СЕКВЕНЦИЯ «ГОРЧИЧНОЕ ЗЕРНО»
В начале — Сло-
во[834], и оно
превыше по-
мыслов одно.
О клад, начало для всего!
Отцова грудь,
откуда в путь
оно текло, —
и это ло-
но сберегло в себе его.
Рекой одной
любовный зной:
Двоих как нить
объединить.
Так Дух любви от Них течет,
Двоим — един,
неразделим[835].
Трое одно
суть, и оно
себя само лишь познает.
Тройная связь
родит боязнь,
здесь глубина
не знает дна.
Пространство, формы, время — их
ждет шах и мат.
Умом познать
исток всего
не суждено.
Недвижим центр кольца Троих[836].
К нему ж взойди,
о разум, ты
себя забудь!
Ведет твой путь
в пустыню чудную. И в ней
ни края нет,
ни дней, ни лет,
нет меры в ней; —
и бытие,
что подобает только ей.
И не познать,
не побывать
там никогда
ничьим следам,
не быть там тварному уму.
Ни то оно,
ни это, — но
и там и тут,
и высь и глубь,
и неизвестно никому.
Светло оно,
совсем мрачно,
свободно и
без имени,
конца, начала лишено,
тихо оно,
обнажено,
не познано.
Где дом его?
Скажи же, кто постиг его!
Стань как дитя,
пусть станет «я»
ничем твое!
Прочь нечто все
и все ничто! Будь глух и слеп,
мест, лет не чти,
беги картин
и без пути
тропой иди,
тогда найдешь пустыни след.
Душа моя,
покинь меня —
войди же Бог!
Пусть, как в поток[837],
в Его ничто я погружусь.
Бегу Тебя —
найдешь меня,
лишусь себя —
и лишь тогда
в сверхсущем Благе растворюсь!
Генрих СузоКНИЖИЦА ИСТИНЫ
I. О внутреннем бесстрастии и правильном различении, каковое следует стяжать в рассудительности
«Ессе enim veritatem dilexisti, incerta et occulta sapientie tue manifestasti michi»[838]
Жил некий человек во Христе; в свои юные годы он посвятил себя сообразно внешнему человеку всем тем делам, в которых обыкновенно упражняются новички, внутренний же человек в нем самом оставался необучен высшему бесстрастию. И он ясно сознавал, что чего-то ему не хватает, но чего, того он не ведал. И так он подвизался долгое время и многие годы и однажды пережил восхищение[839], когда был увлечен внутрь себя самого и ему было сказано так: «Тебе надобно знать, что внутреннее бесстрастие возводит человека к высшей истине».
Сие благородное слово было ему чуждо и непонятно; и все же он к нему возымел большую любовь и был к нему и подобному весьма сильно влеком, дабы — пусть хоть перед самою смертью он сумел бы к сему слову приблизиться — его чисто познать и сущностно воспринять. Но пришел он к тому, что был предостережен и ему было показано, что под внешностью сего образа тайно лежит ложное основание беспорядочной свободы и скрыто покоится великий вред святому христианству. Он этому ужаснулся и на некоторое время возымел отвращение к внутреннему зову в себе.
И вот как-то раз он познал могучий прорыв внутрь себя самого[840] и в нем под воздействием Божественной истины воссияло, что от сего отвращаться не следует. Ибо так было и будет всегда: зло скрывается за добром, и добро поэтому нельзя отметать из-за зла. И ему вспомнилось, что, когда в Ветхом Завете Бог творил через Моисея истинные знамения Свои, то волхвы свои ложные сеяли между ними[841]. И когда пришел истинный Мессия Христос, тогда пришли и другие и лживо выдавали себя за Него[842]. Так бывает везде и во всем, а посему надо не отметать благо вместе со злом, но выбирать в правильном различении, что прорекают Божьи уста[843]. Еще же ему было сказано, что не стоит отбрасывать добрые разумные образы, каковые обращают свою ясную мысль на постижение святого христианства, и не следует отвергать разумные помыслы, каковые несут в себе добрую истину праведной жизни. Ведь они утоньшают людей, указуя им на их благородство, на возвышенность Божественной сущности и ничтожность всех прочих вещей, а это по праву и прежде всего влечет людей к подлинному бесстрастию. И так он вернулся к былой устремленности, — когда стремился к истинному бесстрастию.
Он стал умолять Вечную Истину, дабы она ему указала, если это возможно, на верное различие между теми людьми, что взыскуют стройной простоты, и теми, что ищут, как говорят, беспорядочной свободы; и чтобы она его научила, в чем состоит истинное бесстрастие, с каковым он достигнет того, чего должен. Тогда для пояснения ему было сказано, что это последует в виде назидательных примеров, когда юноша вопрошает, а Истина отвечает. Но сначала было указано на суть Священного Писания, из него же речет Вечная Истина, дабы он поискал и увидел, что о том говорили великие в учении и жизни, которым Бог открыл Свою тайную мудрость, как выше написано на латыни, и чего держится святое христианство, чтобы ему не отпасть от подлинной истины. И вот что ему стало ясно.
II. Как бесстрастный человек в единстве начинает и завершает
Всем людям, кому предстоит быть вновь возведенным к Единому, надобно познать свой и всех вещей первый исток, ибо в нем состоит и их конечная цель. А посему следует знать, что все, кто когда-либо рассуждал об истине, сходились в одном, что есть Нечто, пребывающее над всем Первое и Простейшее, прежде Которого нет ничего.
Вот Дионисий созерцал сию бездонную Сущность в Ее обнаженности и говорил, как, впрочем, и другие учителя, что то Простое, о Котором следует речь, остается в конце концов никаким именем необозначенным[844]. Ведь в логике сказано, что имя должно выражать природу и разумное основание[845] означаемой вещи[846]. Но известно, что природа сей упомянутой простой Сущности бесконечна и неизмерима и неопределима никаким тварным разумом. Поэтому-то всем ученым теологам ясно — сия без-образная Сущность в равной мере и безымянна. Потому же говорит Дионисий в книге «О Божественных именах», что Бог есть «не-Сущее», или «Ничто»[847], и это следует понимать применительно к бытию и определенному свойству, каковое мы можем Ему приписать по образу тварного. Ибо «все, что приписывают Ему таким образом, в известной мере ложно, а отрицание образа истинно»[848]. Исходя из этого, Его можно назвать вечным Ничто. И все же, если о чем-то надо сказать, каким бы возвышенным и сверхразумным то ни было, для этого надо создать некое имя. Сущность сей тихой Простоты есть Ее жизнь, а Ее жизнь есть Ее сущность. Это «живой сущий пребывающий Разум, Который сознает Сам Себя, находится и живет Сам в Себе и есть Он Сам»[849].
Точнее выразить я не в силах, и это я называю вечной нетварной Истиной. Ибо все вещи находятся здесь как в их новизне, так и в их первом и вечном начале. И здесь же, в подлинном единении, бесстрастный человек начинает и завершает, как будет показано далее[850].
III. Может ли в высшем единстве существовать какое-либо различие
Юноша спросил: Меня удивляет, что это так, что сия Единица совершенно проста; откуда же берется множественность, которую Ей приписывают? Один обряжает Ее в «премудрость» и Премудростью Ее называет, другой — в «благо», другой — в «справедливость» и прочее[851]. Так говорят теологи на основании веры в Божественную Троицу. Почему не оставят Ее пребывать в собственной простоте, каковой Она является Сама по Себе? Мне сдается, что сей простой Единице[852] присуще слишком много деяний и не в меру много различий. Как может Она быть вполне и совершенно единой, коль скоро существует такое многообразие?
Истина отвечала: Все это многообразие в глубине есть простое единство с основой.
