь того, что гугеноты называют «мученичеством». Но на всякий случай скажу: если автор цитируемого пасквиля когда-нибудь займет пост первого министра (по крайней мере, надежду на это он озвучивает в своем труде), я в тот же день уеду в Англию.
Пока же мне остается лишь благодарить Бога за то, что воззрения подобных личностей остаются у нас всего лишь плохими теориями. Тем временем наш автор в своих измышлениях причисляет к сторонникам нетерпимости даже Бейля. Опираясь на слова Бейля о неотвратимости наказания для бунтовщиков и мошенников, он делает вывод, что огня и меча заслуживают и мирные верующие. Ловко придумано, не правда ли?
Стоит отметить, что почти вся эта книга суть подражание «Апологии Варфоломеевской ночи», и ее автор выступает в роли самого апологиста либо его эха. Но в любом случае нам остается надеяться, что ни «учитель», ни «ученик» не будут допущены к управлению государством.
А если бы вдруг такое случилось, я бы из своего далека отправил им это послание с целью обратить внимание на одно предложение из святейшего пасквиля: «Разве необходимо для блага одной двадцатой части населения пожертвовать благополучием целой нации?»
Хорошо, предположим, что во Франции действительно на двадцать католиков приходится один гугенот. Но откуда уверенность в том, что один этот гугенот съест двадцать католиков? Или что двадцать католиков обязательно съедят гугенота? И главное, на каком основании этому гугеноту можно запретить жениться? Автор не слышал о епископах, аббатах, монахах, чьи землевладения находятся в Дофинэ, Жеводане, в районе Агда или Каркассона? А разве на землях этих служителей церкви нет крестьян, не уверовавших, к несчастью своему, в превращение хлеба и вина в тело и кровь Иисуса? Кто возьмет на себя смелость утверждать, что эти землевладельцы – епископы, аббаты, монахи, как и вообще все члены общества, не заинтересованы в том, чтобы семьи этих крестьян были многочисленны? Разве рождение детей – право лишь тех, кто причащается определенным образом? Считать так было бы несправедливо и бесчестно.
«Религиозный догматизм, злодеяния под прикрытием ложно понятых христианских постулатов порождают ненависть, которая несет реки крови и вызывает разрушительные последствия»
«Ущерб от отмены Нантского эдикта гораздо меньший, чем приписывается», – заявляет далее наш автор.
Что ж, практически все историки склонны к преувеличениям, возможно, преувеличен и вред от отмены Нантского эдикта. Тем не менее смею утверждать, что ошибка всех приверженцев религиозных преследований состоит в полном отрицании того вреда, в котором их справедливо упрекают. Поэтому не стоит беспрекословно верить ни парижским докторам, ни амстердамским проповедникам.