В подтверждение своих мыслей приведу слова одного французского маршала, сказанные несколько лет назад: «Было ли преследование протестантов необходимым, я не знаю. Но я знаю, что это нужно прекратить».
Когда я опубликовал письмо одного иезуита отцу Ле Телье, в котором автор предлагает применить бочки с порохом против иноверцев, мне показалось, что я зашел слишком далеко, что мне никто не поверит, а само письмо назовут вымыслом. Но куда делась моя деликатность, когда в «Религии в согласии с бесчеловечностью» я встретил такое гуманное высказывание: «Полное уничтожение протестантов во Франции ослабило бы страну не более, чем кровопускание больному крепкого телосложения».
Несколькими страницами ранее этот добросердечный христианин говорил, что на двадцать католиков во Франции приходится один гугенот. А теперь он хочет пролить кровь двадцатой части нации, причем приравнивает сию «процедуру» к обычному кровопусканию. Избави нас Бог от подобных врачевателей!
Но если наш автор не видит ничего дурного в истреблении одной двадцатой части населения, то что может помешать знакомому отца Ле Телье предложить взорвать порохом или отравить третью часть нации? Так что в предположении о подлинности письма отцу Ле Телье нет ничего неправдоподобного.
В заключение наш святоша сообщает, что нетерпимость – очень даже хорошая вещь, «ибо она не осуждалась Иисусом Христом». Но разве только это не осуждал Иисус Христос? Разве кому-то придет в голову лишь по этой причине причислять к лику святых, например, тех, кто решил поджечь Париж с четырех сторон?
Какой вывод следует из всего вышесказанного? В ответ на мягкий, милосердный голос природы враг ее – нетерпимость – тут же исторгает рычание; и стоит человечеству заговорить о мире, фанатизм тут же начинает ковать мечи. О судьи, поставленные над народами, принесшие мир в Европу! Вам предстоит сделать выбор между торжеством миролюбия и вакханалией человеконенавистничества!
Заключение
Но вернемся к делу Жана Каласа. 7 марта 1763 года в Версале состоялось заседание Государственного совета, на котором под председательством канцлера собрались все государственные министры. Докладчиком по делу Каласа был Тиру де Крон. Нужно отдать ему должное: только так возможно было выступать в подобной ситуации. Его речь, пронизанная простотой и искренностью, вмещала в себя беспристрастность судьи, корректность образованнейшего человека и подлинное красноречие государственного деятеля. В ожидании решения Государственного совета в галерее дворца собралось огромное количество людей разного звания. Как вскоре доложили королю, собрание единогласно приняло решение запросить материалы процесса у тулузского парламента, а также потребовать объяснить мотивы приговора, по которому Жан Калас был казнен через колесование. Его величество решение совета поддержал.
Что ж, есть все-таки справедливость в нашем обществе и человечность присуща людям. И очень важно, что эти качества восторжествовали в совете короля, который любим своим народом и достоин этой любви. Мы видели, что делом одной никому не известной семьи занимались так же скрупулезно, как будто речь шла о важнейших вопросах государства, о мире или войне. И в обсуждении участи членов этой несчастной семьи оказались задействованы и сам король, и его министры, и канцлер, и весь Государственный совет. Поистине, мы увидели торжество справедливости и подлинную защиту интересов рода человеческого – именно этими высокими мотивами руководствовались все судьи. Хвала Господу милосердному, ибо все наши добродетели – от Него.
Подчеркнем, что с этим несчастным Каласом, приговоренным восемью тулузскими судьями к смерти несмотря на ничтожность улик, приказы королей и действующие законы, мы никогда не были знакомы. Так же как не знали мы ни его умершего странной смертью сына Марка-Антуана, ни его достойной вдовы, ни ее невинных дочерей, которые принесли свое горе к подножию королевского трона, преодолев в пути двести миль.
Никого из них мы не знали. Бог свидетель, двигало нами лишь чувство справедливости и стремление к истине и миру, когда говорили мы о терпимости. Ведь именно дух нетерпимости погубил Жана Каласа.
Мы далеки от намерения оскорбить тулузских судей, по предположению совета утверждая, что они ошиблись. Однако, как и вся Европа, мы хотим услышать от них оправдания и даем им такую возможность. Им надлежит при знать, что их ввели в заблуждение ничтожные, сомнительные улики и исступленные крики толпы. Также им следует попросить прощения у вдовы казненного и приложить все силы для восстановления этой разоренной и ни в чем не виноватой семьи, разделив усилия людей, поддерживающих Каласов в горе. Отец семейства безвинно умерщвлен в результате их ошибки, и если сироты пожелают принять их справедливое раскаяние, судьям предстоит заменить детям отца. Их дело – предложить свою помощь, а право семьи – отказаться от такого предложения.