Юноша сказал: Что называешь ты основой и происхождением и что не есть основа?
Ответ Истины: Основой я называю исток и начало, из которого происходят излияния[853].
Юноша: Господин, что это такое?
Истина: Это — природа и сущность Божества. В сей бездонной пучине троичность Лиц стекается в свое единство, и всякое множество в некотором роде лишается себя самого. Если это понять таким образом, то (не останется) чуждого действия, но (останется) тихий, в себе пребывающий мрак.
Юноша сказал: Ах, любезный господин, скажи мне, что это, что дает Ему первый толчок к действию, а самое главное к Его личному действию, то есть порождению?
Истина сказала: Сие творит Его могучая сила.
Юноша: Господин, что это такое?
Истина: Это Божественная природа в Отце. И здесь в тот же миг она готова к чадородию и действию, ведь именно здесь, по восприятию нашего разума, Божество обращается в Бога.
Юноша: Любезный господин, разве это не одно?
Истина сказала: Да, Божество и Бог суть одно, — и все-таки «Божество не действует и не рождает, а Бог рождает и действует»[854]. Сие следует единственно из различия, каковое содержится в обозначении сообразно восприятию разума. Но в основе это одно. Ибо в Божественной природе нет ничего, кроме сущности и противопоставленных свойств[855], и эти ничего ровным счетом к сущности не прибавляют, они суть вполне она сама. Различие же они имеют относительно того, чем являются, то есть относительно предметов, связанных с ними. Ведь Божественная природа, если ее взять в ее основании, сама по себе нисколько не проще Отца, взятого в Его природе, или другого Лица. Ты введен в заблуждение лишь мыслью, которая сие созерцает тем способом, как оно восприемлется в соответствии с тварным. Сие в Самом Себе едино и чисто.
Юноша сказал: Я вижу, что достиг глубочайшего предела высшей простоты; никто, кто хотел бы установить истину, глубже спуститься не может.
IV. Какими были человек и все творения в вечности и об их телесном возникновении
Юноша: Вечная Истина, какими же были извечно все творения в Боге?
Ответ: Они были там в их вечном прообразе[856].
Юноша: Что такое прообраз?
Истина: Это Его вечная сущность в том виде, в каком она дает познать себя твари. Заметь, все творения, извечно сущие в Боге, суть Бог и не имеют здесь никакой сущностной разницы кроме той, о чем было сказано. Они суть та же жизнь, сущность и сила, поскольку находятся в Боге, и суть то же Единое и не меньше. Но после исхода, когда творения стяжают личную сущность, каждое обладает своей личной сущностью, ограниченной его личной формой, той, что сообщает ему природную сущность. Ибо форма дает сущность обособленно и отдельно: как от Божественной сущности, так и от всего прочего, подобно тому, как природная форма камня дарует ему обладание своей личной сущностью[857]. И это сущность не Бога, поскольку камень — не Бог, и Бог — не камень, хотя он и остальные творения благодаря Ему являются тем, что они суть. В сем излиянии все творения обрели своего Бога, ведь когда тварь осознает себя тварью, она обращается к своему Творцу и своему Богу.
Юноша: Любезный господин, что благородней: сущность творения, когда она находится в Боге, или сущность сама по себе?
Истина: Сущность твари в Боге нетварна; тварность же каждого творения сама по себе благородней и лучше сущности, какую творение имеет в Боге. Ибо чем в своей тварной сущности теперь обладают камень или человек или какое-либо создание из того, что они извечно были Богом в Боге? Бог устроил вещи хорошо и премудро, так что каждая вещь послушно влечется к своему первому истоку[858].Юноша: Ах, господин, откуда тогда происходят грехи или зло или ад или чистилище или же дьявол и подобное этому?
Ответ: Оттуда, где разумное творение, обязанное иметь самоотверженную устремленность к Единому, остается (ей) непричастным и неправедным образом направленным на свое; отсюда происходит дьявол и всякое зло.
V. Об истинной устремленности, каковую должен возыметь бесстрастный человек посредством единородного Сына
Юноша: Вот я узнал правду о телесном происхождении[859] творений. Теперь я охотно послушал бы о прорыве[860], как человеку вернуться к истоку[861] и достичь блаженства.
Истина: Следует знать, что Христос, Божий Сын, имел нечто общее со всеми людьми и имел нечто отличное от прочих людей. Общее со всеми людьми — это человеческое естество, в котором Он был подлинным человеком. Он принял на Себя человеческое естество, но не личность[862]. Сие разумей следующим образом: Христос воспринял человеческое естество в неделимости материи, что учитель Дамаскин называет «in athomo»[863]. Так воспринятому всеобщему человеческому естеству соответствовала «чистая кровь»[864] в теле благословенной Марии, от нее же Он получил Свое Тело.
Поэтому человеческое естество — ибо Христос воспринял его, а не личность — само по себе не обладает тем правом, чтобы человек подобным же образом мог когда-либо стать Богом и человеком. Лишь Ему подобает недостижимая честь, ведь Он принял на Себя естество в такой чистоте, что Его не обременил ни первородный, ни какой-нибудь другой грех. А посему лишь Он был тем, кто мог спасти впавшее в грех человечество.
Далее. У всех прочих людей именно труд оправдания, каковой творит (естество) в истинном забвении себя самого, предопределяет к блаженству, которое является наградой за добродетель. Сие блаженство состоит в совершенном наслаждении Богом, когда отсутствует всякое посредничество и различие. Но поскольку в воплощении Христа единство заключается в личностной сущности, оно выше и превосходит единение блаженных с Богом в духе. Ибо с самого начала, будучи зачат как человек, Он был воистину Божьим Сыном, и не имел другого личного бытия, кроме как Божьего Сына. Все же прочие люди, кто имеет естественное личное бытие в своей естественной сущности[865], — как бы полно ни отрекались они от себя и как бы в подлинной чистоте себя ни блюли — никогда не случится того, чтобы они были перенесены в бытие Божественной личности[866], а свое потеряли.
Третье. Сей человек Христос также превзошел всех прочих людей и стал главой христианства, подобно голове человека по отношению к его телу. Как написано: «всех тех, кого предузнал, Он предопределил стать подобными об разу Божьего Сына, дабы Он был первородным среди многих других»[867]. А потому, кто хочет иметь истинное устремление к истоку и хочет стать сыном в Христе, тот пусть от себя обратится в истинном бесстрастии к Нему, и тогда достигнет того, чего должен.
Юноша: Господин, что есть истинное бесстрастие?
Истина: Внимательно различая, обратись к сим двум словам, они звучат так: «отвергнуть себя»[868]. Если ты сумеешь эти два слова точно взвесить и испытать в их основе и последнем значении и воззреть на них в правильном различении, то в скором времени ты сможешь познать истину.
Возьми для начала первое слово, то есть «себя» или «меня», и посмотри, что это такое. Следует знать, что каждый человек имеет пятеричное «себя». Первое «себя» у него общее с камнем, и это есть бытие. Другое — с растением, и это есть рост. Третье — со зверями, и это есть ощущение. Четвертое — со всеми людьми, то есть он имеет в себе общее человеческое естество, в котором все едины. Пятое — то, что принадлежит лишь ему, иначе говоря, его личностный человек: как в смысле его благородства, так и в смысле случайности.
