евушка уже придумала способ, как ей выбраться. Она вылезет на крышу крыльца и соскользнет на землю, как это утром сделал Джем. Это нетрудно, и она может отделаться царапиной и испугом. Во всяком случае, это безопаснее, чем рисковать наткнуться внизу, в коридоре, на дядю. Тяжелую входную дверь бесшумно не открыть, а выйти через бар — значит пройти мимо открытой кухни.
Мэри надела самое теплое платье и дрожащими, горячими руками обвязала вокруг плеч старую шаль. Вынужденное промедление досаждало ей больше всего. Как только она окажется на дороге, цель похода придаст ей смелости, и само движение прибавит энергии.
Девушка сидела у окна и смотрела на пустой двор и на большую дорогу, по которой никто никогда не проезжал, и ждала, когда часы внизу пробьют четыре. Когда наконец это произошло, удары разнеслись в тишине, как сигнал тревоги, ударяя по нервам. Отпирая дверь, девушка на миг прислушалась: она слышала, как ударам часов эхом отвечают шаги, слышала в воздухе шорохи.
Конечно, это была игра воображения; ничто не шелохнулось. Часы продолжали тикать, отсчитывая следующий час. Теперь дорога каждая секунда, нужно уходить, не теряя времени. Мэри закрыла дверь, снова заперла ее и подошла к окну. Она пролезла сквозь разбитое стекло, держась руками за подоконник, в один миг оказалась верхом на козырьке и глянула вниз, на землю.
Теперь, сверху, расстояние казалось больше, к тому же у нее не было одеяла, на котором она могла бы повиснуть, как Джем. Скользкие столбы крыльца не давали опоры рукам или ногам. Мэри обернулась, отчаянно цепляясь за спасительный подоконник, внезапно показавшийся желанным и почти родным, потом закрыла глаза и прыгнула. Ее ноги почти сразу же ощутили землю — прыжок оказался пустяковый, как она и предполагала, но девушка ободрала себе руки о черепицу, и это живо напомнило ей о предыдущем падении — из экипажа в овраге у берега.
Мэри посмотрела на трактир «Ямайка», с закрытыми окнами, зловещий и серый в надвигающихся сумерках; она подумала обо всех ужасах, свидетелем которых был этот дом, о тайнах, которые въелись в его стены бок о бок с другими воспоминаниями — о праздниках, огнях и веселом смехе, — все это было до того, как дядя набросил на дом свою тень. Она отвернулась, как инстинктивно отворачиваются от обители мертвых, и вышла на дорогу.
Вечер был ясный — по крайней мере в этом ей повезло, — и Мэри шла к своей цели, устремив взгляд на длинную белую дорогу, которая лежала впереди. Пока она шла, спустились сумерки, и через пустоши, простиравшиеся с обеих сторон от нее, потянулись тени. Вдали слева высокие скалистые вершины, перед этим окутанные туманом, поглотила тьма. Было очень тихо и безветренно. Позже взойдет луна. Мэри подумала, принял ли ее дядя во внимание это светило, которое прольет свет на его планы. Для нее самой это не имеет значения. Сегодня она не боится пустошей; ее дело — дорога. Пустоши не опасны, если на них не обращать внимания и не ходить по ним; они маячили вдали от нее, словно в другом мире.
