добром муже: в молитве своей обратился он к Богу и хотел дать Ему имя. Тогда сказал один брат: «Молчи, ты бесчестишь Бога!». Мы не можем найти имени, которое могли бы дать Богу, но нам разрешены те имена, которыми Его называли святые и которые Бог в их сердцах освятил и излил с Божественным светом[669]. Посему нам прежде всего надлежит научиться, как взывать к Богу; мы должны говорить: «Господи, теми самыми именами, каковые Ты освятил в сердцах Твоих святых и излил с Твоим светом, ими мы молим Тебя и восхваляем Тебя». К тому же нам следует научиться не давать Богу какого-то имени, полагая при этом, что мы его им в достаточной мере прославили и возвысили, ибо Бог — «выше имен» и неизречен.
Отец изрекает Сына изо всей Своей силы, а в Нем — и все вещи[670], все творения суть изречение Божье. Мои уста изрекают и обнаруживают Бога, то же самое делает существование камня; и мы больше познаем из дел, чем из слов[671]. Действия, совершаемого верховной природой своей высшей властью, низшая природа, которая пребывает под ней, уразуметь неспособна. Если б эта делала то же, что та, то она не была бы под той, а была бы той самой. Всякая тварь хотела бы во всех своих действиях говорить, следуя Богу. Но она может открыть лишь самую малость (о Нем): даже архангелы при том, что они возносятся ввысь и касаются Бога; да и эта малость столь мало похожа на то, что находится в Боге, как белое мало походит на черное. Совсем не похоже то, что восприняли все твари, хотя и желали изречь самое высшее, на что только были способны. Пророк говорит: «Господи, Ты изрекаешь единое, а я слышу двоицу»[672]. Когда Бог вещает в душе, она и Он — это единое, но как только единое ниспадает[673], то вот, оно уже разделенное. Чем выше мы поднимаемся в своем постижении, тем больше мы в Нем едины. Потому-то Отец изрекает Сына во всякое время в единстве и в Нем источает все твари. Сии взывают вернуться туда, откуда они истекли. Вся их жизнь, все их бытие, все это — призыв и стремление к Тому, из Кого они истекли.
Пророк говорит: «И простер Господь руку Свою», имея в виду Духа Святого, а еще говорит: «и коснулся уст моих», а затем добавляет: «и сказал мне». Уста души суть ее высшая часть. Ее и подразумевает душа, когда говорит: «вложил Слово Свое в мои уста»[674], — это целование души, тут уста прильнули к устам, тут Отец рождает Своего Сына в душе и тут «сказуется» ей. И Он говорит: «Смотри, Я избрал тебя ныне и поставил над народом и царством»[675]. Господь обещал нас избрать в «нынешний день», где нет ничего, где, однако, «нынче» во веки веков. «И поставил тебя над народом» — это над целым миром, от него же ты должен быть пуст, «и царством» — иначе сказать: чего больше, чем одно, того слишком много, ведь тебе должно бежать всяких вещей и устремиться в ту высоту, где мы живем в Духе Святом.
В этом да поможет нам Бог, Святой Дух. Аминь.
ПРОПОВЕДЬ 71
Сие слово, которое я произнес на латыни, святой Лука пишет in actibus[676] о святом Павле, и оно звучит так: «Павел восстал от земли с открытыми глазами и не видел».
Мне сдается, что словечко сие имеет четыре значения. Первое таково: когда он восстал от земли, то открытыми глазами видел ничто, и это ничто было Богом; ибо, узрев Бога, он именует это «Ничто». Вот другое значение: когда он восстал, то не видел ничего, за исключением Бога. Третье: во всех вещах он ничего, кроме Бога, не видел. Четвертое же: когда он узрел Бога, то увидел все вещи как (сплошное) ничто.
А перед этим он (Лука) сообщил, как внезапно сошел с неба свет и низверг его (Павла) на землю[677]. Заметьте-ка, что он говорит, что свет сошел с неба. Наши лучшие учителя говорят, что небо несет в себе свет и все-таки не сияет[678]. Также и солнце имеет в себе свет, однако сияет. Равным образом обладают светом и звезды, хотя он к ним притекает[679]. Наши учителя утверждают: огонь в своей простой, естественной чистоте, на своем высшем месте не светит. Его естество столь чисто, что никакой глаз его никоим образом не может узреть. Он в такой мере тонок и невосприимчив для глаз, что, будь он здесь, в дольнем мире, пред глазом, тот его не мог бы коснуться своей зрительной силой. А в постороннем предмете его вполне можно увидеть, когда, он зажжен в куске древесины или угля[680].
