осов будет затруднительно…
Священник с пивоваром с интересом склонились, разглядывая монеты. Тем временем я развязал калиту с серебром.
— Итак, святой отец, на какую примерно сумму в пражских марках я могу рассчитывать в обмен за это золото?
— Э-э-э… Так сразу сказать нельзя, сын мой: монеты, разумеется, следует взвесить, поскольку они имеют разное происхождение и размеры. Но предполагаю, что здесь гораздо большая сумма, нежели упомянутые две марки. В разы большая!
— Тогда, видимо, для взноса в цеховое братство будет достаточно одного серебра?
— Поглядим, ведь вес нужно перепроверять…
Привычно подсучив рукава сутаны, ксендз принялся священнодействовать с чашечками весов, бронзовым "зверинцем" и моими драгметаллами. Периодически он отвлекался, стучал рычажками абака и карябал стилусом по дощечке.
— Итак, дети мои, здесь имеется серебра и золота на общую сумму в сто тридцать одну марку ровно. Из них гривен серебряных — на марку и три четверти, монет серебряных — на полмарки, серебряная же цепь по цене металла получается в полторы пражских марки. Следовательно, после всех взаимных расчетов у тебя, сын мой, останется сто тринадцать марок.
— Что-то я не пойму, отец Пётр: если я отдаю в качестве взноса две марки, то у меня должно остаться сто двадцать девять!
— Ты забыл о церковной десятине, грешный человек!
— С чего бы я стал о чём-то забывать? В богоспасаемом Жатеце я на год от выплаты десятины Церкви нашей освобождён, о чём есть письменное распоряжение отца Гржегоша — бенедиктинского настоятеля.
— Вот как? Ну что же, я обязательно уточню условия этой нежданной милости. Тем не менее, сын мой, хочу напомнить, что некоторое пожертвование в пользу часовни во имя покровителя цехового братства будет весьма благоприятно воспринято всеми…
— Насчёт этого не стоит беспокоиться. Всё будет как полагается, особенно после того, как новый трактир начнёт приносить доход. Никто не будет обделён.
Священник недоверчиво хмыкнул, однако, перебросившись парой фраз с Гонтой, отделил от кучки серебра один слиток-гривну и, разогнув с помощью ножа пару звеньев, серьёзно укоротил цепь. Моя жаба попыталась что-то вякнуть, пришлось волевым усилием её слегка придушить, чтобы не трепыхалась. Деньги ещё заработаем, а нормальные отношения с коллегами по цеху нужно налаживать. Тем более, что после кое-какой модернизации кухонного оборудования и качество блюд в моём заведении должно измениться в лучшую сторону, и скорость приготовления увеличится, что немаловажно при наплыве посетителей. Сколько кухонь я увидел в этом времени — все они поражали своим дискомфортом и непродуманностью. Ни одной кухонной плиты, ни одной мойки, не говоря уже о холодильнике, который, судя по всему, останется недосягаемой мечтой. Разумеется, нужно будет устроить ледник, однако в ближайшие полгода добыть для него снег или лёд не представляется возможным: более-менее приличные горы расположены в сопредельном, причём достаточно враждебном, государстве, да и кроме того, насколько я помню школьный курс географии, Судеты не высоки, и в наличии льда на вершинах сомневаюсь. А пока придётся отказаться от идеи долгого хранения мороженого мяса, да и холодненькую окрошку в летнюю жару подавать посетителям будет сложновато.
Тут же в часовне, при свечах, мастер Гонта составил документ о получении с меня взноса за вступление в братство святого Лаврентия, под которым мы все трое и расписались: я с пивоваром в качестве участников, а отец Пётр — свидетелем.
Зайдя вновь в пивоварню мастера Гонты, я приобрёл добрый бочонок пива с условием, что оно будет доставлено в дом Костековых до вечернего колокола, по которому всякая работа в мастерских города заканчивалась.
По пути домой специально прошёл через рынок, накупив пуда два муки, три связки лука, пшено, бочонок топлёного масла, свиной солонины и сала, а также с полдесятка уже зарубленных и ощипанных петухов. Чтобы донести всё это добро, пришлось вновь воспользоваться услугами нескольких малолетних носильщиков, присматривая за которыми я и добрался до Ковальской улицы. Дома я, как и ожидал, застал ученика в процессе ничегонеделанья, которое пришлось прервать. Вооружившись ножом, я показал последовательность разделки одного из петухов и отделения мяса от костей. Затем отправил мякоть в один горшок, кишки и прочие субпродукты — во второй, ну а косточки — в третий. Затем, озадачил Зденека:
— Всё видел? Всё понял? Вопросы есть? Вопросов нет. Бери нож и продолжай. Вернусь — покажу, что дальше делать. Да, ещё почисть две луковицы побольше. Если к тому времени не вернусь — залей кости водой и поставь в очаг варить. Да гляди: огонь не сильно разводи.
После данного цэу ополоснул из двуносого умывальника руки с мылом и отправился с визитом к соседу — кузнецу.