Что же это, что приводит человека в заблуждение и лишает его блаженства? Это исключительно последнее «себя», в котором человек обращается от Бога к себе самому, вместо того, чтобы обратиться к истоку, и обосновывает себя самого на случайности личного «себя», то есть в слепоте приписывает себе самому то, что от Бога, и, устремляясь к сему, со временем тает в пороках. Кто же это «себя» воистину захочет отвергнуть, тот да бросит три взгляда. Сначала ему подобает, проникая внутренним взором, узреть ничтожность своего личного «себя» и обнаружить, что его «себя» и «себя» прочих вещей суть ничто, отрешенное и отделенное от чего-то такого, что есть единственно творящая сила. Другой взгляд состоит вот в чем: нельзя упустить, что даже в глубочайшем бесстрастии его личное «себя», в силу происхождения, всегда пребудет в своей тварности[869] и не сможет исчезнуть. Третий взгляд заключается в отречении и добровольном отказе от себя самого во всем том, как он до сих пор себя вел: в своей тварной сущности, в несвободной множественности по отношению к Божественной истине, в любви и страдании, в деянии и покое. Тогда могучим усилием без всякого внешнего действия он от себя отстранится и безвозвратно исчезнет для себя самого и станет со Христом единым в единстве, так что в сем устремлении к истоку он во всякое время из Него станет творить, все восприемля и все в простоте созерцая. И это бесстрастное «себя» станет христоподобным «я», о котором говорится в послании Павла: «Жив я, но уже больше не я, Христос жив во мне»[870]. И это-то я называю совершенным «себя».
А теперь давай рассмотрим другое слово, которое Он произносит: «отвергнуть». Под ним Он разумел «отречься» или «презреть», но не то, чтобы «себя» можно было отвергнуть, дабы оно превратилось в ничто, — нет, только презреть, и тогда будет правильно.
Юноша: Пусть будет Истина благословенна! Любезный господин, скажи мне, остается ли что-нибудь у блаженного бесстрастного человека?
Истина: «Случится, несомненно, вот что: когда добрый и верный раб внидет в радость своего Господина[871], он станет пить из непомерного изобилия Божьего дома[872]. Тогда несказанным образом с ним будет, как с хмельным человеком, который себя забывает, так что уж больше не принадлежит сам себе; так и он от себя отрешится и перенесется в Бога и станет с Ним в полном смысле единым духом»[873]. «Как малая капля воды, упавшая в бочку вина, сама для себя исчезает, приняв на себя и в себя его вкус и цвет; также бывает и с теми, кто пребывает в полном обладании блаженством, — от них неисповедимым путем отступают человеческие вожделения, и сами они, от себя отрешившись, погружаются в Божественную волю. Иначе Писание, — а оно говорит, что Богу надлежит стать всем во всем[874], — было бы лживо, если бы человеческое в человеке осталось»[875] и не могло из него вылиться. «Впрочем, остается его сущность, но в иной форме, в иной славе и в иной силе»[876]. Это все источается из бездонного бесстрастия (блаженных). И он говорит об этом следующим образом: «Может ли человек в сей жизни» быть столь бесстрастным, чтобы на свое никогда не взирать ни в горе, ни в радости, сознавая его в полной мере, «но любить себя ради Бога и понимать высочайшим рассудком?»[877] «Я, — он говорит, — не знаю, бывает ли так. Велик, кто пережил это, ибо, если говорить по моему разумению, мне кажется, что сие невозможно»[878].
Из всех этих слов ты можешь извлечь ответ на свой вопрос, ибо истинное бесстрастие сего человека высокого рода во времени подобно и соизмеримо бесстрастию блаженных, о которых шла речь, — меньше иль больше сообразно тому, насколько слабо или же полно люди объединились с Богом или стали едины. Особо отметь: он говорит, что они лишаются своей самости и переходят в иную форму, в иную славу и иное могущество. Что это за иная чуждая форма, если не Божественное естество и не Божественная сущность, в которую люди переходят и которая переходит в них, так что они суть одно и то же? Что это за иная слава, если не та, что сияет и блещет в сущностном Свете[879], к которому нельзя подступиться? Что это за иное могущество, если не от той же сущности и того же единства доставшаяся человеку Божественная сила и власть оставить и совершить все, что относится к сему блаженству? Так человек становится расчеловечен[880], как было сказано.
Юноша: Господин, возможно ли это во времени?
Истина: Блаженство, о котором следует речь, может быть достигнуто двумя способами. Первый способ — в совершеннейшей мере; она — сверх всякой возможности и в этом времени недостижима. Ибо человеческому естеству принадлежит тело, коего многообразное сопротивление противится этому. Но возможно блаженство в меру частичного единения, хотя многие люди считают, что и оно невозможно. И это понятно, ведь сюда не в силах пробиться никакая мысль и никакое разумение. Одно писание говорит[881], что бывают люди, люди искусные и возвышенные, столь просветленного и богоподобного разума, что сущие в них добродетели подобны Божественным. Ибо они «развоплощены и перевоплощены» в единство с исконным прообразом, «достигли в некотором смысле полного забвения преходящей и временной жизни и преображены в Божественный образ» и едины с ним[882]. Но при этом сказано, что сие относится только к тем, кто обладает в наивысшей мере блаженством, или к некоторым людям, немногим и вполне совершенным[883], каковые еще пребывают в теле во времени.
VI. О возвышенных и важных вопросах, которые обсуждала с ним Истина на примере одного бесстрастного человека
После сего Юноша пожелал, чтобы, если есть где-либо такой бесстрастный человек высокого рода, который посредством Христа стал воистину прост, узнать его с помощью Божьей и вступить с ним в доверительный разговор. И пребывая в подобном стремлении, он погрузился в себя[884]; и вот, когда прошли его помыслы, ему показалось, что он введен в духовную страну. И тут он узрел некий образ, парящий между землею и небом, похожий на человека, с крестом, облеченный в великую славу. Вокруг него двигались две группы людей и не приближались к нему. Одни созерцали образ изнутри, но не снаружи, другие же — снаружи, но не изнутри. И обе взирали на образ воинственно и ожесточенно. Тогда ему показалось, что образ, наподобие живого человека, спустился к нему и, сев рядом с ним, предложил ему спрашивать, и чтобы он ни спросил, на то получит ответ.
Он начал и произнес в трепете своего сердца: О, вечная Истина, что означает сие удивительное видение?
На это ему было сказано и Слово молвило в нем: Сие подобие, которое ты узрел, знаменует единородного Божьего Сына в том виде, как Он принял на Себя человеческое естество. Ты видел лишь единственный образ, но то, что он был беспредельно разнообразен, обозначает людей, которые, подобно многим членам единого тела, суть Его члены, ставшие через Него и в Нем также сыновьями и сыном. Над всем возвышающаяся голова означает, что Он есть первый и единородный Сын в соответствии с все превышающим соучастием в сущности Божественной личности, в то время как прочие (суть сыновья) в силу участия в преображающем единении с Его образом. Крест знаменует собой, что воистину бесстрастные люди во внутреннем и внешнем человеке должны всегда отдаваться тому, в чем Бог пожелает, чтобы они пострадали, откуда следует то, что они, как бы умирая, хотят это принять во славу Отца в небесах. Такие люди внутри благородны и праведны внешне. То, что образ при кресте так сиял, означает, что сколько бы они ни страдали, в своем бесстрастии они взирают на это с пренебрежением. Куда обращалась голова, туда же обращалось и тело. Сие знаменует единодушие в истинном следовании Его чистому достопамятному житию и благому учению, каковому они следуют по мере возможности и какового придерживаются.
