– Мы музыканты, – чётко ответил меньший, отряхивая от пыли свою рубашку, попутно ища глазами затерявшийся в драке берет.
– О, как здорово! А номер части какой?
– Он… секретный… – помявшись, ответил рыжий.
Никита действительно не знал как воинская часть называется, каков её номер. Район, где она находится знал приблизительно. Ещё знал, что оркестром командует высокий, молодой лейтенант Фомичёв, что все солдаты там ходят строем, громко топают ботинками и молчат.
– Ну нам-то можно сказать, – переглянулись офицеры, – мы же с вами люди военные, какие между нами тайны?
– Мы пока… забыли… – Ответил рыжий.
Внимательно вглядываясь в старшего мальчишку, один из офицеров согласился…
– Ну, после такого варварского удара ногой сбоку, многое можно забыть…
– Хорошо, а как зовут тебя, ты помнишь? – спросил второй.
– Его Рыжий, а меня Генка… Вернее, его Никита, а меня Штопор…
– Подожди-подожди, удалец-молодец, – рассмеялись офицеры, улыбнулся и рыжий. – Не тебе вроде как по голове сильно досталось, давай-ка поточнее, а то у нас каша из имён получилась…
– А, ну да, он Никита, а я Генка, – торопливо исправился меньший.
– Вот теперь понятно. А мы… ну это не важно. Сейчас важно в часть сообщить или доставить вас… что более правильней. Так как вы говорите ваша часть называется? Номер.
– Наша? – тянул время Никита.
– Военная! – сообщил Генка, и раскрыл данные. – Там дядь Гена Мальцев и дядь Саша Кобзев военными музыкантами работают… В оркестре. Дядь Гена на тромбоне играет… Да. Знаете как здоровски?
– Здорово, да?
– Ага! Прямо вот тут всё дрожит и шевелится. – Генка указал сначала на свой живот, потом на грудь.
– Ух, ты! Так здорово играет?
– Да! Я не вру! Спросите Никиту. Да, Никит?
– Да. Он не врёт. А часть находится на… – Никита вдруг вспомнил на территории, за воротами части, несколько пушек на постаментах стоят… – Улицу не помню, а указатель на повороте помню, номер сорок четыре, а на воротах красные звёзды, и пушки внутри…
– Так это наверное артиллерийский дивизион… – воскликнул первый лейтенант, который первым подбежал. – Туда Серёга наш Чирков командиром взвода распределился… Если я правильно понимаю.
– Наш Серёга Чирков? – переспросил другой лейтенант, тот, что к фонтану бегал.
– Да.
– А ты его мобильный помнишь, не потерял?
– Нет, конечно.
– Звони быстрее, время рабочее…
Первый лейтенант придержал рыжего мальчишку, тот уже порывался подняться: «полежи, полежи ещё пару минут», достал записную книжку, полистал её, воскликнул: «Ага, есть!», набрал на плоском телефончике несколько цифр, и после короткой паузы весело воскликнул в трубку:
– Серёга, ты? Здоров, чертяка… Да я… Узнал? Ага! Голос у вас, товарищ лейтенант, какой-то почти майорский… А, занятия проводишь. Понимаю. Извини, я коротко. Кстати, со мной Виталька Ершов… Да… Привет тебе передаёт… Слушай, старина, такой вопрос, у вас в дивизионе оркестр есть? Ага, есть! А как фамилия дирижёра? Правильно, лейтенант Фомичёв. Молодец, товарищ лейтенант. Выражаю благодарность за хорошую наблюдательность… И тебе тем же концом! Что?.. Да понимаешь, тут такое дело… Дирижёра беспокоить я думаю не нужно, а вот его музыкантам… – Лейтенант прикрыл трубку, шёпотом спросил у старшего мальчишки, у рыжего. – Как говорите фамилии ваших, этих, от которых в животе дрожит и в душе резонанс?
– Дядь Гена Мальцев и дядь Саша Кобзев, – так же почему-то шёпотом, за Никиту ответил Генка.
– Ага! Серёга, не в службу, а в дружбу, нужно музыкантам Мальцеву и Кобзеву тихонько передать, чтоб командир их не слышал, просто не знаем, надо ли его беспокоить, что мы… – Лейтенант на секунду умолк, коротко глянул на мальчишек, потом уверенно сказал. – Короче, так, Серёга, скажи, чтобы они нас ждали, мы им сюрприз привезём, и, кстати, с тобой заодно повидаемся. Как ты, не против?.. Да, конечно, с Виталькой и приедем, а как же! Сто лет не виделись. Целый год прошёл! Ага, спасибо, товарищ лейтенант, за приглашение! Считай напросились. Сообщи-ка быстренько «врагу» свои точные координаты… Так… ага, а потом… дальше… И всё? Всего-то?! Понял, товарищ командир. Едем… Нет-нет, не переживай, Серёга, мы быстро – мы на своей машине… Как это, как это? Молча, Серёжа, молча!
