Ни зарева пожара на горизонте, ни удушливого низового дыма, какой бывает, когда сами собой воспламеняются торфяные болота, заметно не было. Однако Черный недовольно рычал, ощущая далекую, тихо подкрадывающуюся угрозу. Вокруг ни дыма, ни пламени… Словно не доверяя себе, бывший страж вновь и вновь обшаривал взглядом лес, когда увидел вдали людей.
Их было довольно много, не меньше полутора сотен. Они шли устало, неумело. «Люди, привыкшие к походам, так не двигаются». Эти брели вразнобой, едва плелись, то и дело прислоняясь к деревьям, чтоб перевести дух. Среди неизвестных Леха насчитал пару десятков вооруженных мужчин, но он готов был спорить на что угодно, это были не людожоги. Бойцы с оружием замыкали колонну, если только уныло бредущая толпа могла именоваться колонной. Они то и дело озирались, засев за толстыми стволами деревьев, ждали, когда все остальные пройдут, затем, дав им оторваться, вновь догоняли.
«Боятся погони, — решил ученик Старого Бирюка — и, судя по всему, погоня может быть совсем близко».
Неизвестные упорно, падая и вновь поднимаясь, двигались к реке, будто широкая, бурная в этих местах Серая Вода была для них местом спасения. Конечно, можно было предположить, что где-то здесь есть брод. Но Лешаге почему-то казалось, что толпой движет отчаяние, точно кнутом, подгоняемое страхом. Он посмотрел вниз. Его маленький отряд, окруженный для пущей безопасности стаей, уже начинал подтягиваться к холму.
— Марат, — подозвал Леха.
Чешуйчатый поднял на учителя подернутые дымкой беспросветной усталости глаза.
— Я, наверное, тут… — сказал он. И тут же уселся наземь. — Можно я лягу, хоть ненадолго?
Воин недовольно сдвинул брови, намереваясь обрушить гнев на юнца. Старый Бирюк, пожалуй, и разговаривать бы не стал, поднял бы в два пинка и заставил карабкаться на холм, навесив для вразумления еще пару набитых вещмешков. Но Лехе вдруг стало жаль посеревшего от пыли драконида, и без того делающего куда больше, чем позволяют его физические возможности.
— Сто вдохов, — отрезал Лешага, стараясь, чтоб ученик не заметил его минутной слабости. — Затем бегом к берегу, предупреди Анальгина. Скоро появятся гости с той стороны.
— Людожоги? — моментально хватаясь за автомат, выпалил Марат.
— Нет, скорее, беженцы. Но они вооружены. С перепугу могут начать палить во все, что движется. Позаботься, чтобы обошлось без кровопролития.
Глаза чешуйчатого вспыхнули, плечи сами собой расправились.
— Да я мигом, — он вскочил на ноги, позабыв об усталости. — Потом отдышусь.
Леха подошел к любимой и, смущенно коснувшись ее щеки губами, заговорил:
— Лилия, надо ставить лагерь. Возьми пять бойцов.
— А ты? — насторожилась девушка.
— А я с остальными на всякий случай устрою засаду у реки. Мало ли, как дело обернется.
— Странно, — вытирая пот со лба, устало вздохнула дочь старосты. — У людей несчастье, горе, они убегают, а ты засаду.
— Горе лишает разума, и от того, убьют нас эти люди преднамеренно или со страху, живее мы не станем.
— Ты правда не хочешь их убить? — пристально глядя бывшему стражу в глаза, на всякий случай опасливо спросила Лилия и тут же закрыла рот ладошкой. Во взгляде Лешаги промелькнула то ли боль, то ли растерянность. — Прости, прости, глупость сказала.
— Я не люблю убивать людей, — нахмурился Леха. Кому другому он не стал бы объяснять, но ведь это его женщина. — Каждый раз, когда я лишаю человека жизни, думаю об одном: нас с Того Дня и так осталось раз-два, и обчелся, теперь же будет меньше еще на одного. Но почему-то так складывается, что этот один чаще всего — мразь. Сколько же можно?! Знаешь, я в прежние годы, когда караваны водил, руку дней порою шел и ни одной живой души не встречал. Казалось бы, живи и радуйся, места всем хватает, еду можно раздобыть. Так нет же, убиваем и убиваем!
— Но ты же… Воинские искусства…
Лешага покачал головой.
— Воинские искусства учат жить, а не убивать, — он вдруг смутился от непривычно длинной речи, поправил автомат и, пригладив разлетевшиеся волосы Лилии, притянул ее к себе, коснулся губами щеки и прошептал:
— Ну, я пошел.
В очередной раз бывшие раздольники во главе с новым предводителем убедились, что Лешага — это не какой-нибудь там Шестипалый. Едва успели они пристать к берегу и занять позиции за деревьями, как на противоположном берегу показались люди. Беженцы все прибывали и прибывали. Подходили к воде и удивленно замирали, точно водная преграда на пути оказалась для них полной неожиданностью.
— Похоже, они не знали, что тут Серая Вода, — себе под нос пробормотал Марат. — Значит, жили неблизко.
Он выждал еще немного, и вот на той стороне, у кромки воды, собралась вся пестрая толпа. Смирившись с неизбежным, люди заголосили, бросая наземь вещи и выискивая способ перебраться через бурную стремнину.
— Теперь пора, — вздохнул чешуйчатый и скомандовал раздольникам показаться из-за деревьев.
