Мигель чуть постоял, качнувшись взад-вперед, пошевелил губами. Я напряженно всматривалась в его лицо, словно ожидала, что до него сейчас дойдет: у меня есть железное алиби и отпустит домой.
- Сеньорита, - произнес Мигель чуть мягче, - мы уже говорили с сыном сеньора Гонсалеса. Дело в том, что он видел отца и говорил с ним по своему возвращению. Несчастье произошло после того, как он лёг спать. Я говорю вам это неофициально, только для того, чтобы вы не дёргали меня в дороге. Ваш допрос состоится позже. А пока подумайте, что вы можете сообщить о том, где вы были и что делали с того момента, как расстались с Алехандро Гонсалесом и до вашего задержания.
С этими словами он снова запер дверь, а я села на лавку совершенно опустошенная, не пытаясь больше спорить и возражать. Только смотрела на грязный дощатый пол повозки. Через внушительные щели была видна желто-серая бегущая дорога.
После двух или трех часов езды мы остановились. Странным образом я успокоилась к тому времени. Я ни в чем не виновата, как говорится: следствие разберется. Нужно просто набраться терпения. Очень скоро я вернусь домой. А то, что меня задержали, это просто по протоколу положено. Так я убеждала себя, чтобы сохранять спокойствие.
Здание полицейского участка было наполовину каменным, наполовину мазанкой. Наверное, его достраивали. Одноэтажное, побеленное снаружи, с решетками на окнах.
Меня молча провели в камеру, ничего не объясняя, и оставили одну. Из обстановки здесь была только лавка, привинченная к полу. В углу грязное ведро с крышкой.
Окно находилось выше моего роста, за ним виднелись покачивающиеся ветви оливы. Как дома. Как же хорошо сейчас дома… Бухта, теплый деревянный пирс, мелкие прозрачные волны весело плещутся. Припекает солнце. Дышится легко и свободно.
“А что если я отсюда больше никогда не выйду?” - мелькнула паническая мысль, обдав меня кипятком изнутри. Глубоко и часто задышав, чтобы не расплакаться, я стала смотреть в окно на ветку и считать листочки. Послышался протяжный свист, и на одну из ветвей, на самый кончик вспорхнула птичка, такая же черно-желтая, как и та, с которой я разговаривала у себя в саду.
Я ей обрадовалась, как будто получила хорошее известие. Это явно был добрый знак, а как могло быть иначе?
- Эй Лаврушка, - шепотом позвала я её и, улыбаясь, сморгнула предательские слезинки, закипевшие в уголках глаз, - привет, подружка!
Конечно, это была другая птичка: их здесь обитали десятки в каждом саду, если не сотни. Но тем не менее это меня немного взбодрило.
Прошел час, по моим внутренним ощущениям, затем еще. Обо мне, кажется, забыли. А я подозревала, что звать кого-то и спрашивать было бы бесполезно.
Заняться здесь было совершенно нечем. Лаврушка давно улетела, взгляду не за что было зацепиться. Оставалось только себя поочередно то накручивать, то успокаивать.
Где-то в здании были слышны голоса, иногда раскатистый смех.
Наконец, через несколько часов я услышала приближающиеся шаги и невольно встала. Лязгнул замок, и дверь отворилась.
Вошедший карабинер - молодой парнишка - посмотрел на меня настороженно, как будто я была опасной преступницей, и сообщил, что комиссар ожидает меня на допрос.
Молча поднявшись, я прошла вместе с ним из камеры и дальше по коридору. Мысли нестройно прыгали и разбегались. Хотя сейчас мне бы не помешала ясная голова.
“Всё будет хорошо, всё будет хорошо,” - твердила я, как мантру. И очень старалась в это поверить.
Глава 20
Комиссар полиции выглядел, как переодетый на маскарад бульдог. Большой, с мощными покатыми плечами и опускающимися на них щеками. Смотрел он на меня хмуро и неприязненно. Я постаралась выдержать его взгляд.
Он повозился на своём месте, посморкался в большой мятый платок, поперекладывал бумаги на своём столе, где так же громоздились самые разнообразные предметы личного обихода: две кружки, алюминиевая и керамическая, глиняная тарелка с объедками, засаленная колода карт, еще один носовой платок, металлическая коробочка с леденцами и другая с помадой для усов, табакерка на почетном месте и рядом плевательница. Легкий диссонанс в сомнительный натюрморт вносил нежный букетик ромашек, притулившийся сбоку.
Пока я размышляла, откуда он мог здесь взяться, комиссар пребывал в непонятном раздумье. А потом всё-таки предложил сесть на табурет, стоящий перед столом.
-Сеньорита…Ловейра, да, Ловейра, - он закашлялся, затем отхлебнул из кружки, - что вы можете сообщить мне об исчезновении сеньора Гонсалеса? И лучше бы вам начать говорить правду сразу, а не тогда, когда вам будет предъявлено обвинение в суде - тогда может быть уже поздно…
-Комиссар, - перебила я его, - так речь об исчезновении? Сеньор Гонсалес даже не был найден мертвым, а меня арестовали? Он, может быть, уехал по своим делам вообще…
-Сеньорита, - перебил теперь уже он меня, - полицию вызвал сын уважаемого сеньора Гонсалеса, после того как обнаружил в его комнате следы борьбы и кровь. Много крови. Как будто там свинью зарезали.