Благо, идти было недалеко: обогнув дом, тут же упираешься в широкие ворота кузни, пройдя через которую и поднявшись на второй этаж можно оказаться в жилище железных дел мастера. Впрочем, кузнецовы апартаменты в этот раз поглядеть не удалось: мастер Липов оказался на своём рабочем месте. Вопреки подсознательным ожиданиям, кузнец оказался не здоровенным бородатым мужичиной, лупящим со всей дури кувалдищей по наковальне, а среднего роста крепким работягой с приятным, можно даже сказать, одухотворённым лицом, склонившимся над лежащей на верстаке железкой с горшочком и кистью в руках. Макая кисть в горшок, он аккуратно подмазывал что-то на железке. К смеси запахов угля, дыма и окалины явственно примешивался "аромат" кислоты. Конечно, грохот молотов в кузне не смолкал, однако молотобойцами были двое достаточно крепких подмастерьев, проковывавших какую-то полуметровую загогулину, багровеющую посреди наковальни. Что должно получиться из этой заготовки — даже не представляю.
Заметив на пороге постороннего, мастер Ян накинул на деталь кусок рядна и, освободив руки, направился ко мне:
— Слава Йсу! Ты ко мне, добрый человек? По какому делу?
— Во веки веков! И по делу, и без дела. Я твой новый сосед. Говорят, ты сам заходил ко мне знакомиться.
— О! Так ты и есть тот Макс-иноземец, что у Костековых квартирует? Доброе дело! А то они без мужчины в хозяйстве вовсе изнищали…
— Я самый и есть. А ты, значит, Ян Липов? Народ гутарит — славный ты мастер! А народ брехать не будет.
На самом деле о профессиональных качествах кузнеца мне никто не рассказывал, но помещение кузницы выглядело солидно, ну а, кроме того, принцип "кукушка хвалит петуха" при знакомстве с хорошим человеком не повредит. Дипломатия-с!
Под усами мастера мелькнула довольная улыбка. Прикрывая её, Ян подкрутил острый кончик:
— Ну, предположим, есть и получше в нашем Жатеце… Але ж не из последних, то так. А коль мы с тобой, господин Макс, повстречались, то давай-ка после вечерних колоколов, вдвоём заглянем в трактир "Жареный заяц", дабы отметить наше знакомство, да укрепить соседство!
— Отметить знакомство — дело нужное. Вот только к жареным зайцам я не пойду. Лучше будет, если ты сам ко мне заглянешь вечерком: и пива будет вдоволь, и угощение приготовлю такое, что пальчики оближешь.
— Добро. Зайду. А кто ж куховарить будет? Житка ж вроде говорила, что без столования живёшь…
— Я же и буду. Скоро, мастер Ян, трактир открою, так что далеко ходить, чтобы посидеть с кружечкой-другой пива, тебе больше не придётся.
— Да ну? А что в ратуше скажут?
— Как что? "Приятного аппетита!". С панами из ратуши всё давно уже решено, равно как и с Его преосвященством настоятелем бенедиктинской обители. Небось, вкусно и недорого покушать никто не дурак.
А знаешь что, мастер Ян? Раз уж мы с тобой теперь добрые соседи, то не возьмёшься ли за мой заказ для трактира? С оплатой не обижу.
— Отчего ж не взяться? Можно. А что тебе потребно сковать?
"Э, он бы лучше спросил, что мне не нужно — ей-ей быстрее бы вышло перечислить"…
— Во-первых, мастер Ян, я хочу крепкое клеймо в виде креста над чашей, чтобы пометить всё имущество. Во-вторых, на кухню требуются сковородки…
…
Перечисление заказываемого оборудования и рисование набросков вида некоторых предметов отняли у меня больше часа. После того как мы ударили по рукам и полторы марки задатка перешли в кошель железных дел мастера, я, весь на позитивных эмоциях, расстался с ним до вечера и вновь переступил свой порог. И остановился. Комната, пропитанная бульонным ароматом, явно могла бы утонуть в тумане от парящей посудины с уваривающимися куриными костями, если бы я ещё полчаса провёл в кузне.
На полу в луже воды валялись осколки глиняного горшка, которые торопливо подбирал Зденек, а юная девушка, только переступившая подростковый возраст, вытирала тряпкой получившийся "водоём". Услышав, как открылась дверь, эта парочка резко "подорвалась", причём оказавшийся частично под столом ученик ухитрился с таким стуком хрястнуться затылком, что я всерьёз обеспокоился за целостность столешницы.
Девушка стояла выпрямившись, словно лозинка, серые глаза испуганно блестели под выбившейся из-под платка блондинистой прядью. Вскинутые к полной груди руки с засученными по локоть рукавами судорожно сжимали ветхую ряднину, с которой стекала вода. Ёлочки точёные! Это ж надо — такая красота в моём доме!
Несомненно, красота — облагораживает. Но лицезрение прекрасной девушки пагубно влияет на состояние организма: ни с того ни с сего вдруг стало жарковато, в висках ощутимо запульсировала кровь, морда лица непроизвольно попыталась расплыться в идиотской улыбке. Сразу захотелось петь, и вообще — сотворить что-то хорошее.
"Э, брат Максим, это не дело! С чего я на девчонку уставился, как на картину? Даже и не думай ничего: не поймут! Она — здешняя, хоть и из бедной семьи, а ты покамест — чужак приблудный, да ещё и иноземец… Никто за такого дочку не отдаст, а насчёт внебрачных отношений, если верить читанному в прежнее моё время, здесь вообще строго… Могут и того-с… Нанести непоправимый вред здоровью… Лучше сделай морду кирпичом, пока в полумраке никто твоей дурацкой лыбы не заметил".