Первое отделение прошло на ура. В антракте Леня подошел ко мне и попросил после окончания выйти на сцену и сказать пару благодарственных слов. И, чтобы отрезать путь к отступлению, вручил мне букет.
Да подтвердят присутствующие на концерте, но это был тот самый случай, когда между выступающим и зрителем был стопроцентный контакт, когда «кураж» ощущался не только артистом, но и каждым зрителем.
Если бы этого не было, я бы, конечно, не рискнул острить в присутствии САМОГО. Все произошло «на автомате». Не ручаюсь за точность своего монолога, но большинство фрагментов память сохранила:
С М. М. Жванецким. Москва, 1997 год
– Михаил Михайлович! Даже не знаю, как к вам обратиться. Сказать «дорогой» – подумают, что намекаю на цену билетов…
Разогретый до температуры плавки металла, зал бурно среагировал на эту незамысловатую шуточку.
– Присутствующие здесь знают, что Жванецкий – классик. И убедились в этом еще раз. Но знает ли об этом сам Жванецкий – это вопрос. И, чтобы он в этом не сомневался, позвольте зачитать протокол Совета Федерации, на котором Жванецкий, как и положено классику, цитируется «по делу»…
Далее в полном объеме прозвучал вышеприведенный отрывок из дискуссии в верхней палате российского парламента, после чего я вручил ему этот документ.
Из четырех последних сюжетов, прочитанных М. Жванецким на концерте, два оказались посвящены теме «голубизны»…
– …Михаил Михайлович! Только не обращайте внимания на цвет моего костюма (он был сине-голубой, на что зал незамедлительно и бурно среагировал), но все присутствующие в этом зале теперь имеют право и удовольствие сказать: «Я целый вечер имел самого Жванецкого! И как имел!»
Зал снова взревел.
Когда дали занавес, Михаил Михайлович, по-моему, без восторга, обратился к устроителям: кто такой порушил мне концовку? Меня представили: профессор, спикер, сенатор… Михаил Михайлович внимательно взглянул на меня:
– Посмотрите! Сенатор, а на человека похож!
После концерта поехали на Гайву, в одну из немногих тогда в Перми «еврогостиниц». За столом было человек 7–9, в том числе областной министр культуры Лидия Лисовенко, директор оперного театра Михаил Арнопольский…
Я еще больше обнаглел, продолжая свои шуточки уже не «при», а «вместе» с МАСТЕРОМ.
Тормоза сдали…
От светлой атмосферы, царившей в этой небольшой компании…
От выпитого за этим столом, от теплоты и детской искренности, исходящей от этого гениального и совсем не «великого» человека…
От его обращения где-то через час ко мне по имени, от «прекрати, зови меня Миша…».
Оказалось, что именно от меня великий одессит впервые услышал отличную одесскую хохму.
В 1968 году мы с женой отправились в круиз по Средиземному морю. Конечным пунктом путешествия была Одесса. Туристов выпустили на берег, сказав, чтобы пришли за вещами через два часа. Поднимаемся по знаменитой одесской лестнице. Навстречу спускаются две девушки, в руках у них розовое мороженое. Поднимаемся дальше, и на верхней площадке лестницы обнаруживаем старого одесского еврея, торгующего именно мороженым, но белого цвета. На всякий случай жена спрашивает у мороженщика:
– А у вас нет розового?
– Так розовое такое же говно, как моя жизнь! Возьмите крэм-бруле: чтоб я так жил!
Михаилу Михайловичу понравилось название «аидобуденновец» (еврейский буденновец), которым, со слов своей бабушки, четверть века назад меня одарил друг нашей семьи Миша Кацнельсон. Мы закрепили сорокоградусной тезис, что «аидобуденновец» и «гусар» – близнецы-братья. А когда выяснилось, что девичья фамилия моей жены – Гусарова, последовало:
– Тогда с тобой все ясно!
От этого вечера остался материальный след – книга Жванецкого с автографом:
Жене и Гусаровой!
Огромное спасибо за вечер!
Чтоб мы всегда «гуляли на именинах,
а наши враги – на костылях».
Ваш автор
М. Жванецкий
(……номер домашнего телефона)
Наверняка я тогда мельтешил. Но с удовольствием, естественно, без потуг… Да, я нарушил заповедь, но каяться в этом не тороплюсь.
Тяжесть первого проступка была не такой большой, потому что это было «камерное» мельтешение, в узком кругу. Второй раз я оступился более серьезно. Хотя понял это не сразу.
В 2002 году я полгода публиковал в пермской газете «Новый компаньон» отрывки, а затем издал свою первую книгу, не имеющую отношения к моей научной специальности. «Стриптиз с юмором» – это в первую очередь байки и анекдоты, а уже потом – воспоминания. Сравнению с известными мне мемуарами мастеров они не подлежали, так как шли по другому литературному «цеху». В автономном плавании, без оглядки на творческих конкурентов «Стриптиз…» мне показался «вполне даже ничего», тем более что книга была воспринята с интересом (не всегда здоровым) не такой уж тонкой пермской читающей прослойкой.
