Детали формирования структуры Пермского совнархоза и персоналий его кадровой «верхушки».
Промышленные и сельские обкомы КПСС хрущевских времен.
Тонкости вызволения космонавтов А. Леонова и П. Беляева из соликамской тайги.
История назначения К. Галаншина союзным министром.
Личные отношения с Л. Брежневым: «Прощаясь, он всегда целовал и говорил: «Звони мне раз в месяц». Но я звонил ему раз в год – в день его рождения».
Выступление на XXIV съезде КПСС Михаила Шолохова, критиковавшего министра Галаншина за то, что из-за его плохой работы советскому народу не достает художественной литературы…
И, наконец, две истории, о которых я был наслышан и ранее. Но не из первоисточника, а из «вторых» или даже «третьих» уст. Каждая из них по драматургии достойна пера если не В. Шекспира, то Э. Радзинского. Но из-за отсутствия в этом мире первого и в рядах пермского землячества – второго, я вынужден взять на себя не только краткое изложение сюжетов, но и комментарий к ним.
Не только на предприятиях пермского авиадвигательного комплекса, но и в Перми до сих пор жива добрая память об Анатолии Солдатове. В годы войны он в генеральском звании был директором завода им. Сталина, выпускавшего авиадвигатели. В совнархозовские времена стал председателем тогда еще Молотовского совнархоза и много сделал не только для промышленности, но и для города. По его инициативе была сооружена красивая набережная Камы, реконструировано здание театра оперы и балета, стал украшением города Комсомольский проспект… Недаром его именем названа одна из улиц Перми, его имя носит построенный им Дворец.
Далее я передаю слово Светлане Федотовой, дословно записавшей монолог Константина Ивановича о А. Солдатове.
«Он был великолепный хозяйственный руководитель, но очень жесткий. К людям относился беспощадно. Но с точки зрения политики был пигмей. Ни с чем не считался. Руководствовался только своим разумом, а шло это в линию или в дугу, его совершенно не касалось…»
В газете «Советская Россия» вышла разгромная статья о Солдатове. Мол, занимается не тем, чем нужно. Промышленностью руководит плохо, а вот театр – его стихия.
Раскритиковали его так, что пришлось снять с работы. На XXII съезде Хрущев опять пустил Солдатова под откос, сказав, что в его совнархозе очень много убыточных предприятий. Солдатов мне потом звонил: «Надо возразить!» А кому возражать? В ООН, что ли? Я ему сказал: «Проглоти это дело».
Я не только искренне уважаю Константина Ивановича, но и, как говорится, «вхожу в его положение» тех времен. Но кое с чем в его оценке А. Солдатова согласиться не могу.
Речь идет о двух тезисах.
Первый: к людям относился беспощадно.
Свою пермскую дачу я купил у бывшего начальника цеха завода им. Свердлова (ранее – имени Сталина). Это был дачный кооператив предприятия, и моими соседями оказались инженеры и рабочие, не один год работавшие под началом А. Солдатова. Их консолидированное мнение по этому поводу я изложил бы в следующей редакции:
К людям относился беспощадно, но не как самодур, а когда они этого заслуживали. Он был крут, но справедлив к подчиненным. И ценил умелых, добросовестных, инициативных.
Эта оценка подтверждается одним эпизодом, случайным свидетелем которого я оказался весной 1960 года.
В разделе «Родительский дом» я упоминал, что мой отец, будучи главным инженером Чусовского металлургического завода, стал инициатором и руководителем уникальной реконструкции доменной печи № 2.
По сути дела, это была не реконструкция, а строительство новой печи. Но для строительства нужны были целевые деньги, выделяемые Госпланом. Если все делать по закону, то на все бюрократические процедуры выделения средств понадобилось бы не менее двух лет. В то же время завод имел необходимые средства по статье «капитальный ремонт». Разрешение на их использование давал совнархоз. Отец, который загорелся идеей реконструкции, поехал к А. Солдатову и доказал ему, что сейчас самый подходящий момент для этой акции: есть согласие проектировщиков и строителей, да и печь находится в предаварийном состоянии. И уговорил Солдатова назвать «строительство» «реконструкцией», профинансировать ее за счет капремонта.
Эту грамоту отец ценил выше двух своих орденов Трудового Красного Знамени
Реконструкция оказалась удачной: производительность печи была увеличена вдвое, но через какое-то время приехали ревизоры и раскопали это формальное нарушение.
Отца вызвали в Пермь в совнархоз и на коллегии объявили выговор. Часов в 11 вечера, когда он еще был на обратном пути в Чусовой, дома раздались прерывистые звонки междугородной станции. Я взял трубку. Женский голос произнес:
– Квартира Сапиро?
– Да.
– Это приемная Солдатова. Соединяю с Анатолием Григорьевичем.
– Сапиро! Ты здорово обиделся?
– Извините, Анатолий Григорьевич, это его сын. Отца ждем минут через сорок.
– Передай отцу, чтобы сразу мне позвонил.
