Сегодня ты общался «домами» со старым приятелем на равных, а завтра, уже в служебном кабинете, он не просит, а требует особого (дружеского) к себе отношения.
Если даже исключить подобные форс-мажорные обстоятельства, рассчитывая, что старые друзья – тактичные и порядочные люди, то вдруг выясняется, что при встрече, кроме футбола, автомобилей и счастливом детстве, вам не о чем говорить. Потому что у вас разные интересы, разные источники информации, разные возможности…
Возможно, что тебе очень крупно повезло с друзьями и все описанные «заморочки» не для вас (друзья верные, тактичные, самодостаточные). Но даже в этом случае сохранить былой режим общения, постоянство ваших контактов чрезвычайно трудно. Мало того, что рабочий день успешного человека редко бывает менее двенадцати часов, а половину жизни он проводит в самолете и в метаниях по всему миру. Относительно свободное время он вынужден тратить на обязательные «протокольные мероприятия», на встречи с «нужными» людьми. Вместо того чтобы по душам поговорить с друзьями, для которых в твоем графике уже не остается места.
И чем положение выше, чем больше успеха выпало на твою долю, тем больше одиночество.
Эта закономерность касается не только «начальников», руководителей, для которых синонимом слова «успех» является «власть». Почти «один к одному» она распространяется и на удачливых представителей творческих профессий: ученых, инженеров, писателей, артистов. Глядя на них, поражаешься парадоксу: они уважаемы и любимы миллионами, всегда в гуще людей и событий… И при всем этом – одиноки.
Мне посчастливилось провести по нескольку часов с некоторыми из тех, кого без малейшего сомнения можно назвать ВЕЛИКИМИ. Это происходило экспромтом, в небольшой компании после завершения концерта, творческой встречи. Писатель Михаил Жванецкий, музыканты Николай Петров и Владимир Спиваков, артисты Геннадий Хазанов и Михаил Ульянов… За наспех накрытым столом они были совсем иными, чем на сцене. Но так же талантливы и привлекательны… Проходил день, другой, и, когда я «прокручивал» в памяти этот вечер, у меня возникало ощущение присутствия у каждого из них чувства где-то глубоко упакованного одиночества. А их «гусарство», мальчишество за этим «внеплановым» столом воспринималось как частичная компенсация за это вынужденное одиночество.
Я буду рад, если мои предположения окажутся ошибочными.
Хотя… Думаю, что большинство из таких людей не нуждается в сочувствии. Это их добровольный выбор, результат осознанной бартерной операции: одно поменял на другое, лично для него более ценное.
«Кnow how» здесь одно, но радикальное: остаться собой и послать такую службу подальше. Но оно, как мы убедились, не подвластно даже большинству Великих. В этом случае они покидают небеса и становятся «просто».
О «know how» под названием индивидуальный подход я упоминал применительно к проблемам службы и дружбы между теми, кто «выше» и «ниже». Но этим его применение не ограничивается, в чем мне довелось убедиться, работая с тремя опытнейшими аппаратчиками.
Пригласивший меня на работу в облисполком своим заместителем Виктор Александрович Петров начинал свою карьеру строителем. Прошел все ступеньки партийной работы, поднявшись до секретаря Пермского обкома КПСС по строительству. Эпоху Ельцина встретил на посту председателя Пермского облисполкома. Грамотный специалист, хороший организатор, он был типичным представителем партийно-советского стиля управления: поручено – действуй. Качественно, быстро и без болтовни.
Если слесарь, о котором я писал выше, к каждой гайке старался подобрать наиболее подходящий инструмент, Виктор Александрович предпочитал увесистый, надежный, проверенный универсальный газовый ключ. Владеть он мог любыми инструментами, но считал это явным излишеством.
Проявления перестройки, демократии начала 1990-х он совершенно искренне воспринимал как рецидивы той самой болтовни. Он так и не смирился с тем, что его пытаются «учить жить» какие-то депутаты, которых на своем руководящем веку он поназначал не одну сотню. И не собирался приспосабливаться к новым порядкам, крутить ржавые болты никелированными ключиками. Когда дама-депутат нахамила ему во время одной из сессий областного Совета, он «хлопнул дверью» и подал в отставку.
Его первый заместитель и преемник Михаил Иванович Быстрянцев имел примерно такой же послужной список: директор завода, первый секретарь райкома партии, председатель областной плановой комиссии… По своим политическим и экономическим убеждениям он мало чем отличался от В. Петрова. Но по характеру был совсем другим.
В одесском фольклоре есть сочное выражение:
– Вы хочите песен? Их есть у меня!
Возглавив в начале 1991 года облисполком, Михаил Иванович четко понял, что от него хотят. Он не разбивался в лепешку, осуществляя политические и рыночные реформы, но и не тормозил их.
