– И жаргон этот: «гонишь», «трёшь», «шалашовка». И прочие… забудете… – дополнил Кобзев.
– Л-ладно… – тоскливо шмыгая носом, согласился маленький Генка. – Мне Рыжий…
Александр не дал договорить, перебил.
– Никита, – с нажимом поправил он. – Он Никита, а ты Гена. Понял?
– Да, – всё также шмыгал носом Генка. – Мне Никита уже говорил, чтобы я больше не…
– Вот, правильно, – воскликнул Мальцев. – Потому что он твой друг…
– И мы тоже… – добавил Кобзев.
«Командир! Они развернулись. Едут в обратную сторону… Кажется снова в парикмахерскую»
«Что там случилось? Зачем?»
«Не знаю. Сдачу наверное забыли…»
«Ну-ну, без шуток! Смотрите в оба! Не упустите»
«Есть без шуток. Не упустим»
«До связи»
«Есть до связи…»
Уходя, Алла ничего не взяла из дома. Только обычную дамскую сумочку и мобильный телефон. Сильную обиду чувствовала на своего мужа Геннадия. Не излечимую. Так с ней поступить – не посоветоваться, не спросить, мог только бездушный, бесчувственный истукан, каким был в последнее время её бывший муж… Почему бывший – настоящий… Нет, какой он настоящий, если мог с ней так поступить. Он именно бывший, бывший, не настоящий… Плохой. Таким примерно образом, молча разговаривала с собой Алла… Ругала его, осторожно промакивая глаза платочком. Правда особенно расчувствоваться себе не позволила, помнила, она молодая красивая женщина, она на улице, на людях, расплывшаяся тушь и покрасневший нос не делают её привлекательной. А, значит, позволить себе раскиснуть она не могла. Хотя ей непременно нужно было выплакаться, пожаловаться, раскрыть душу… Но не на улице, и не старшей сестре, хотя, ей бы и можно было, она бы поняла. Но сестра жила далеко, в другом городе, в Нижнем Новгороде, это очень далеко, это крайний случай, а вот… телефон… Тот, маленький, мобильный, который добрый, участливый Александр Ганиевич, друг её, возможно самый настоящий друг, дал ей. Он ждёт её. Он поймёт. Выслушает, посоветует… Алла достала из сумочки телефон.
Александр Ганиевич приехал к ней сразу, как только услышал в трубке её печальный голос, и позволила дорожная обстановка. Быстро приведя себя в порядок, одевшись, он поцеловал спящую женщину, тоже молодую и тоже красивую, сказав её: «Спи-спи, дорогая, у меня дела. Я позвоню». Вышел из квартиры, как делал это часто, причём, квартиры он имел в разных частях города, закрыл дверь на замок, и вызвал лифт… Алла, заказав себе кофе и одно пирожное, ожидала его в кафе «Кофе Хауз», что на Тверской.
Видя её сильно взволнованной, от кофе он отказался, предложил пройти в машину. Там, заметил, спокойнее. Правда на этот раз дверцу открывала она сама, он этого не заметил, а может и не успел, и ей было не до того…
– В чём дело, Аллочка, цветок мой? Ты чем-то расстроена? – закрыв свою дверь, легко перейдя на «ты», участливо спросил он, попутно доставая с заднего сиденья, галантно вручая букет цветов… Получилось это легко и просто, и с цветами и на ты, как это, в общем, принято между влюблёнными людьми, или очень хорошими друзьями. Последнее Аллочке было ближе… Розы бордово-красные, крупные. Семь штук. Правда они не пахли нежностью, таинством и восторгом, но это были розы… Яркие, элегантные, красивые, тяжёлые… Алла поверх цветов благодарно улыбнулась галантному другу. Какой он милый, подумала она, порядочный, любезный… И огорчилась, не то, что её Геннадий. Геннадий такие именно элегантные цветы дарил ей только дважды: когда в ЗАГС шли, и когда из Стокгольма они вернулись, и всё. Нет, на дни рождения он, конечно же, тоже дарил ей цветы, и даже розы, но… Они другими были, не такими значимыми, лёгкими. А именно в этом букете каждый цветок говорил об остром внимании Александра к ней, даже требовал обратить на это, настаивал… Словно это его яркое сердце было сейчас в её руках, большое, тяжёлое. А он, кавалер, добрый, участливый, сидел с ней рядом… Был рядом с ней, с её болью… Ждал, чем же ещё ей помочь? Чем?
– Спасибо за цветы! – поблагодарила она, кладя букет к себе на колени. – Я не ожидала. – Опустив глаза, призналась, голос звучал трепетно и искренне. – Это так приятно! Спасибо вам.
– Почему вам, – тебе! Мы же друзья! – немедленно отреагировал Александр Ганиевич, галантно склоняя голову над её рукой в вежливом поцелуе.
Цветы были свежими, холодными и в капельках росы… Их «слёзы» – вместе с холодком, она почувствовала сразу, поёжилась, полезла в сумочку за сигаретами «Данхилл», он галантно щёлкнул зажигалкой…
– Кто тебя обидел, сердце моё? Кто? Скажи! Я не знаю, что я с ним сделаю… – беря её за руку, с особым накалом восточного мужчины в голосе потребовал Александр. – Ты только скажи, кто? Муж?
– Да, в общем… – вяло произнесла она, готовая кажется разрыдаться… Но, глотая слёзы сдержалась… Судорожно несколько раз затянулась сигаретой, не чувствую вкуса выдохнула. Александр Ганиевич тоже закурил. Затянулся, выдохнул дым, посмотрел на неё… Он уже не торопил её. Он наслаждался её состоянием.