«Читатели, которые вникают в содержание и обмениваются своими суждениями, в своих взглядах всегда идут дальше автора»
Мы считаем, что первым подать пример раскаяния следует муниципальному советнику Тулузы господину Давиду. На нем клеймо первого гонителя, ибо он позволил себе оскорблять умирающего на эшафоте. Столь изощренную жестокость трудно простить. Но милостивый Господь наш прощает, и людям тоже надлежит простить раскаявшегося в своем беззаконии.
20 февраля 1763 года мне пришло письмо из Лангедока. «Ваш труд о терпимости, как мне представляется, пропитан правдой и гуманизмом, – пишет его автор. – Но у меня есть опасения, что семье Каласов он может принести больше вреда, чем пользы. Восьмерых судей, настоявших на колесовании, он может только раздразнить, и они потребуют от парламента Вашу книгу сжечь. А голос разума утонет в воплях фанатиков, которые непременно найдутся…»
Вот что я могу ответить писавшему.
Без сомнения, нет ничего легче, чем сжечь книгу, если она хорошая. И тулузские судьи могут это сделать. Такое случалось уже, например, с ценнейшими «Письмами провинциалу». И вообще, никому не возбраняется жечь в своем доме книги или бумаги, если они не нравятся.
Каласам, которых, как я уже сказал, я никогда не знал, эта книга ни пользы, ни вреда причинить не может. Не имеет влияния мой труд и на решения Королевского совета. Ведь судит он по законам и по справедливости, непредвзято и непреклонно, он опирается на документы и протоколы, но уж никак не на произведение, не являющееся юридическим документом, да и сущность его далека от разбираемого дела. Никакие книги, выступающие «за» или «против» восьми тулузских судей, в защиту или против терпимости, ни Государственный совет, ни какой-либо трибунал не сочтут судебными документами.
Я считаю свой труд в защиту терпимости всего лишь ходатайством, смиренно преподнесенным гуманностью властям и здравомыслию. Я бросаю в почву семя и надеюсь, что оно даст свои плоды.
Я возлагаю надежды на добродетельность нашего государя, на просвещенность его министров, на время и на разум, чей свет уже брезжит повсюду.
Прислушайтесь к голосу природы:
«Я позволила вам прийти в этот мир беспомощными и несведущими, – провозглашает она. – Я дала вам краткий миг существования на земле, чтобы, уйдя, вы удобрили ее своими бренными телами. Спасайте, поддерживайте друг друга, если вы слабы и беспомощны. Просвещайте друг друга, коль вы невежественны. Никогда вы не будете мыслить одинаково, ведь это я создала вас такими разными. Поэтому даже если всего лишь один человек придерживается иного мнения, чем все остальные, вы должны его простить. Разве не я дала вам руки, чтобы вы могли пахать землю, разве не я озарила ваш путь на земле лучом разума? Это я посеяла в ваших душах сострадание, так не погубите этот слабый росток; помните: он ниспослан вам свыше, чтобы вы поддерживали друг друга на своем пути. Услышьте мой голос и не заглушайте его своей мелочной и враждебной суетой.
«У каждого человека должна быть свобода размышлять и говорить то, что он думает»
Я посылаю вам общие нужды, которые соединяют вас, хотя бы вы этого даже и не хотели. Вы так легко развязываете войны из-за вечных своих ошибок и нелепых случайностей. Но даже в разгар жестоких сражений я все равно соединяю вас. Даже внутри одной нации вы пребываете в бесконечных распрях между знатью и органами управления, между теми и другими и церковью, между крестьянами и жителями городов – и я одна останавливаю их тяжелые последствия. Все эти члены одного общества понятия не имеют о своих правах, но, сами того не желая, уже слышат мой голос в своих сердцах. Только благодаря мне торжествует справедливость в судах, ведь без меня в них царили бы смута и раздоры. Какое хаотичное нагромождение законов, часто творимых в минутных порывах, на злобу дня и на скорую руку! В каждой провинции, в каждом городе – свои законы, которые к тому же часто противоречат друг другу. Такие законы могут породить лишь распри, и только я могу утвердить справедливость. Слушайте мой голос, и суд ваш будет хорош. И не пытайтесь примирить противоположные мнения, иначе вы рискуете впасть в заблуждение.
Своими руками я создала основу грандиозного здания; простого и крепкого, вход в которое был открыт всем, и все чувствовали себя в нем в безопасности. Но люди загромоздили его грубыми и ненужными украшениями, и здание рухнуло. Тогда они разобрали руины на камни и стали бросать ими друг в друга, метя в голову. А я кричала им: „Опомнитесь, люди! Зачем вам эти ужасные развалины, которые вы сами же и сотворили? Разберите их и живите со мной в мире и согласии под крышей вечного дома, который я построила“».
ВольтерИзбранные афоризмы
«Веротерпимость – это долг правосудия, предписанный гуманностью, совестью, Богом, это закон, охраняющий мир в обществе, а значит, способствующий процветанию государств»