Люди, что взирают на подобие изнутри, а не снаружи, указуют на тех, кто умом восприемлет жизнь Христа только неким созерцательным образом, но не образом деятельным, когда, следуя Его путем, им подобает сломить свое личное естество. Они ее восприемлют сообразно природным похотям и буйной свободе и тех, кто с ними в сем не согласен, считают грубыми и неразумными. Другие же взирают на подобие лишь внешним образом, а не внутренним, и это кажется суровым и строгим. Они налагают на себя строгий пост и живут осмотрительно и являют людям жизнь достойную и святую, но забывают посмотреть на Христа изнутри. А ведь Его жизнь была кротка и полна сострадания, тогда как сии люди преследуют других и осуждают их и все, что не соответствует их образу жизни, они почитают за ложное. Эти люди весьма отличаются от Того, Кого все же держат в уме, и сие видно вот по чему: кто их рассмотрит, (найдет, что) они себя не оставили и не отвергли своего естества и не покинули то, что скрывает их волю, все эти «подобает», «не подобает» и прочее. Этим прикрывается и защищается воля, и человек не стяжает Божественных добродетелей, таких как послушание, терпимость, уступчивость и подобное этому. Ибо сии добродетели возводят человека в образ Христа.
Юноша стал спрашивать дальше и говорил так: Скажи мне, как называется путь, которым человек достигает блаженства?
Ответ: Его можно назвать «рождающим путем», как написано в Евангелии от Иоанна, что «всем тем, кто лишь от Бога родился, Он дал силу и власть стать чадами Божьими»[885]. И это бывает тем образом, как вообще говорят о рождении. Когда нечто сим образом порождает другое, оно его образует сообразно себе и в себе и сообщает ему подобие своей сущности и своего действия. Поэтому у бесстрастного человека, в ком лишь Бог стал отцом и в ком не родится ничто присущее времени, открываются очи, дабы он познал сам себя и в этом обрел свою блаженную сущность и жизнь, став с нею единым, ибо здесь все вещи суть единое в Едином.
Юноша молвил: Но я вижу, вот гора и долина, воды и воздух и множество тварей. Как же ты говоришь, что есть лишь Единое?
Чистое Слово ответило: Я скажу тебе больше того. Если две contraria, то есть две противоположные вещи[886], человек не осознает как единое друг с другом, то с ним, без сомнения, невозможно правильно рассуждать о подобных вещах. Когда он это поймет, лишь тогда пройдет он, я думаю, половину дороги жизни.
Вопрос: Что это за contraria?
Ответ: Вечное Ничто, и то, чем Оно стало во времени[887].
Возражение: Две contraria как Единое полностью противоречат всем наукам.
Ответ: Я и ты, мы повстречали друг друга не на одной и той же тропе и не на одном и том же месте. Ты идешь одним путем, а я — другим. Твои вопросы проистекают из человеческих понятий, а я отвечаю, сообразуясь с понятиями, превышающими все человеческие представления. Стань безумен, если желаешь приблизиться к этому, ибо неведением постигается истина.
Тем временем в нем произошли глубокие изменения. За десять недель, то в меньшей мере, то в большей, он порой доходил до столь полного забвения себя самого[888], что в здравом уме, в присутствии людей и без оных, совершенно лишался всех своих помыслов; и ему виделось во всех вещах всюду Единое и все вещи в Едином, без всякой множественности того и иного.
В нем начало говорить Слово: Ну что? Как тебе жилось? Правильно ли я говорило?
Он сказал: Да, чему я раньше не мог поверить, теперь стало моим знанием. Но меня удивляет, почему это прошло?
Слово сказало: Потому что это, как видно, еще не достигло своего сущностного основания.
Юноша опять начал спрашивать: Куда приводит бесстрастного человека познание?
Ответ: Человек может во времени достичь того, что себя осознает единым в том, что по отношению ко всем прочим вещам, каковые можно измыслить или назвать, есть Ничто. Это Ничто именуют по всеобщему согласию Богом, и Оно Само по Себе есть самое подлинное бытие[889]. Человек себя сознает как единое с этим Ничто, а это Ничто мыслит Себя без труда осознания. Но в Нем сокрыто Нечто еще более глубокое.
Вопрос: Говорит ли Писание о том, кого ты назвал «Ничто», о его небытии или же о его все превышающей неопределимости?
Ответ: Дионисий пишет о Едином, Которое безымянно[890], это-то и есть то Ничто, Которое я имею в виду. Когда о Нем говорят «Божество», «Сущность» или дают Ему еще какие-нибудь имена, то они не становятся Его личными, ведь эти имена создаются среди тварного мира.
Вопрос: Что же есть сокровенная глубина сего упомянутого выше Ничто, Которое, по твоему мнению, из своего содержания исключает все сотворенное сущее? Ведь это же чистая простота. Как совершенно простое может обладать более глубоким или более внешним?
Ответ: До тех пор, пока человек понимает единство или ему подобное так, что о нем можно свидетельствовать речью, ему следует стремиться глубже. В Ничто Самом по Себе не может быть «глубже», но может быть в том, как мы (Его) понимаем, — то есть, когда без каких бы то ни было оформленных образов и картин мы постигаем то, чего не способно постичь понимание в картинах и формах. Об этом нельзя говорить, ибо, я думаю, люди говорят только о том, что можно освидетельствовать речью. И что бы они ни сказали, на Ничто никоим образом не будет указано, что Оно есть, сколько бы ни было учителей или книг. А то, что Ничто есть Разум или Сущность или же Наслаждение, это верно в том смысле, что нам о Нем могут сказать. Но от Его истины это столь далеко или же дальше, чем, когда прекрасную жемчужину называют колодой для рубки мяса.
Вопрос: Что сие значит: когда рождающее Ничто, Которое именуется Богом, уходит в Себя, то человек между собою и Ним не сознает никакого различья?
Ответ: Пока это Ничто в нас что-либо творит, Оно, по отношению к нам, не пребывает в Себе. Когда же Оно, по отношению к нам, уходит в Себя Самое, то ни мы, ни Оно, по отношению к нам, не ведаем о том ничего.
Вопрос: Скажи мне об этом понятней.
Ответ: Разве ты не понимаешь, что сей могучий развоплощающий прорыв[891] в Ничто устраняет в основе всякое различение, — не по существу, но в нашем восприятии, как было сказано?
Вопрос. Меня занимает еще одно слово, произнесенное прежде, будто бы человек способен достичь во времени того, что осознает себя как единое с вечно Сущим. Как это может быть?
Ответ: Один учитель говорит, что «вечность есть жизнь, которая пребывает над временем и заключает в себе всякое время»[892], без «до» и «потом». Кто принят в вечное Ничто, тот обладает всем во всем, не имея ни «прежде», ни «после». Да, сообразно вечности рассуждая, человек, который был восхищен сегодня, не младше того, кто был восхищен за тысячу лет до него.
Возражение: Сего восхищения человек ожидает лишь после своей кончины, как Писание говорит[893].
Ответ: Это верно в смысле длительного и совершенного обладания, а не более или менее полного предвкушения.
Вопрос: А что скажешь о сотрудничестве человека с Богом?
Ответ: То, что говорилось об этом, надлежит понимать, не сообразуясь с внешним звучанием, как слова звучат в обыденной речи; это надо принять в смысле утраты, когда человек не остался собой, но перешел в Единое и стал Единым. Здесь человек действует уже не как человек. Отсюда можно понять, как он содержит в себе все творения в единстве, а также всякую радость, даже ту, которую находят в телесных делах, (однако же) без телесного и духовного дела, ибо человек есть оно самое в упомянутом выше единстве. И заметь здесь различие. Древние естествоиспытатели исследовали природные вещи лишь в той мере, в какой они связаны с их естественными первопричинами; и так они говорили о них, так их ощущали и не иначе. Также божественные христианские магистры и вообще учителя и люди святые понимают вещи такими, какими они истекают из Бога; и человека, после его естественной смерти, они возвращают Ему, ведь он тут жил в соответствии с Его волей[894]. Но сии люди, находясь в восхищении, в своем преизобилующем внутреннем единении воспринимают себя и все вещи вечными и непреходящими.
Вопрос: Есть ли здесь какое-либо различие?