Под светом небес разумеем мы свет, коим является Бог и каковой человеческий разум воспринять не способен. Потому-то и говорит святой Павел: «Бог обитает в неприступном свете»[681]. (Тем самым) он утверждает: Бог — это свет, к нему же не имеется подступа. К Богу нельзя подступиться. Даже тот, кто в восхождении и возрастании (осиян) благодатью и светом, все же еще никогда не входил в Бога: Бог не есть возрастающий свет, но в возрастании к Нему можно приблизиться. В возрастании Бога увидеть нельзя; если Бога и можно увидеть, то сие должно случиться во свете, коим является сам Бог. Один учитель говорит: в Боге не имеется ни больше, ни меньше, ни этого, ни того[682]. Покуда мы приближаемся, мы не входим внутрь.
И вот он (Лука) говорит: «его осиял свет с неба». Под этим он разумеет: все, что принадлежало его (Павла) душе, было охвачено. Один учитель утверждает, что в оном свете все силы души устремляются вверх, и возвышаются внешние силы, каковыми мы видим и слышим, а равно и внутренние силы, каковые мы называем мыслями. Сколь пространны они и не отягощены, просто диву даешься. Я могу так же легко представить, что происходит по ту сторону моря, как и то, что вблизи от меня. Но еще выше мыслей располагается разум, пока он находится в поиске[683]. Он движется кругами и ищет, он вглядывается тут и там, прибывает и убывает. А над разумом, который еще ищет, расположен разум другой, который здесь уже не взыскует, но стоит в своем чистом простом бытии, охваченном упомянутым светом. И я говорю, что в оном свете возвышаются все силы души. Чувства прыгают в помыслы: как высоки они и не обременены, этого не знает никто, кроме Бога и души[684].
Наши учителя полагают — и это сложный вопрос, — что даже ангелы ничего не знают о мыслях до тех пор, пока те не прорвутся и не проникнут в разум, который находится в поиске, а разум, который взыскует, не впрыгнет в разум, который более не ищет, но в самом себе является чистым светом. Сей свет охватывает собой все силы души. Поэтому-то он и сказал: «свет с неба осиял его»[685].
Некий учитель говорит: все вещи, из которых происходит истечение, не охватываются нижними (под ними лежащими) вещами[686]. Бог истекает во все творения и все-таки остается ими неприкасаем. Он в них не имеет нужды. Бог сообщает природе возможность действовать; и (ее) первое дело — сердце. Вот почему иные учителя полагали, что душа целиком находится в сердце и истекает, давая жизнь, в прочие члены. Но это не так. Душа пребывает полностью в каждом отдельном члене. Хотя, конечно, и верно: ее первое дело осуществляется в сердце[687]. Сердце расположено в середине, оно хочет быть отовсюду защищено — как и небо не знает чужого влияния и охватывания чем-либо еще. Это содержит все вещи в себе и касается всяких вещей, будучи само неприкасаемо. Даже огонь, как бы высоко ни находился в своей верхней области, не касается все-таки неба.
В осиянии он был брошен на землю и ему были открыты глаза, так что он созерцал отверстыми глазами все вещи как ничто. И когда он созерцал все вещи как ничто, увидел он Бога. Посмотрите-ка! Душа произносит в «Книге любви» сие слово: «На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, и не находила его»[688]. Она искала его на ложе, сие означает: кто медлит и задерживается на чем-либо, что ниже Бога, того ложе слишком узко. Все, что Бог может создать, то слишком узко. Она говорит: «Я искала его всю ночь напролет». Не бывает ночи, которая не имела бы света, однако он остается сокрытым. Солнце ночью сияет, но остается сокрытым. Днем же сияет оно, затмевая прочие светы. Так же действует и Божественный свет: он затмевает все светы. То, что мы ищем в творениях, это все — ночь. Так я полагаю: все, что мы ищем в каком-то творении, все это — темень и ночь. Даже свет самого верховного ангела, как бы высок он ни был, не коснется души. Все, чем не является первый свет, все это — тьма и ночь. Поэтому она (душа) Бога не обретает. «И тогда я восстала и искала вокруг и бежала вблизи и вдали. Встретили меня стражи, то были ангелы, и я спросила у них: «Не видели ли они того, которого любит душа моя»», и они молчали, может быть, они его не могли назвать. «Но едва я отошла от них, как нашла того, кого я искала»[689]... О малом и незначительном, что ей мешало, так что она не находила его, об этом я уже много раз говорил: кому все преходящие вещи не малы и не представляются как бы ничем, тот не найдет Бога.