Наконец Мэри добралась до перекрестка Пяти Дорог, где пути расходятся, и повернула налево, вниз по крутому холму Олтернан. По мере того как она проходила мерцающие огоньки домов и вдыхала дружелюбный запах печного дыма, ее волнение возрастало. Девушка слышала давно знакомые ей звуки, которых она так долго была лишена: лай собаки, шорох деревьев, бряканье бадьи — кто-то берет воду из колодца. Здесь были открытые двери, и изнутри доносились голоса. Цыплята пищали за забором. Женщина пронзительно звала ребенка, и тот отвечал плачем. Мимо прогромыхала телега, и возница вежливо с ней поздоровался. Здесь царили мир и покой; здесь были все запахи старой деревни, которые Мэри знала и понимала. Она прошла мимо; Мэри шла к дому священника рядом с церковью. Света там не было. Дом был окутан тьмой и молчанием. Деревья сомкнулись над ним, и снова у девушки создалось то же впечатление, что и в первый раз: этот дом живет в своем собственном прошлом, и теперь он спит, ничего не зная о настоящем. Она постучала в дверь, слыша, как удары дверного молотка разносятся по пустому дому. Мэри заглянула в окна, но ее глаза не увидели ничего, кроме мягкой и неприязненной темноты.
Затем, ругая себя за глупость, она вернулась к церкви. Конечно, Фрэнсис Дейви там. Сегодня ведь воскресенье. Девушка помедлила, не зная, как поступить, и тут калитка отворилась и на дорогу вышла женщина с цветами в руках.
Она пристально посмотрела на Мэри и, увидав перед собой незнакомку, прошла бы мимо, пожелав доброй ночи, если бы Мэри не повернулась и не последовала за ней.
— Простите, — сказала она. — Я видела, как вы вышли из церкви. Скажите пожалуйста, мистер Дейви там?
— Нет, его нет, — сказала женщина, и немного помолчала: — Вы хотели его видеть?
— Мне очень нужно, — сказала Мэри. — Я была у него дома, но не могла достучаться. Вы мне не поможете?
Женщина посмотрела на нее с любопытством, потом покачала головой.
— Извините, — сказала она, — но викария нет дома. Он сегодня уехал проповедовать в другом приходе, за много миль отсюда. Сегодня он вряд ли вернется в Олтернан.
Глава четырнадцатая
Сначала Мэри не поверила.
— Нет дома? — повторила она. — Но это невозможно. Вы, наверное, ошибаетесь?
Она так надеялась, что инстинктивно отвергла внезапный и роковой удар по своим планам. Женщина обиделась; она не понимала, почему эта незнакомка сомневается в ее словах.
— Викарий отбыл из Олтернана вчера днем, — сказала она. — Он уехал верхом после обеда. Уж я-то знаю, потому что веду его хозяйство.
Должно быть, женщина увидела на лице Мэри нечто вроде мучительного разочарования, потому что смягчилась и заговорила доброжелательно.
— Если вы хотите ему что-нибудь передать, когда он вернется, то я… — начала она, но Мэри безнадежно покачала головой; сила духа и смелость мгновенно покинули ее.
— Будет слишком поздно, — сказала она в отчаянии. — Это вопрос жизни и смерти. Если мистера Дейви нет, тогда я не знаю, куда обратиться.
В глазах женщины снова блеснуло любопытство.
— Кто-нибудь заболел? — спросила она. — Я могу вам показать, где живет наш доктор. Откуда вы пришли так поздно?
Мэри не ответила. Она отчаянно искала выход из положения. Прийти в Олтернан и потом ни с чем вернуться назад в трактир «Ямайка» было невозможно. Она не могла довериться жителям деревни, да они и не поверили бы ее рассказу. Она должна найти кого-то, облеченного властью — кого-то, кто кое-что знает о Джоссе Мерлине и трактире «Ямайка».
— Где здесь поблизости живет судья? — спросила она наконец.
Женщина наморщила лоб и задумалась.
— Здесь рядом, в Олтернане, никого нет, — сказала она, поколебавшись. — Да, ближайшим будет сквайр Бассат, там, в Норт-Хилле, а это, наверное, больше четырех миль отсюда — может, больше, может, меньше. Не могу сказать точно, потому что я там никогда не была. Но вы же не пойдете туда прямо сейчас?
— Я должна, — заявила Мэри, — мне больше ничего не остается. И я не могу терять времени. Простите меня за эту таинственность, но я в большой беде, и только ваш викарий или судья могут мне помочь. Скажите, а дорогу в Норт-Хилл трудно найти?