Александру Ганиевичу всё уже было понятно, она была готова, её уже можно было вести в постель. Но в главную свою квартиру, к себе домой, он женщин не возил. Это святое. Какие случайные женщины и были в его жизни, проститутки в основном, он их использовал в машине. Хороший минет, расчет на месте, и с них достаточно. А вот к которым более сильный интерес имел, тем снимал квартиру… И Аллочке снять собирался, она его воображение сильно уже будоражила, требовала внимания, разжигала страсть. Он и задание соответствующее уже дал – подыскать меблированную двухкомнатную уютную квартирку в спокойном районе города, снять, где-нибудь желательно неподалёку от него, но не готов был так быстро… Сейчас – из-под прищуренных в участии век, он спокойно наблюдал за ней, – женщина была очень хороша. Трепетная, расслабленная, незащищённая… Разглядывал припухшие её губы, полную грудь – близко-близко… И колени… как врата в рай!.. Часть юбки с его стороны случайно приоткрывала нежный тон её бедра… Чуть-чуть приоткрывала, но и этого было достаточно. Он знал, каким горячим будет её тело – тогда, потом! – каким будет отзывчивым… Сама… Губы… Но сейчас спешить не хотел, видел, она сама идёт, и это было не по его правилам. Она должна быть с ним или против своей воли, или по его указке, и только потом он возьмёт её… А он возьмёт. Только никаких войн с мужьями, ни-ни, ничего подобного, это их проблемы, женщин…
– Что он сделал, что? Скажи. – Чуть сбавив накал, внешне всё также ярко, с экспрессией, настаивал он. – Не мучь меня!
– Он каких-то беспризорников домой привёл, грязь какую-то, – брезгливо наконец произнесла она, призналась…
– Что? Что значит беспризорников? Каких беспризорников? – искренне изумился Александр Ганиевич. Он-то ждал признаний в любовных томлениях, страданиях, безумной страсти к нему, порочности, а тут… Такого с ним ещё не было. Смех один, или глупость… – Я не понял? Каких…
– Ну каких-каких, обычных, – нервно перебирая в руках бутоны цветов, ответила она. – Какие на вокзалах болтаются, попрошайничают, бутылки по помойкам собирают, курят, дерутся, грабят…
– Что ты говоришь! – вновь ахнул Александр Ганиевич, теперь уже намеренно изумился, театрально, чтобы выиграть время, собраться с мыслями. Ненадолго задумался, глядя далеко через лобовое стекло машины огорчённо произнёс. – Ай-яй-яй! Что в жизни делается… Куда мы катимся.
– Я тоже так сказала…
Произнесла, и ей вдруг стало хорошо. На душе легко стало. Поразительно даже. Эффект душевного выздоровления вдруг произошёл. Не сам собой, а… В начале она не решалась говорить всё, но потом, видя его внимание, искреннюю заинтересованность помочь ей, разделить беду, горе или что там, растопили её сомнения. Она открылась. И ей легко стало. Легко и просто.
– А что за люди… Э-э-э, шпана эта, ты говоришь, беспризорная… ты сказала… Воры? Убийцы наверное? Бедная моя. Зачем они вам… ему, то есть?
– Не знаю. Одному лет шесть-семь, другому десять-двенадцать… Они спали уже… Я только заглянула в комнату и не смогла больше… Я брезгую таких, понимаешь? Они чужие. Чужие! Как с помойки! Грязь!
– Да-да, конечно, я понимаю, конечно… Это ужасно! Любая бы на твоём месте… – растерянно бормотал он, собираясь с мыслями. Таких вводных с ним не было. Нужно было время. – Это же чёрт знает что, – опять повторил он, – я не понимаю… – Затем осторожно спросил. – Может, он, твой муж, извини меня, педофил скрытый какой, а? Не замечала? Ты меня, Аллочка, сердце моё, извини, пожалуйста, я никогда не вмешиваюсь в чужие дела, тем более в такие, но ты мне не чужая… Извини за откровенность! Я спрашиваю отвлечённо… Не утверждая… Нет?
Алла оторопело смотрела на Александра Ганиевича, не знала что ответить… Или возмутиться или не заметить вопроса… Первым желанием было – возмутиться. Геннадий любит женщин, её тело, ласки, она знала, а вот про другую сторону жизни разных музыкантов, шоуменов и звёзд, она не знала… Но слышала что-то гадкое, и в «жёлтых» журнальчиках это «разное» постоянно смаковалось. Правда Алла такие журналы не читала. Брезговала. Да и Геннадий не шоумен, а военный музыкант, тромбонист. Но кто их – музыкантов – знает, чем они там себе занимаются между репетициями и халтурами? И если бы мудрый Александр не подсказал, никогда бы сама не подумала… Александр Ганиевич видел борьбу в её душе, наслаждался. Выразительно округлив глаза, сочувствующе поцокал языком, как бы говоря – чего в жизни не бывает.
– А что он говорит? Зачем? Как он объяснил? – Невинно коснувшись рукой её коленки, спросил он. Внимание так привлёк, вернее, от чёрных мыслей отвлёк.
– Он? – Алла пришла в себя. – А он сказал, что у меня материнской совести нет, если я его не понимаю. Оскорбил меня!
– Даже так! Так и сказал? Тебе? Такой милой и очаровательной? Это ужасно! Такое сказать, значит, всех молодых женщин обидеть… У него крыша поехала. Точно. Он опасный человек. Его бояться надо.
– Я и боюсь. Ушла поэтому.