Так срослось, что через год почти одновременно я прочитал давно любимого Виктора Конецкого[142] и впервые представшего передо мной в качестве автора книги Виктора Шендеровича[143].
У них было все: юмор, мысли, культовые персонажи, потрясающая наблюдательность, блестящий язык… На их фоне мои литературные акции обвалились в собственных глазах, как акции «Метчела» после того, как В. Путин пообещал прислать на дом к президенту этой компании своего «доктора».
Зарекался не мельтешить, а вылез на широкую (!) публику со своим эрзацем[144]…
Но не прошло и пятилетки, как опять потянуло на старое… Как же поступить с истиной «не мельтеши»?
Когда я поделился своими сомнениями на эту тему со старым другом и персонажем первой книги Владимиром Мовчаном, он, во-первых, упрекнул меня в явной недооценке собственных акций, а, во-вторых, привел неотразимый аргумент в пользу продолжения литературной деятельности:
– Не спорю: книги этих ребят, может быть, и лучше. Но о нас с Федоровым[145] они не писали и точно не напишут…
Имеются еще два аргумента, на основе которых я категорически отношу истину «не мельтеши» к разряду «очень спорных»: нарушая ее, я большого вреда отчизне не приношу, а удовольствие от этого получаю.
Оставаться самим собой
Как-то молодая журналистка Анна Солодуха брала у меня предъюбилейное, а значит, доброжелательное интервью. Приведу из него всего две строчки:
– В чем заключается секрет вашего карьерного успеха?
– Я всегда оставался самим собой[146].
Оставаться самим собой можно, если ты уверен в себе. Когда не трусишь, когда уверен в собственных силах, а если не уверен, то готов на жертвы.
У меня было сложное отношение к бизнесмену и миллиардеру Михаилу Ходорковскому. Но я снимаю шапку перед Ходорковским-человеком, личностью, который остается самим собой, несмотря на СИЗО, зону и карцер.
В том интервью я был не совсем точным. Я не всегда оставался самим собой. Это произошло только после защиты докторской диссертации. А до получения «искомой степени» было всякое: и легкий подхалимаж, и унизительное высиживание часами в приемных оппонентов и прочих «больших людей»…
Когда к моему партбилету прибавился диплом доктора наук, я почувствовал себя одетым в легкий, но бронежилет. Защиту от танковых орудий он не обеспечивал, но на танки я и не бросался. А пули, выпущенные деятелями мелкого калибра, мою двухслойную защиту не пробивали. Под ее прикрытием я мог позволить вести себя достойно, не разрешая недалеким святошам учить меня жить и никому – вытирать о себя ноги.
Если кому не понятно, при чем здесь партийный билет члена КПСС, поясняю. Например, позволил я себе на лекции покритиковать нашу систему использования научных достижений. Без ярости, конструктивно, не острее, чем в докладе ЦК КПСС, но с подробностями. И секретарь парткома объединения, где я эту лекцию читаю, вдруг заявляет, что товарищ профессор не только не прав, но и пытается дискредитировать нашу лучшую в мире промышленность. Дальше я затеваю примерно такой диалог:
– Нет, это вы не правы. Я свое мнение подтверждал аргументами и примерами, а вы – лозунгом.
– Это мнение коммуниста.
– Покажите, пожалуйста, ваш партбилет.
– Зачем?
– Хочу убедиться, что он более красный, чем мой.
…
Какова в этих случаях реакция зала, думаю, вы догадались. В девяноста процентах из ста народ безмерно счастлив, когда на его глазах «вставляют фитиль» не очень почитаемому начальнику (от почитаемых подобных оценок слышать не приходилось).
Тем более независимо я вел себя в «эпоху Ельцина», понапрасну не атаковал, но на контратаках играл остро.
И дело здесь не столько в моей личной отваге, чувстве собственного достоинства, сколько в атмосфере того времени, когда быть самим собой считалось хорошим тоном.
В 1999 году я один раз нарушил заповедь оставаться самим собой. Принимая участие в выборах в Государственную думу, почувствовал, что проигрываю и… «завибрировал». Позволил себе то, что не позволял на предыдущих трех выборах: стал угодничать. Нет, не перед отдельными «физическими лицами», а перед всеми своими избирателями. Но от этого было не менее противно…
Может быть, потому, что сам не без греха, я не осуждаю многих своих коллег по Совету Федерации, которые быстро трансформировались из «демократов» в поклонников властной вертикали. Сегодня это условие политического выживания, а жить хочется…
И все же, несмотря на все разочарования, мое отношение к заповеди «быть самим собой» – положительное. Ее не так легко придерживаться на извилистом жизненном пути, но если постараться, если контролировать себя, то можно.