— Стойте, — громогласно скомандовал юнец, стараясь придать голосу торжественное звучание. — Вы находитесь у границы владений светлого рыцаря Лешаги Храброго, Замдекана драконьего народа, хозяина дикой Стаи, верховного предводителя отступников зла, осененных благодатью раздольников, личного послушника Сохатого, любимца Ноллана, избранника Дедмороза. Если вы пришли сюда как враги, сложите оружие или бегите, ибо гнев Лешаги Храброго подобен волне Того Дня. И всякий, дерзнувший выступить против него, не узрит завтрашнего утра.
— Что он несет?! — схватился за голову Леха, но было поздно. А впрочем… Толпа на другом берегу замерла при виде вооруженных раздольников. Прозвучавший невесть откуда голос и вовсе привел их в состояние благоговейного трепета. Когда же чешуйчатый явился во всей красе, беженцы окончательно позабыли о сопротивлении.
— Тем же, кто пришел сюда, как друг, — продолжал драконид, — здесь всегда рады. Так кто же вы, решайте раз и навсегда, ибо Ноллан слышит всякое слово, и кара отступнику ужаснет каждого.
— Марат! — не выдержал Лешага. — Заканчивай болтать! Анальгин, наладь перевоз, пусть идут греться к кострам!
Человек в некогда зеленой форме, побелевшей от многочисленных стирок, нелепо поднимая ноги и вытягивая носок, подошел к Лешаге, остановился за два шага до него и, приложив ладонь к виску, отрапортовал:
— Товарищ Светлый рыцарь, взвод аэродромной охраны, сопровождающий беженцев из Павловбунка, прибыл в ваше распоряжение. Командир взвода лейтенант Нуралиев.
Лешага молча глядел на лейтенанта. Рядом с бывшим стражем тот казался слишком хрупким, но держался браво и, судя по нескольким цветным нашивкам на груди, что-то умел. Леха слышал, что такие ленточки в прежние времена обозначали какую-то военную подготовку. Он мало что понял из бодрой речи командира взвода, пожалуй, лишь то, что, благодаря красноречию ученика, хлопот у него заметно прибавится. Воин обвел глазами толпу беженцев, взиравших на него с надеждой, словно любимцу Ноллана стоило взмахнуть рукой, и все проблемы расточатся сами собой. Враг добровольно утопится в Серой Воде, на месте Гиблых Плешей расцветут сады, и звездная эскадра с Луны примчится на Землю, неся планете высокие знания, неисчерпаемую энергию и всяческое благополучие.
Лейтенант так и стоял, приложив руку к голове, молча ждал от Лешаги каких-то слов.
— Хорошо, что прибыл, — глядя на широкоскулое лицо молодого командира, бросил Светлый рыцарь. — Там Лилия у костров, в общем, располагайтесь. Продовольствие есть?
— Так точно. Еще на три дня.
Леха кивнул. Этот парень в застиранной одежде и помятом кепи ему определенно нравился. Может быть, краткостью и четкостью фраз, может, прямым бесстрашным взглядом. Может, тем, что, невзирая на усталость, держится молодцом. Если убрать все эти нелепые вышагивания, славный боец получится.
— Пошли, — Леха указал на холм, — расскажешь.
— Есть! — выпалил Нуралиев.
Лешага удивленно поглядел на лейтенанта.
— Чего кричишь? Дадут всем есть.
Лейтенант озадаченно уставился на нового командира, потом вдруг захохотал, сложившись пополам, хлопая себя по коленям.
— Ты чего? — ученик Старого Бирюка потряс странного парня. — Перегрелся, что ли?
— Нет, я в порядке. «Есть» — по уставу отвечают, услышав приказ. Я услышал приказ — идти на холм. И ответил — «есть».
— Глуповато получается, — хмыкнул воин. — Если надо идти, зачем есть? Если надо стрелять, зачем есть?
— Так записано в уставе, а всем известно: «воюй по уставу, завоюешь честь и славу».
— Ну да, я вижу, — усмехнулся Лешага, вспоминая, что в бунке у Сохатого ему уже попадался на глаза этот девиз.
— Мы храбро сражались! — вспыхнул лейтенант. — Мы держались три дня. Нас в полку было всего триста двадцать человек, а тех — многие тысячи. Когда патроны и гранаты подошли к концу, полковник Ракитин приказал мне и лейтенанту Бекбулатову уводить людей. Что стало со второй группой — мне неизвестно. Когда мы отступали через тоннели подземного трубопровода, бой уже кипел в бунке, — парень опустил голову. — Надеюсь, все погибли.
— Что так?
— Эти сволочи жгут людей живьем. Всех, кто отказывается служить им, ждет мучительная смерть. Я видел, как выродки казнили нашего зампотеха, капитана Миллера, — Нуралиев передернулся, — поймали его у реки, когда тот с тремя бойцами пытался наладить работу электростанции. Вот это было страшно, — лицо паренька исказила гримаса омерзения. — Если вы намерены сражаться с ними, принимайте под свое командование меня и моих солдат. Мы будем биться до последней капли крови. Если нет, одна просьба — уведите гражданских подальше. Мы примем бой сами.
Лешага разглядел капельки слез в уголках глаз лейтенанта. Это не было проявлением слабости. Слезы ярости, выжигавшие нутро, рвались сейчас наружу. И верно, ничего больше не хотел стоящий перед ним парень, как вновь оказаться в гуще боя и чувствовать, как дергается в руках горячий ствол автомата. Увидеть, как падают, становясь неживыми, те, кто еще мгновение назад нес смерть беззащитным людям.