Ответ: Да, кто сие правильно разумеет, тот видит и сознает себя творением, но не ущербным, а объединительным образом. Когда его не было, он был тем же самым, но не объединенно.
Вопрос: Что значит: когда его не было, он был тем же самым?
Ответ: Это то, о чем святой Иоанн в своем Евангелии говорит: «Что начало быть или же создано, то было в Нем жизнью»[895].
Вопрос: Может ли иметь отношение к истине то, что звучит следующим образом: душа обладает двойным бытием, тварным, а равно нетварным? Как сие может быть, как человек может быть творением и не творением?
Ответ: Согласно нашему разумению, человек не может быть творением и Богом. Но Бог един и троичен. И человек, когда переносится в Бога, может быть в некотором роде един, лишаясь себя самого, созерцая внешнее, наслаждаясь и подобное этому. Я дам тебе образ. Глаз, когда созерцает, теряет себя, ибо в труде созерцания он становится со своим предметом един, оставаясь однако же тем, чем является[896].
Вопрос: Кто знаком с Писанием, знает, что душа внутри Ничто должна либо преобразиться, либо исчезнуть в своем существе; а здесь это не так.
Ответ: Душа всегда остается творением, но в Ничто, там, где себя потеряла, она больше не думает, в какой мере она творение или Ничто, творение она или же нет, объединена она или нет. Но там, где сохраняется разум, ты все это вполне сознаешь, и это остается человеку присущим[897].
Вопрос: Сохраняет ли человек наилучшее?
Ответ: Да, ведь то, чем он обладает, у него не отнимается, и ему дается другое, лучшее этого. То, что имеет, он понимает яснее и чище, и это с ним остается. Но в своем устремлении он еще не достиг того, о чем было говорено. Чтобы этого достичь, он должен пребывать в основании, которое сокровенно покоится в упомянутом выше Ничто. Здесь ничего не ведают о Ничто, здесь отсутствует «нет», и здесь отсутствует «здесь». Когда о сем говорят, то сие умаляют. Лишь тогда человек есть его Ничто, когда у него все это сохраняется так, как было сказано.
Вопрос: Скажи мне об этом понятней.
Ответ: Учителя говорят, что «блаженство души заключается в том» прежде всего, «что она в чистоте взирает на Бога; здесь берет она всю свою суть и свою жизнь и творит все, что она есть» в ту меру, в какую блаженна, «из основания» этого Ничто и «не ведает», если судить о сем созерцании, «о знании, о любви и ни о чем вообще. Она обретает покой только и единственно в» Ничто «и не сознает, что есть сущность, Бог» или Ничто. «Но если бы она знала и понимала, что она» Ничто «знает, видит, и постигает, то это было бы удалением, а (затем) возвращением в исходное», в себя самое, «в соответствии с естественным ходом вещей»[898]. Поскольку сие восхищение возникает из того же истока, ты можешь понять, что есть в глубочайшей основе.
Вопрос: Я хотел бы понять это еще лучше из истины Писания.
Ответ: «Учителя говорят[899]: когда тварь познают в ней самой, то это называется “вечерним познанием”, и тогда тварь видят в образах некоторого различения. Когда же тварь познают в Боге, то это именуется “познанием утренним”, и так тварь созерцают в Едином, каковое есть Бог Сам по Себе, — без всяких различий, разоблачась от всех образов и отбросив любое подобие»[900].
Вопрос: Может ли человек познать это Ничто в этом времени?
Ответ: Исходя из возможностей духа, мне не кажется, что это возможно. Но на пути объединения он себя сознает как единое в том, в чем это Ничто Собой наслаждается и действует порождающим образом. Это происходит тогда, когда тело, как говорят, находится на земле, а человек пребывает над временем.
Вопрос: Происходит ли объединение души в ее существе или ее силах?
Ответ: Сущность души объединяется с сущностью Ничто, а силы души — с действиями Ничто, теми действиями, какие Ничто имеет в Себе.
Вопрос: Отпадают ли от человека его прегрешения и перестает ли он видеть свое несовершенство, когда осознает себя все еще только творением, хотя и не недостаточным, а объединяющим образом?
Ответ: До тех пор, пока остается собой, человек может творить грехи как говорит святой Иоанн: «Если мы думаем, что не имеем грехов, то обманываем сами себя, и истины нет в нас»[901]. Но, поскольку человек не остается собой, постольку он не творит прегрешений, как опять-таки святой Иоанн в своем Послании говорит: «Человек, рожденный от Бога, не совершает грехов и не творит прегрешений, потому что семя Божье пребывает в нем»[902]. Посему с кем это случилось, не предпринимает трудов, кроме одного только дела. Ибо, если говорить об объединении, то есть только одно рождение и одно основание.
Возражение: Как может быть, что человек совершает не больше, чем один труд? Ведь у Христа было двоякое дело.
Ответ: Я думаю, что человек, ни на один труд, кроме вечного рождения, не взирающий, творит лишь одно дело. Если бы Бог не рождал непрерывно Своего Сына, Христос никогда не совершил бы естественный труд. Посему я смотрю на это как на единое дело, хотя его часто понимают человеческим разумением.
Возражение: А вот языческие учителя говорят, что «никакая вещь не лишается своего личного действия»[903].
Ответ: Человек не лишается своего личного действия, но оно на этом пути остается без внимания.
Вопрос: Совершается ли тварное дело, которое остается человеку присущим, им самим или кем-то еще?
Ответ: Чтобы достичь названного, пусть он умрет ради того возрождения, которого ищет, и тогда возрождение наступит. Взгляни на подобие: все, что внутрь нас ни приходит, откуда бы оно ни было, для нас остается без пользы, если не родится в нас заново. Возрождение столь чуждо и после того, как наступает, имеет столь мало общего с телом, что природа продолжает творить в человеке, словно в неком разумном животном, тот труд, который относится к человеческой жизни. Но человеку больше ничего не надо творить деятельным образом, как он это делал перед своим возрождением, он совершает сей труд обладающим образом. Примером тому пусть тебе будет крепленое вино. Оно не в меньшей степени материально, однако действует и умиротворяет сильней, чем вино, пребывающее в своем первом рождении.
Вопрос: Покажи различие между вечным рождением и возрождением в человеке.
Ответ: Вечным рождением я называю ту объединяющую силу, в которой все вещи и причины всех вещей обладают тем, что они суть и что они суть причины. Но возрождением, свойственным лишь человеку, я именую движение вспять[904] каждой вещи к истоку, понятому в смысле истока же, без оглядки на присущее ей.
Возражение: Что влекут за собой существенные естественные причины, о которых пишут естествоиспытатели?
Ответ: Они вызывают естественным образом все, что вечное рождение обусловливает в человеке при его появлении, но здесь ни о чем в сущности речь не идет.
Вопрос: Если душа в восхищении лишается сознания и всех своих тварных проявлений, что тогда обращается вовне для исполнения внешних дел?
Ответ: Все силы души слишком слабы, чтобы войти в Ничто тем образом, как было сказано. Но если кто-то потерял себя в этом Ничто, силы творят то, что вызывает их исток.
Вопрос: Как выглядит та потеря, в которой человек лишается себя в Боге?
Ответ: Если ты меня сейчас слушал, то тебе было вполне ясно показано, что, если человек похищен у себя самого, — так что ничего не ведает ни о себе и ни о чем вообще, полностью утихая в основе вечного Ничто, — то он становится для себя совершенно потерян.
Вопрос: Исчезает ли воля в Ничто?
Ответ: Да, по своей воле; ибо как бы ни была воля свободна, она становится свободной только тогда, когда ей больше не надо хотеть.
Возражение: Как может у человека исчезнуть воля? У Христа оставалась Его воля, раз Он чего-то хотел.