-Ну и при чем тут я? Какое это имеет ко мне отношение?
-А такое, что некоторые из опрошенных по горячим следам жителей, показали, что вы угрожали сеньору Гонсалесу не так давно, явившись в его дом. Да и вообще вас часто видели там соседи. В одно и то же время, по утрам. Вы, конечно, объясните нам это. Прошу вас, подробней. А заодно, куда вы дели тело сеньора Гонсалеса. Это можете сообщить в первую очередь.
Меня даже затрясло от возмущения и беспомощности.
-Я не имею никакого отношения к этому…происшествию, комиссар, - к глазам подступали слёзы, но я изо всех сил сдерживалась, - я могу объяснить всё, что вы перечислили, кроме исчезновения сеньора Гонсалеса. И свидетели моим словам найдутся. Выслушайте меня беспристрастно, прошу вас! Не на этом ли построены принципы правосудия?!
Мой несколько высокопарный призыв пришелся комиссару по вкусу. Он приосанился и величаво кивнул:
-Хорошо, сеньорита Ловейра. Слушаю вас внимательно.
Я сосредоточилась. То, что будет сказано мной сейчас - очень важно. Нужно было отбросить волнение.
-Комиссар, первое - зачем я приходила к сеньору Гонсалесу. Мой отец должен был денег ему. Недавно он погиб и мне пришлось разбираться с этим. Я пришла к сеньору Гонсалесу попросить отсрочки, только и всего. При этом у него возникли какие-то грязные мысли на мой счет и я всего лишь…ну да, пригрозила, что голову ему откушу, но только если он будет протягивать ко мне руки…- черт, получалось как-то не очень складно.
Комиссар, впрочем, сидел, не высказывая никаких эмоций. Изображал Фемиду.
-Но я не собиралась причинять ему физического вреда, просто выпалила от страха, понимаете?
Комиссар покивал.
-Физического, стало быть не собирались. А какой собирались? - спросил он меня как бы невзначай.
Черт. Черт! Да почему всё истолковывается не так?
-Никакого не собиралась! Просто вернуть долг, не лишившись при этом своей земли, которая была в залоге у сеньора Гонсалеса.
-Стало быть, сеньорита, в случае смерти сеньора вы освобождались от огромного долга и кучи проблем. Заодно и жирный кусок себе возвращали. Всё легко и просто.
Я вскинула голову и невольно сжала кулаки. Узнаю, кто меня так подставил - заставлю плакать, клянусь.
-Да, комиссар, получается так. Но тем не менее, я не пыталась убить Гонсалеса, я работала, чтобы собрать деньги и отдать ему, - голос мой звучал отчаянно, я ощущала вкус этого отчаяния у себя во рту - кислый такой, медный.
-Убить не пытались, всего лишь кувшин о его голову разбили. Он жаловался людям. При этом, заметьте, был милостив и учитывая старую дружбу с вашим отцом, не стал заявлять на вас.
Я подумала, что у меня сейчас от бессильной ярости взорвется голова. Просто разлетится на мелкие кусочки. Тем временем он продолжал.
-Что вы делали каждое утро у дома достопочтенного сеньора? - комиссар взял из табакерки кусочек прессованного вонючего табака и принялся жевать его, распространяя вокруг себя дивное амбрэ.
-Приносила еду сеньоре Мадуро. Помогала ей. Она была единственной прислугой у Гонсалеса и ей нелегко приходилось. - Я отвечала, понимая, что и это будет истолковано превратно. И не ошиблась.
-То есть, подбирались к нему поближе, служанку в сообщники, понятно. Надо узнать, не жаловался ли сеньор Гонсалес на недомогание, а то, может, вы его и отравить пытались, - комиссар флегматично сделал у себя пометку на клочке бумаги.
Я хотела возмутиться снова, но почувствовала, что это просто бесполезно. Сотрясание воздуха.
-Комиссар, я просто хочу сказать, что не имею отношения к этому делу. Меня просто подставили, подтасовав факты. Всё говорит против меня, я понимаю. У меня только одна просьба - дайте мне поговорить с Алехандро Гонсалесом. Он хорошо меня знает и…
Комиссар не дал мне закончить.
-Если сеньор Алехандро пожелает - мы позволим ему поговорить с вами, сеньорита. Думаю, на сегодня достаточно. Серхио! - окликнул он. В кабинет заглянул тот же кудрявенький молодой карабинер, - проводи сеньориту.
У двери я обернулась.
-Послушайте, комиссар. Сейчас вы смотрите на меня, как на дочь бедного рыбака, которую можно обвинить в преступлении, не разбираясь особо. В угоду пропавшему богатому негодяю. Но подумайте хотя бы на десять ходов вперёд: может статься, что правда восторжествует, настоящий виновный будет найден и вам придется меня отпустить. А дальше будет вот что - я разберусь с долгом, останусь владелицей половины побережья. Знатной сеньорой. И буду на вас в большой обиде. Всего доброго. - с этими словами я шагнула за дверь и пошла по коридору, гордая такая, независимая. Что значит самовнушение. Надеюсь, на комиссара тоже подействовало.
Парнишка-конвоир шагал рядом со мной навытяжку - он уж точно был под впечатлением.
У дверей камеры я схватила его за руку и, дернув к себе, зашептала на ухо:
-Принеси мне карандаш и бумагу! Поможешь мне - отблагодарю. Хорошо?