— Нет, это довольно просто. Вы пройдете две мили по Лонстонской дороге, потом свернете направо у заставы. Но негоже девушке вроде вас идти туда пешком, ночью! Сама бы я ни за что не пошла. Народ на пустоши иногда попадается грубый, им нельзя доверять. Мы теперь не осмеливаемся выходить из дома, ведь даже на большой дороге случаются грабеж и насилие.
— Спасибо за сочувствие, я вам очень благодарна, — сказала Мэри, — но я всю жизнь прожила в пустынных местах и не боюсь.
— Как хотите, — ответила женщина, — но лучше бы вам остаться здесь и подождать викария.
— Это невозможно, — сказала Мэри, — но когда он вернется, не могли бы вы передать ему, что… Хотя подождите: если у вас есть перо и бумага, я напишу викарию записку с объяснением; так будет лучше.
— Пойдемте ко мне в дом, и пишите что хотите. После вашего ухода я сразу же отнесу записку к нему в дом и оставлю на столе, так что викарий увидит ее, как только вернется.
Мэри вошла за женщиной в дом и с нетерпением ждала, пока та отыщет в кухне перо. Время стремительно таяло, и непредвиденное путешествие в Норт-Хилл нарушило все прежние расчеты.
Вряд ли она теперь сможет вернуться в трактир «Ямайка», повидав мистера Бассата, и при этом надеяться, что ее отсутствие осталось незамеченным. Дядя поймет, что значит ее бегство, и покинет трактир раньше намеченного времени. В таком случае ее поступок окажется напрасным… Наконец женщина вернулась с бумагой и гусиным пером, и Мэри в отчаянии стала писать, не останавливаясь и не выбирая слов:
«Я пришла сюда просить вас о помощи, а вас не было, — нацарапала она. — К этому времени вы наверняка уже слышали, как и все в округе, об ужасном кораблекрушении на берегу в канун Рождества.
Это сделал мой дядя, он и его компания из трактира „Ямайка“, о чем вы, наверное, уже догадались. Он знает, что скоро всё откроется, и поэтому хочет уехать из трактира сегодня ночью и переправиться через Тамар в Девон. Поскольку вас нет, я сейчас как можно скорее отправлюсь к мистеру Бассату в Норт-Хилл, рассказать ему все и предупредить судью о побеге, чтобы он мог сразу послать в трактир „Ямайка“, чтобы моего дядю схватили, пока не поздно. Я отдаю эту записку вашей экономке, которая обещала, что положит ее в такое место, где вы сразу ее увидите, когда вернетесь.
Я очень спешу.
Мэри сложила послание и отдала стоявшей рядом женщине, поблагодарив ее и заверив, что она не боится дороги. Итак, она снова отправилась пешком за четыре с лишним мили в Норт-Хилл. Девушка покидала Олтернан с тяжелым сердцем, чувствуя ужасное одиночество.
Она так верила во Фрэнсиса Дейви, даже сейчас ей было трудно смириться; своим отсутствием он предал ее. Конечно, викарий не знал, что нужен ей, а даже если бы и знал, то, возможно, не стал бы менять свои планы; у него могут быть дела поважнее. Было горько оставлять позади огни Олтернана, так ничего и не добившись; это повергало ее в уныние. Может быть, как раз в эту минуту дядя ломится в дверь ее спальни и требует, чтобы Мэри ответила. Он подождет минуту, а потом высадит дверь. Он увидит, что племянницы нет, и разбитое окно подскажет ему, каким образом та ушла. Можно только гадать, разрушит ли это его планы и что он сделает дальше. Главной заботой Мэри была тетя Пейшенс, и мысль о том, как та отправляется в путь, словно дрожащая собака, привязанная к хозяину, заставила Мэри бежать по пустынной белой дороге, сжав кулаки и стиснув зубы.