[190]. По моим не самым оригинальным наблюдениям, годам к сорока к тому, что произвели на свет мама с папой и пририсовали семья и школа, кое-что отчетливо прибавляет и профессиональная деятельность. Любая профессия имеет свои профессиональные «вредности» и «полезности», а длительное пребывание в определенной профессии сказывается не только на физиологии, но и на психологии.
Кривые ноги кавалериста – профвредность, стройные у фигуристки – профпольза.
Банковский работник аккуратен, пунктуален и бдителен. Он не выйдет в туалет, не закрыв на ключ сейф, даже если в нем нет ничего, кроме диска с порнофильмом: подарили коллеги в шутку на день рождения, а теперь и домой не принесешь, и выбросить жалко.
У главного креативщика рекламного агентства этот диск без толку бы не пылился. Но пользу народному хозяйству вряд ли бы приносил долго, выброшенный вскоре по ошибке в мусоропровод с прочим творческим хламом.
Для ловца удачи знание профессиональных особенностей и возможностей своего руководителя, партнера, подчиненного, конкурента – это не козырный туз, но и не безродная шестерка. Эту истину я не раз постигал на собственном опыте.
«А я люблю военных, красивых, здоровенных»[191]…
Чего мне только ни приписывали за годы пребывания в политике! Но к «голубым» не причисляли даже самые нетерпимые оппоненты. Поэтому я вместе с первоисточником – девушками из группы «Комбинация» – смело подписываюсь под этим заявлением.
В годы моего детства, юности офицерский корпус относился к элите страны. Мне нравилась офицерская форма, выправка, чеканный парадный строй… На школьной и институтской «военке», на курсантских сборах меня нисколько не раздражала строевая подготовка. Я с удовольствием, лихо («из кулака») козырял встречным офицерам. Гордился честно заработанными «пятерками» по вождению танка Т-34 и по стрельбе «с короткой остановки» не меньше, чем по «технологии прокатного производства». До сих пор при звуках военного оркестра я непроизвольно расплавляю плечи и сдерживаю себя, чтобы не «отпечатать» несколько шагов.
Но это внешнее, лирика.
Потом жизнь меня не раз сводила с военными: уволенными в запас по хрущевскому сокращению, командирами и замполитами частей, в которых я читал лекции, комдивами и начальниками военных училищ, дислоцированных в Пермской области в 1990–1997 годах, и даже с министром обороны. В Совете Федерации и в качестве главы Минрегионнаца тесно сотрудничал с руководителем Ингушетии генералом Р. Аушевым, в меньшей мере с красноярским губернатором А. Лебедем. Немало армейских «прикомандированных» и «запасников» служили в моем министерстве.
Я понимаю и даже знаю, что в армии служили и служат самые разные люди. Во время моей работы в Пермском университете одно время самой склочной была не какая-нибудь филологическая женская, а мужская, офицерская военная кафедра. Студенты «вышки» (Высшей школы экономики) года два назад гордо говорили:
– У нас преподаватели за сдачу экзаменов взятки не берут.
И после паузы:
– Разве что на военной кафедре.
Но мне повезло: подавляющее большинство из тех офицеров и генералов, с которыми я работал, не понизили в моих глазах рейтинг этой профессии.
Более высокая, при прочих равных условиях, оценка военного человека по сравнению с гражданским объяснялась уважением к тому многообразному качеству, что объединяется одним термином – «военная жилка». Это внутренняя и внешняя подтянутость, пунктуальность, требовательность, безотказность, образованность. И широкая душа. Именно такими я знал министра обороны маршала Игоря Сергеева, командующего округом генерала Анатолия Сергеева, «пермских» генералов Василия Горынцева, Анатолия Самойлова, Алексея Субботина…
С двумя последними я поддерживаю самые добрые отношения до сегодняшнего дня.
Мой аппарат в министерстве возглавлял подполковник запаса, ракетчик Николай Калинин. Благодаря ему и его коллегам, тоже старшим офицерам, я, десантировавшись в мае 1998 года на незнакомую мне московскую территорию, вскоре почувствовал себя как за каменой стеной.
Не раз, когда я признавался в своих симпатиях к военным, мои собеседники упрекали меня в юношеском романтизме, нежелании признать, что мои «протеже» в погонах по «коэффициенту грешности» недалеко ушли от гражданских.
Во многом они правы. Но все же…
До 1976 года наша семья жила в Перми на улице Героев Хасана, напротив ресторана «Сибирь» (сейчас в этом помещении отделение Сбербанка). Днем ресторан работал в режиме столовой, и я частенько заходил туда пообедать. Был конец августа 1967 года. Моим соседом по столу оказался подполковник из дивизии, расположенной неподалеку в Красных казармах. Уже принесли закуску, когда к нам подсел молодой человек со свежим вузовским «ромбиком». Когда официантка принесла нам с подполковником окрошку, молодой человек попытался сделать заказ. Не тут-то было! Порядки в советском общепите были суровые: «Обслужу этих, приму заказ», – внесла ясность официантка.