Ответ: У человека исчезает та воля, которой он хочет, желая творить из свойственного для него то одно, то другое. Он не желает чего-либо конкретного недостаточным образом, о чем было сказано прежде. Его воля стала свободной, так что он творит, и творит вне времени всего лишь одно дело, каковое есть он сам объединительным образом. Кто понимает это так, как мы говорим, тот не хочет делать какого бы то ни было зла, а хочет только добра. Все его житие, произволение и дело есть тихая неприкасаемая свобода, пребывающая в нем явно и вне всякого сомнения. И так он живет порождающим образом.
Возражение: Но изъявление воли происходит не порождающим образом.
Ответ: Сия воля объединена с Божественной волей, и она не хочет другого, как только того, что есть она сама по себе, ибо хотение находится в Боге. И то, что было сказано прежде, надо понимать не в смысле некоего помещения себя самого в Бога, как повсюду считают, а надо понимать в смысле отказа от себя самого, когда человек объединяется так, что Бог становится его основанием.
Вопрос: Остается ли у человека его собственная различимая сущность в основании Ничто?
Ответ: Все это следует понимать лишь в смысле человеческого восприятия, в котором во время внутреннего созерцания[905] — а оно происходит отрицательным образом — не различаются это и то, но не по сущности, ибо каждое остается тем, что оно есть, как говорит святой Августин: «Отбрось с презрением благо это и то, и останется чистая благость, сама в себе, в своей вольной дали парящая; это и есть Бог»[906].
Вопрос: Если человек познал Ничто, о Котором шла речь, и наслаждается Им, останется ли это с ним навсегда?[907]
Ответ: В качестве наслаждения — нет, но останется неотчуждаемым, неотъемлемым образом.
Вопрос: Не приводит ли внешнее в замешательство внутреннее?
Ответ: Если бы по отношению к телу мы находились вне времени, то в некотором роде мы меньше страдали от голода, трудов и прочего. Но внешнее духовное созерцание не приводит в замешательство внутреннюю суть, ибо оно — в свободе. Впрочем, порою случается, что чем сильнее утесняется естество, тем ярче сияет Божья истина.
Вопрос: Откуда берется уныние?
Ответ: Если оно проистекает из природных причин, а человек внутри себя остается свободен, то не обращай на него внимания, оно уйдет вместе с телом. Если же им смущается внутреннее в его основании, то это неправильно.
Возражение: Из Ветхого Завета[908] и Евангелия[909] следует, что человек во времени не может достичь того, о чем было сказано.
Ответ: Это верно в смысле обладания и совершенного знания, ибо то, чего здесь он отведал, там обретается в совершенстве, хотя все это одно и то же, и в познании может осуществиться (уже) на Земле.
Вопрос: Как должен поступать человек, начинающий познавать свое вечное Ничто не благодаря все превышающей Силе, но лишь слыша то, что говорят, или без оного, с помощью извне приходящих картин?
Ответ: Кто еще не понимает так много, сколько знает сверхъестественным образом, например, об упомянутом выше Ничто, в Котором все вещи лишены своего личного качества, тот пусть оставит все вещи как они есть, что бы ему ни попалось, и держится общего учения святого христианства, — как поступают многие добрые простосердечные люди, достигшие похвального благочестия, не будучи призваны к большему. Но чем выше, тем лучше. Если ты достиг верной цели, то ее и держись и будешь на верном пути. Ибо цель озарена Священным Писанием. Делать что-то другое кажется мне сомнительным, ведь тот, кто здесь медлит, теряет себя в несвободе или же глубоко низвергается в беспорядочную свободу[910].
VII. Чего недостает людям, живущим в ложной свободе
Как-то раз, — это было светлое воскресенье, — сидел он задумчивый и погруженный в себя; и в тишине его души предстал перед ним некий духовный образ. Он был изыскан в своих словесах, но не был опытен в деле и источался в преизобилующем богатстве.
Он начал и сказал ему так: Откуда ты?
Тот сказал: Я пришел ниоткуда.
Он сказал: Скажи мне, что ты есть?
Тот сказал: Я — ничто.
Он сказал: Чего ты хочешь?
Тот отвечал: Я ничего не хочу.
Он же сказал: Это странно. Скажи мне, как тебя зовут?
Тот сказал: Меня зовут «безымянный Дикарь».
Юноша сказал: Ты по праву можешь именоваться дикарем, ибо твои слова и ответы совершенно дики. А теперь ответь мне на то, что я тебя спрошу: к чему направлено твое усердие?
Тот сказал: К беспредельной свободе.
Юноша сказал: Скажи мне, что ты называешь беспредельной свободой?
Тот сказал: Когда человек живет по своим похотям без всякого различения, не обращая внимания ни на «до», ни на «после».
Юноша сказал: Ты стоишь не на правом пути истины, ибо такая свобода уводит людей от всякого блаженства и освобождает их от подлинной свободы. Ведь кому не хватает различия, тому не хватает порядка, а что без подлинного порядка, то — зло и несовершенно, как Христос говорил: «Совершающий грех есть раб греха»[911]. Но кто, живя с чистой совестью и осмотрительно, соединится с Христом в подлинном забвении себя самого, тот достигнет истинной свободы, как Он Сам говорил: «Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете»[912].
Дикарь сказал: Что называешь ты упорядоченным, а что беспорядочным?
Юноша сказал: Я говорю об упорядоченном, когда все, что относится к делу изнутри и извне, не остается непредусмотренным в действии. А беспорядочным я именую то, где сие названное выше отсутствует.
Дикарь сказал: Беспредельная свобода должна всем этим пренебрегать и всем этим гнушаться.
Юноша сказал: Это пренебрежение (а оно под стать ложной беспредельной свободе) было бы против всякой истины, ибо оно против порядка, который всем вещам даровало вечное Ничто в Своей плодовитости[913].
История любящей души. Изображения на пергамене. Ок. 1500 г.
Дикарь сказал: Человек, уничтоженный в своем вечном Ничто, ничего не ведает о различении.
Юноша: Вечное Ничто, о Котором здесь и в любом правильном рассуждении следует речь, что Оно есть Ничто не из-за Его небытия, а вследствие Его все превышающего бытия, это Ничто не имеет в Себе ни малейшего различения, но из Него, поскольку Оно плодотворно, исходит (соответствующее) порядку различение всех вещей. Человек в этом Ничто никогда полностью не исчезает; в его мыслях остается памятование об их личном происхождении, а в его разуме — его личное восприятие, хотя в его первооснове все это остается без внимания.
Дикарь: Воспринимается ли сие только в самой этой основе и из нее самой?
Юноша: Тогда это было бы вовсе неправильно понято, ибо сие существует не только в основе; оно вне ее само по себе также есть тварное бытие, пребывая тем, чем является, и таким его тоже надобно воспринимать. Не будь различия между сущностью и восприятием, ты был бы прав. Но это не так, и об этом уже было сказано. Отсюда следует, что всегда нужно иметь правильное различение.
Дикарь сказал: Я слышал, что был один великий мастер и что он отрицал всякое различение[914].
Юноша сказал: Ты говоришь, что он якобы отрицал всякое различение, и относишь сие к Божеству, а он, как можно понять, подразумевал каждое из Лиц в том основании, где они неразличимы, но не в их отношениях друг к другу, — здесь, несомненно, следует соблюдать личное различение. Если же ты отнесешь сие к человеку, который исчез, лишившись себя, то об этом уже достаточно сказано: это следует понимать применительно к восприятию, а не существу. При этом заметь, что «разделение» есть нечто иное, чем «различение»[915]. Как известно, тело и душа нераздельны, ибо одно пребывает в другом, и ни один член не может быть жив, будучи отделен. Но душа отлична от тела, ибо ни душа не является телом, ни тело — душою. Подобным же образом я понимаю, что воистину нет ничего, что было бы отделено от простой Сущности, ибо Она всем существам дает суть, но в различении; ни сущность Бога не является сущностью камня, ни сущность камня сущностью Бога, ни (сущность) какой-либо твари (сущностью) другой (твари). Учителя полагают, что сие различение, собственно говоря, не в Боге, однако от Бога. И он говорит о «Книге Премудрости»: как нет ничего ближе, чем Бог, так и нет ничего более отличного[916]. Посему твое мнение ложно, а это понимание истинно.