Что касается отношений с депутатами, то здесь он продемонстрировал высокое мастерство персонального подхода, использовав для этого все содержимое «инструментальной сумки». Являясь отличным психологом, он нащупал слабые места у многих депутатов новой формации и действовал почти безошибочно. К одним просто был подчеркнуто демократичен и доброжелателен. Вторым помог решить кое-какие личные проблемы (например, приобрести автомашину – дефицитная позиция номер один тех лет). Третьим оказывал содействие в решении проблем их колхоза, предприятия… Кому-то, не очень влиятельному, мог и врезать по полной программе.
В какой-нибудь области или республике «красного пояса» он вполне мог продержаться в «первой роли» и до наших дней: избраться и переизбраться, назначиться и переназначиться. Но в «продвинутой» Пермской области его советский менталитет все же был заметен невооруженным глазом, что, в конечном счете, и обусловило его политическую неконкурентоспособность.
Еще более филигранно и разнообразно работал с теми, кто «ниже», в 1992–1994 годах мой коллега, первый заместитель губернатора, а с 1994 по декабрь 2000 года – губернатор области Геннадий Вячеславович Игумнов.
По политическим взглядам умеренный демократ, а по экономическим – убежденный рыночник, он не испытывал необходимости приспосабливаться к новой системе, ломать себя. При этом в мастерстве работы с подчиненными, депутатами, электоратом он демонстрировал «высший пилотаж». С силовиками он был одним, с медиками – другим, с селянами и пенсионерами – третьим. От сурового отца-командира до «юморного» рубахи-парня.
С изменением статуса Г. Игумнов довольно тонко менял настройку дистанции между собой и теми, кто «снизу», увеличивая ее пропорционально «звездам» на собственных «погонах».
И, хотя потом наши пути разошлись[114], не отдать ему должное как управленцу экстра-класса я не могу.
Подбирая индивидуальные ключики к подчиненному, не грех помнить и об особенностях собственного характера. Для человека эмоционального, громкого, размашистого, да еще год проносившего старшинские лычки на погонах, органичным является высказывание недовольства в форме львиного рыка с элементами ненормативной лексики. Для его коллеги интеллигентского склада исполнение точно того же монолога все равно воспринимается как «пожалуйста, пойдите на х…» и желаемого воздействия не оказывает.
Для этой категории «вышестоящих» применительно к подобной ситуации могу подсказать проверенное «know how».
С точными науками отношения у меня всегда складывались напряженно. Если добавить, что часть времени, предназначенного для подготовки к зачету по теоретической механике, была затрачена на обольщение первокурсниц, то перед преподавателем я предстал, мягко говоря, взволнованным. Он задал один вопрос, второй. Выслушал не очень внятные ответы и участливо спросил:
– Наверное, всю ночь готовился?
– Да, – немедленно откликнулся я на моральную поддержку.
– Не выспался?
– Не без того.
– Пойди выспись. Придешь послезавтра…
Этот диалог я вспомнил через 20 лет, исполняя обязанности заведующего кафедрой ППИ и выслушивая от моего коллеги, не подготовившего вовремя экзаменационные билеты, горькие слова о трудностях совмещения учебной, научной работы и необходимости при этом «вытирать сопли» студентам. Покивав головой, я добавил:
– И за все это платят копейки…
– Вот именно!
– Дерьмовая работа…
– Не то слово! – радостно поддержал он.
– Так что ты надрываешься? Пошли все это подальше, подай заявление «по собственному»[115]. Я тебя поддержу.
Вскоре вышедший из отпуска заведующий кафедрой А. Трегубов спросил меня:
– Что это М. все задирался, а тут ходит как шелковый?
– Разве? – удивился я.
Это был мой первый, но далеко не последний случай применения не шумного, высокоточного и эффективного психологического оружия.
Раз уж разговор зашел о разных по характеру руководителях, то еще один совет. Он адресован только той разновидности «командиров», которых беспокоит, как именно – хорошо или плохо – думают о них подчиненные. Остальные (а их немало) на этот совет могут внимания не обращать.
Инстинкт самосохранения у человека проявляется в самых разных ситуациях. В том числе при оценке неприятности, неудачи.
Если вы, заглядевшись на симпатичную блондинку, ткнулись лбом в рекламную тумбу, то первой реакцией на столкновение будет мысль «Понаставили тут!», но ни в коем случае – «Не заглядывайся на чужое».
Потому что инстинкт самосохранения подсказывает: во всем плохом виноваты все кто угодно, но не ты. Это комфортно, но вредно. По той причине, что чаще всего при этом он врет. От геополитики («во всем виноваты американцы»), до собственного избыточного живота («виновата некачественная пища, а не собственное раздолбайство»).
Это к тому, что если в вашем «хозяйстве» случилось что-то нежелательное, не торопитесь с ходу размазать по стене попавшегося под руку подчиненного. В эти первые секунды на него как на виновника указывает пальцем не кто иной, как не претендующий на объективность