Когда уже в двенадцать ночи отец дозвонился до А. Солдатова, то вновь услышал вопрос об обиде. Получив отрицательный ответ, Солдатов добавил:
– За это отдельное спасибо. Я все-таки тебе небольшую премию выписал.
В размере годового оклада. Чтобы было чем раны зализать…
Второй спорный тезис: «…с точки зрения политики был пигмей, ни с чем не считался, руководствовался только своим разумом».
Из сегодняшнего «далека» я воспринимаю поведение А. Солдатова, как парадоксальное. Воспитанный как руководитель в жесточайшие сталинские времена, он органически не мог прогибаться. В том числе – перед обкомом.
Почему? Сильный характер? Но тогда и не таких ломали.
Тогда появляется еще один вариант ответа. В годы войны на его столе стояла сталинская «вертушка», и он, имея прямой выход на «хозяина», считал излишним пресмыкаться еще перед кем-то. Когда фронту дозарезу нужны были моторы, это ему позволялось. В хрущевские годы – уже нет. За что и укоротили.
Я понимаю отношение Константина Ивановича к строптивому Солдатову, но никак не могу считать пигмеем руководителя, который в те (!) времена «ни с чем не считался, руководствовался только своим разумом». Скорее, это присуще великанам… Лишенным, правда, чувства самосохранения.
Главными героями второй «психологической драмы» являются К. Галаншин и Б. Коноплев.
Во всем мире, при всех системах не один век существует традиция: уходящего на повышение руководителя спрашивают, кого бы он порекомендовал вместо себя. Такой вопрос в ЦК КПСС задали и Константину Ивановичу после того, как он был назначен министром. Опять же по традиции, вторым лицом в области, республике считался руководитель исполнительного органа советской власти. Он же и был кандидатом «номер один». Председателем Пермского облисполкома, членом бюро обкома был Борис Всеволодович Коноплев. К этому времени за его плечами было руководство литейным цехом, партийные ступеньки – райком, парторг ЦК КПСС на строительстве Камской ГЭС, секретарь горкома, секретарь обкома…
К. Галаншин назвал не Б. Коноплева, а второго секретаря обкома Бориса Короткова. И его рекомендация была принята. Через четыре года в ноябре 1972 года по болезни Борис Коротков покинул свой пост. И вновь, теперь уже министр, Галаншин рекомендует на вакантное место не Коноплева, а первого секретаря пермского горкома Сергея Мелешкова.
На этот раз его не услышали, и область почти на 16 лет (рекорд!) возглавил Борис Коноплев.
Мне не довелось видеть Б. Короткова в деле, поэтому мало что могу о нем сказать. Но то, что за четыре года работы он как-то не врезался в мою, не равнодушную к жизни области, память, – это тоже показатель. Похоже, что, как руководитель, он был слабее Б. Коноплева. А вот Сергея Алексеевича Мелешкова я знал хорошо, неоднократно с ним встречался и в горкоме, и потом, когда он много лет руководил Пермским ЦНТИ[213]. Уверен, что по всем параметрам он был фигурой, равновесной Борису Всеволодовичу.
И Галаншин, и Коноплев уже в ХХI веке опубликовали свои воспоминания, но эту историю оба деликатно обошли. Хотя она явно наложила отпечаток на человеческие отношения двух членов ЦК КПСС – министра и первого секретаря обкома. Применительно к последнему эта ситуация у меня ассоциировалась с анекдотом:
– Вы знаете, Рабиновичи очень огорчены Коганом. Он снял у них с вешалки шубу хозяина и ушел в ней домой.
– Таки да?
– Таки нет! Шуба нашлась в шкафу.Но осадок остался.
Не припоминаю, чтобы в наших разговорах Константин Иванович аргументировал свой двухкратный выбор преемника. Но этот сюжет он не раз рассказывал с юмором, завершая словами:
– Наверное, в ЦК поступили правильно – Коноплев много сделал для области. Но и меня уже пора амнистировать. За истечением срока давности.
Я не могу похвастаться большим числом личных встреч с Борисом Всеволодовичем Коноплевым. Но два откровенных разговора – один на один, часа по полтора – у нас в последние годы состоялось. И оба раза по самым разным поводам он с большой теплотой и уважением вспоминал А. Г. Солдатова.
Может быть, именно неравнобедренный треугольник этих, разных по стилю руководства, но одинаково больших личностей, и определил в свое время выбор Константина Ивановича?
В официальной прессе людей масштаба Галаншина – Коноплева – Солдатова называют «крупный (выдающийся) государственный (политический, хозяйственный) деятель». К слову «деятель» с советских времен у меня отношение скептическое. Может быть, и под влиянием истории, которую я где-то вычитал.
Один из отдыхающих в «творческом» доме отдыха за завтраком говорит соседу по столу:
– Можешь меня поздравить. Мы теперь равны. Со вчерашнего дня я, как и ты, – «заслуженный!».
– Фигушки! Я-то заслуженный артист, а ты, всего-навсего,