Дикарь сказал: Сей мастер сказал много правильного о человеке, подобном Христу[917].
Юноша сказал: Мастер говорит в одном месте так: «Христос — единородный Сын, а мы нет». «Он есть Сын по природе, ибо Его рождение возводит к Его естеству», а мы не сын по природе, и наше рождение именуется «возрождением, ибо оно ведет к подобию Его естества. Он есть образ Отца[918], мы же уподоблены образу Пресвятой Троицы»[919]. И говорит, что в этом Ему никто не может быть равен[920].
Дикарь сказал: Я слышал, что он якобы говорил: такой человек творит все, что творил Христос[921].
Юноша ответил: Сей мастер говорит в одном месте: «Праведник творит все, что творит праведность»[922]. Это воистину так, он говорит, ибо праведник рожден от праведности, как написано: «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от духа есть дух»[923]. Это верно, он говорит, лишь по отношению к Христу и никого больше, ведь кроме сущности Отца Он другой сущности не имеет, и кроме Отца Он ни от кого не рожден. А посему Он творит все, что творит Отец. Всем же прочим людям, он говорит, присуще действовать с Ним в меньшей или в большей мере, смотря по тому, в меньшей или большей мере мы рождены от Него. Эти слова указывают тебе на подлинную истину.
Дикарь сказал: Из его слов явствует, что все, что дано Христу, дано также и мне[924].
Юноша: Все, что было дано Христу, есть совершенное обладание истинным блаженством, ибо Он говорил: «Omnia dedit michi pater. Отец дал Мне все»[925]. И это же все дал Он всем нам, но иным образом. И он говорит во многих местах, что всем этим обладает Он в воплощении, мы же — в богоподобном единстве[926]. А посему Он этим владеет образом столь более благородным, насколько более благородным Он к этому восприимчив.
Но Дикарь стал возражать, что мастер отрицает какое бы то ни было подобие и объединение, показуя нам, отказавшись от всякого уподобления, совершенное единство.
Юноша отвечал: Тебе, без сомнения, не хватает света различия, о котором было сказано прежде, — как человек должен объединиться с Христом и все же оставаться отличным, поскольку он объединен и сознает себя в необъединенном единстве. Тебя еще не озарил истинный свет, ибо свет истины привносит порядок и различение, уводя от чрезмерного многообразия. Твой острый взор, облеченный в величие природного света, царит в (области) духовного разума, который сияет подобно сиянию Божественной истины.
Дикарь замолчал и просил его настойчиво и смиренно, дабы он развивал дальше сие важное различие.
Юноша отвечал так: Самый большой недостаток, который мешает тебе и подобным тебе, состоит в том, что вам не хватает доброго различения разумной истины. Поэтому, кто хочет достичь своего наивысшего и не впасть в эту ошибку, должен с усердием следовать сему сокровенному учению, и тогда он беспрепятственно достигнет блаженной жизни.
VIII. Сколь благородно ведет себя воистину бесстрастный человек по отношению ко всем вещам
На этом Юноша со всей серьезностью обратился к Вечной Истине и пожелал (узнать) что-нибудь определенное относительно внешних признаков подлинно бесстрастного человека и спросил так: Вечная Истина, как ведет себя такой человек по отношению к каждой вещи?
Ответ: Он теряет себя, а вместе с собою все вещи.
Вопрос: Как он относится к времени?
Ответ: Он пребывает в настоящем мгновении, не взирая на грядущее, и воспринимает свое наивысшее как в малом, так и в великом.
Вопрос: Павел говорит: «закон положен не для праведника»[927].
Ответ: Из-за своей тварности праведный человек ведет себя смиренней, чем прочие люди, ибо он знает в основе изнутри, что внешним образом отмерено каждому, и так воспринимает все вещи. А то, что он не связан законом, следует из того, что он в силу бесстрастия творит то, что множество других людей делает по принуждению.
Вопрос: Тот, кто пребывает во внутреннем бесстрастии, не освобожден ли он от внешних упражнений?
Ответ: Редко увидишь людей, достигших с нерастраченными силами того, о чем ты говоришь, ибо отречение касается самого сокровенного тех, кому оно воистину присуще. А посему, узнав, что им делать и что покинуть, люди остаются в обычном делании, — в большей или меньшей мере, смотря по их возможностям или же другим обстоятельствам.
Вопрос: Откуда у некоторых людей, и без того благообразных, являются большая забота и великий страх[928], которые тревожат их совесть, и откуда берется беспорядочная свобода других?
Ответ: Все они устремлены к своим представлениям[929], однако по-разному: первые — духовно, вторые — телесно.
Вопрос: Пребывает ли такой человек во всякое время бездеятельным или в чем состоит его действие?
Ответ: Дело воистину бесстрастного человека есть забвение себя самого, и его труд есть его пребывание праздным, ведь в своем деле он остается покоен и в своих трудах остается он праздным.
Вопрос: Как он относится к своему ближнему?
Ответ: Он имеет общение с людьми без того, чтобы быть очарованным[930], и любовь без привязанности и сострадание без заботы, — в совершенной свободе.
Вопрос: Обязан ли такой человек исповедаться?
Ответ: Исповедь, проистекающая из любви, благородней, чем та, что свершается по обязанности.
Вопрос: Как звучит молитва подобного человека и должен ли он молиться?
Ответ: Его молитва плодоносна, ибо он сдерживает излияние чувств, — ведь «Бог есть дух»[931], — внимая тому, не установил ли он себе какой-либо преграды и не следует ли каким-нибудь образом повелениям самости[932]. И тогда в высшей силе засветится свет, озарив, что Бог есть в нем сущность, жизнь и деяние, он же сам есть всего лишь Его орудие.
Вопрос: Каковы еда, питье и сон сего благородного человека?
Ответ: Внешний человек ест внешне и чувственно, но в смысле обращения к горнему он не ест; если бы это было иначе, он ел бы и отдыхал по-звериному. И так же обстоит дело со всем прочим, что относится к человеку.
Вопрос: Каков внешне его образ жизни?
Ответ: У него не много жестов и слов, и они просты и прямы; его образ жизни умерен, так что вещи через него протекают помимо него, и он спокоен в своих помыслах.
Вопрос: Все ли они таковы?
Ответ: Более или менее, в зависимости от различия обстоятельств. Но сущностное ядро остается неизменным.
Вопрос: Приходит ли такой человек в полное познание истины или у него еще остаются представления и мнения?
Ответ: Поскольку человек остается собой, у него остаются представления и мнения. Но поскольку в том, что есть теперь, человек отрекается от себя самого, он обладает познанием всей истины, ибо знание есть знание, и он не внемлет себе. Этим тебе достаточно сказано. Не вопросами, но подлинным бесстрастием достигают сей потаенной истины.
Аминь.
ВЮРЦБУРГСКАЯ «ПЛЯСКА СМЕРТИ»
Вы все, кто в мире сем живет,
чей не настал еще черед,
Христос в День судный скажет вам,
внемлите вы его словам:
«Иди сюда!» и «Прочь ступай!».
Небесные врата и рай
для тех, чья жизнь была чиста,
для злых же — адские врата.