Парень был чуть-чуть навеселе. Этого «чуть-чуть» вполне хватило для того, чтобы высказать свое негодование. Но поскольку официантка удалилась, то в качестве громоотвода был избран военный.
– Товарищ подполковник, – обратился молодой человек, – почему у нас в стране везде бардак? Вот я окончил школу с медалью, был активным комсомольцем, считал, что все у нас в стране в порядке. Поступаю в институт. Сразу едем в колхоз, на картошку. И оказывается, товарищ подполковник, что в сельском хозяйстве у нас бардак! После четвертого курса производственная практика на заводе. Товарищ подполковник! У нас и в промышленности бардак! Ну, это ладно. Вот только возвратился из военных лагерей. Разрешите представиться: лейтенант запаса! Но, товарищ подполковник! В армии у нас тоже бардак! Почему? Вы мне можете это объяснить?
– Попытаюсь, – ответил подполковник. – Помните, что говорил товарищ Ленин о Красной Армии?
Свежеиспеченный лейтенант привел пару цитат.
– Хорошо, но я имел в виду другое высказывание: «Красная Армия – это дети рабочих и крестьян, одетые в солдатские шинели». А теперь к вам вопрос: если у родителей-рабочих – бардак, у родителей-крестьян – бардак, то куда он, этот бардак, денется после того, как их дети-охламоны наденут солдатские шинели?
Обращаю ваше внимание, что эти вопросы прозвучали 40 лет назад. Когда наша армия еще соответствовала словам песни – «непобедимая и легендарная». Кода и в армии, и в гражданском обществе память о больших, настоящих победах была свежа, а неловкость от «боевых эпизодов» на землях Чехословакии, южных экзотических стран, Афганистана, Чечни, южной Осетии была еще впереди.
«На нем зелена гимнастерка и яркий орден на груди. Зачем, зачем я повстречала его на жизненном пути»… Курсантские военные сборы. с. Бершеть, 1953 год
Вопросы, заданные подполковником из Красных казарм в далеком 1967 году, сегодня нисколько не потеряли своей злободневности. Они стали еще более острыми.
Прежде чем продолжить рассуждение на эту тему, оговорюсь. О промышленном производстве, о высшей школе и науке, о государственном управлении и политике я имею право говорить, опираясь на собственные представления. Я сам варился в этих котлах. Об армейских проблемах могу судить, лишь наблюдая их извне. Иногда визуально, иногда «по запаху». Последние годы, чаще всего, это был взгляд с парадного плаца.
И все же попытаюсь сформулировать свой ответ на вопросы товарища подполковника.
В истории нашей страны годы после Великой Отечественной войны считаются мирными. Но и в этот период тысячи военных проявляли героизм, одерживали победы на поле боя или на «поле сдерживания»… Казалось бы, вот он, повод для гордости! Но часто свой тяжелый и опасный ратный труд, собственные жизни они тратили на выполнение неблагодарных задач. И тратят поныне. Это не вина людей в погонах, это их беда. Боль у них возникает не только от пулевых или осколочных ранений. Ее причиной являются и завоеванные их кровью, но обесцененные политиками победы.
В дореволюционной России, в раннем СССР армия, офицерский корпус были в какой-то мере особой кастой. Элитарной. Офицерское звание гарантировало не только престиж, но и достойный (по тем временам) уровень жизни.
Когда я закончил школу, половина моих одноклассников поступала в военные училища. Они были из различных семей (рабочих, интеллигенции, «комсостава»). Высокий конкурс обеспечил отбор лучших.
Лет через пятнадцать я заметил, что интеллигенция прекращает делегировать своих представителей в офицерский корпус. И не только она. Детей военных тоже не рвались идти по стопам отцов.
Снижались конкурсы в военные училища, а с ними и общий уровень офицерского корпуса. Армия теряла кастовость, элитарность.
Сокрушительные удары по Советской (Российской) армии извне нанесли Афганистан и две экономики: гонки вооружений и рыночная. Изнутри – дедовщина. Будучи экономистом, остановлюсь лишь на экономике.
К 1990 году армия пришла бедной. В 1992–1993-м стала нищей.
В результате из армии в бизнес ушли тысячи способных и энергичных молодых офицеров. Л. Федун, А. Коркунов из их числа. Бизнес армии взаимностью не ответил. После экономических ЧП типа банковского «черного вторника» 1994 года или дефолта 1998 года много молодых, только что оперившихся бизнесменов перешли на государственную службу. А вот чтобы шли в армию – не припоминаю.
Осенью 2007 года на совещании у министра Ю. Трутнева обсуждались проблемы отраслевой науки. Выступая, я сказал, что серьезным недостатком является отсутствие в министерстве руководителя высокого ранга, «который бы 24 часа в сутки думал только о науке». Но думать 24 часа в сутки о своей работе можно лишь при условии, что тебе за это платят так, что о заработке можно не беспокоиться.
Командование и полком, и взводом, боевые дежурства требуют от человека полной самоотдачи. Если, закончив боевое дежурство, офицер совсем не из любви к искусству, а ради того, чтобы прокормить семью, идет сторожить гаражный кооператив, то о какой полноте этой самой отдачи можно вести разговор?