Итак, различие в словах;
одним блаженство в небесах,
другим терзанья предстоят,
навечно их сокроет ад.
И посему вам дам совет:
на зло не тратьте своих лет,
ведь жить недолго, и — увы! —
не избежите Смерти вы.
Как бы ни жил ты, все равно
Смерть явится забрать свое.
Под флейты вой она грядет,
всех увлекая в хоровод,
и дурака и мудреца,
чтобы плясали без конца.
От поученья будет прок,
если усвоите урок.
Совет вам следует принять,
фигурам и примерам внять[933].
Бернт Нотке. Любекская «Пляска смерти». Фрагмент. 1463 г.
Земная жизнь так коротка.
Не ведал страха я пока
Его Святейшеством я был,
но ныне смертный час пробил.
Ах, папа, вслушайтесь в мотив,
пляшите, жизнь свою забыв.
Приказы ваши здесь не в счет,
вам флейта песню пропоет.
Моим победам несть числа,
моя империя росла.
Но Смерть безжалостно отнимет
империю, почет и имя.
Забудьте скипетр и корону,
я отлучаю вас от трона.
Теперь я выбираю вас,
скорей пускайтесь с нами в пляс!
Всегда я в роскоши жила,
но Смерть все это отняла.
Теперь обязана я ловко
плясать, не зная остановки.
Со мной станцуйте, я прошу,
пляшите так, как я пляшу.
Вы многих гордо отвергали,
но мне откажите едва ли.
Я правил миром, власть любил,
я королем[934] в той жизни был.
Но Смерть пришла, и я теперь,
в ее сетях мечусь как зверь.
О, мой король, вас Смерть ведет
плясать в свой черный[935] хоровод.
Пришел правлению конец,
вам Смерть пожалует венец.
Меня святой престол избрал,
я Римской церкви кардинал.
Теперь же — посмотрите:
пляшу у Смерти в свите.
Ах, в камилавке красной вы
благословляли всех живых.
Теперь вы в ней пляшите
и мертвых веселите.
Я долго крест двойной носил,
при жизни патриархом[936] был.
Теперь я Смерти стал слугой,
танцую с целою толпой.
Забудьте славу, в хоровод!
Смерть веселиться вас зовет.
Отбросьте дальше крест двойной,
вы танцевать должны со мной.
Я сан нешуточный имел,
на всех людей вокруг глядел,
свое довольство не тая.
Теперь же в мире мертвых я.
Придется гордость превозмочь,
никто не сможет вам помочь.
Забудьте свой высокий сан,
Танцуйте в пляске обезьян.
С мечом скакал я на коне,
повиновались люди мне.
И вот в наряде дорогом
я с мертвыми к плечу плечом.
Веселья много знали вы,
вы не склоняли головы.
Ну, а теперь в свой дикий пляс
пусть мертвецы затянут вас.
Хоть в жизни я снискал почет,
от Смерти это не спасет.
Как обезьяна я отныне
танцую с мертвецами злыми.
Забыты слава и почет,
я затяну вас в хоровод.
Хоть вы учены и умны,
не избежите Смерти вы.
Известен всей державе был
мой гордый нрав,.я храбрым слыл.
И вот повержен Смертью я,
в пляс мертвецы влекут меня.
Пусть император вас спасет;
обоих Смерть вас отведет
к чудовищам и мертвецам.
Охоту мы устроим вам.
Монахов многих воспитал,
духовной пищей их питал.
Но Смерть явилась, все поправ,
мне навязала свой устав.
Не надувайтесь, как петух,
вам плясуны поднимут дух.
Придется слушаться меня,
плясать вас призываю я.
С отвагой, не жалея сил,
я миру доблестно служил.
Но пробил час, и, словно шут,
с толпою мертвецов пляшу.
Я в хоровод вас привела,
вершите ратные дела!
Но щит и меч здесь ни к чему,
теперь у Смерти вы в плену.
Хоть апеллируй сотню раз,
но если пробил смертный час,
то помощи не принесут
ни светский, ни церковный суд.
Мой господин, пришел указ,
плясать он обязует вас.
Тут Смерть дежурит у дверей,
попробуйте, поспорьте с ней.
Я, регент, день свой начинал
с мелодий чудных и похвал.
Им флейта Смерти не подстать,
с ней Смерть пришла меня пугать.
Ваш, милый регент, хор певал
когда-то сладостный хорал.
Моя же флейта в этот раз
вам возвещает смертный час.
Вы, славный лекарь здесь затем,
чтобы понятно стало всем,
насколько ваше ремесло
от пляски Смерти вас спасло.
На тех я ужас наводил,
кто в латы весь закован был.
Теперь, забыв свою пращу,
я перед Смертью трепещу.
Скорей, о храбрый дворянин,
один сразимся на один!
Чтоб жизнь обратно возвратить,
меня вам надо победить.
Я жизнь веселую вела,
она мне праздником была.
Но флейтой Смерть меня манит,
фальшиво тон ее звучит.
Пляшите, юбки подхватив,
сейчас исправится мотив!
Смерть многих женщин, как и вас,
заманивала флейтой в пляс.
Век хлопотал, добро копил,
но все же Смерть не подкупил.
Она мой дар не приняла,
и жизнь и деньги отняла.
Вас нажитое не спасет,
ступайте к мертвым в хоровод.
Хоть кладовые и полны,
но Смерти сами вы нужны.
Монашкой ревностной была,
молилась Богу как могла.
Но песнопения мои
от пляски Смерти не спасли.
Того приятней пригласить,
кто так боялся согрешить.
Вы скапуляр[938] отбросьте свой,
Смешайтесь с пляшущей толпой.
Посмешищем он в жизни был,
последний друг его забыл.
Лишь Смерть его не обойдет,
со всеми вместе заберет.
Эй, ковыляй на костылях!
Пусть все тебе внушали страх,
за жизнь несладкую твою
я благодать тебе пошлю.
Я поваром отличным был,
я жарил, парил и перчил.
Но где ж такое смастерить,
чтоб злую Смерть перехитрить!
Готовил с перцем ты стряпню,
я в хоровод тебя пошлю.
Тебе задание я дам:
задай-ка перца плясунам!
Хоть счастья в жизни я не знал,
охотно б Смерти избежал.
Ох, лучше б снова труд и пот,
чем Смерти страшный хоровод.
Ну что ж, крестьянин, торопись,
теперь ты в пляске потрудись.
Награды жди — пришел черед,
танцуй, раз Смерть тебя зовет.
Меня он, черный, увлекает,
с тобой, о мама, разлучает.
Хоть твердо не могу стоять,
теперь я должен танцевать.
Учись плясать в моей стране,
твой плач и смех приятны мне.
И даже будь при соске ты,
тебе не избежать беды.
Хотела б я тебя спасти
и Смерть руками отвести.
Но Смерть, в свой хоровод маня,
вслед за тобой зовет меня.
Не спорьте, а взгляните — вот,
какой веселый хоровод!
И, госпожа, вся шутка в том,
что вместе пляшите вы в нем!
О, смертные, кто угодить
желает миру, в славе жить,
подумайте: конец придет,
но что же вслед за ним грядет?
Конец придет — когда и как,
а что потом — ответ двояк,
поскольку время не пришло.
Решать же — Смерти ремесло.
Но как заранее узнать,
когда придется Смерть встречать?
Едва ли ведомо кому,
сколько отпущено ему,
и сколько времени всего
еще осталось у него.
Зависеть будет все от дел,
что сделать в мире ты успел.
Если к желанному для всех
концу стремитесь, бросьте грех.
К тому же помните всегда,
что в рай, в небесные врата,
благочестивый попадет,
а грешных пламя ада ждет.