Когда военного музыканта обижают не как музыканта, а как мужчину, как человека… Как прапорщика Мальцева, например, ни с того, ни с сего причислили к стаду недоделанных или переделанных (кому что ближе), это в сто раз обиднее, в тысячу, нет, в сто тысяч…
Это поймёт любой человек, окажись на его месте, пусть даже не музыкант, пусть только мужчина. Оправданное желание тут же в щепки переломать всё на своём пути, разнести, от кабинета командира полка, до оркестрового класса, включая, может быть, и военную технику, какая б на пути попалась, перемесить всё это как столовское тесто, нашинковать, как капусту, перетереть в порошок, пустить по ветру, Мальцева останавливало одно: где мальчишки, что с ними? Это ещё одно положительное качество настоящего мужчины: в первую очередь заботиться не о себе.
Лейтенант, бледный и «замороженный», вышел вскоре из кабинета командира полка и они, он и Мальцев, подавленные и угрюмые, молча прошли в оркестровый класс… Глаза музыкантов вспыхнули на встречу живым интересом, но дирижёр погасил их:
– Вопросы потом. На сегодня все свободны. – Музыканты осели от удивления. – Остаются: старшина, – не поднимая глаз, продолжил лейтенант. – Трушкин, Завьялов и Трубников. Остальные, по-домам. – И добавил удивлённой публике магическое – в жёстких тонах – ускорение. – Марш, я сказал…
Не названных музыкантов – как ветром сдуло.
Оставшиеся – не то «президиум», не то «совет старейшин», но не «тройка» ВЧКа, и не главные акционеры, оркестр же не ЗАО, или какое-нибудь там другое ООО, – с удивлением смотрели на мрачного лейтенанта и ещё более угрюмого Мальцева… Ситуация не читалась, не понималась, не вырисовывалась, не игралась, не угадывалась. «Двойной диез», изобразив брови домиком, заметил бы в таком случае Кобзев.
Только о нём подумали, как лейтенант его и вспомнил, ещё одну команду выдал.
– Лев Арнольдович, – это он Трушкину, – позвоните домой Кобзеву, он сегодня в наряд готовится, пусть немедленно подъедет. Разговор есть. Серьёзный. Скажите – приказ, срочно… Мы ждём его.
– Есть! – откликнулся Трушкин, и принялся набирать номер телефона Кобзева.
Александр Кобзев, первый друг Мальцева, классный кларнетист, саксофонист-альтушечник, муж Елены – следователя областной прокуратуры и отец двух детей – мы помним – ни удивляться, ни переспрашивать не стал – военный человек – коротко ответил «сейчас буду» и почти тут же прилетел.
Лейтенант, не называя имён, коротко обрисовал собравшимся только что услышанную в кабинете начальника информацию с точки зрения устного заявления женщины и чеканного – квадратного – недовольства командира полка: «О предпосылках военнослужащих к сексуальным извращениям вообще, и повышении роли командиров в освоении личным составом военных дисциплин в частности». Хоть и по военному прямолинейно, но, как всегда, перпендикулярно. Причём, своё мнение лейтенант пока высказывать не стал. Знал – то ли читал где, то ли кто говорил ему – сначала нужно коллектив выслушать, сколько-то раз отмерить, а потом уж и… «шашкой», так сказать… резюмировать.
«Совет старейшин» не поняв сходу привязки озвученного лейтенантом к самому оркестру, как говорится к месту и времени, внимательно смотрели кто в глаза, кто в рот своему командиру, ждали продолжения. Вроде бы титры про кино прошли, сейчас оно, значит, и начнётся… А оно не начиналось, – как это? Первым отреагировал, конечно, Кобзев.
– А-а-а, это… – как о чём-то пустячном, беспечно махнул рукой. – Не обращайте внимания, товарищ лейтенант, не берите в голову. Полно придурков в нашем Отечестве! – тоном старшего по возрасту, заметил Кобзев, и усугубил. – Кстати, как и плохих дорог.
Кобзевская связь секса с дорогами вообще, выбила «коллектив» из колеи. Все глянули на Александра – а дороги-то здесь каким боком, чувак?
А не скажите!..
Про дороги Кобзев сказал не вообще, не ради красного словца в праздной риторике, а в частности, то есть конкретно. По принципу: у кого что болит. Судите сами. Маршрутку, в которой он торопился в часть, на «подросшей» крышке колодца так резко подбросило, что Кобзев язык свой прикусил. Именно свой, да, представьте! Задумался что-то, расслабился, и… А зря! Жутко жарко в маршрутке было. Она ж на солнце раскалённая, как печка-гриль! Один в один. Русское «ноу-хау»! Модель такая специальная на колёсах. Многозначительно маршруткой называется. Так ведь мало того, он, водитель, гад такой, взял потом куда резче ещё и тормознул, передумал видите ли проскакивать перекрёсток на красный сигнал светофора, Кобзев затылком и врезался в грубый подголовник (спиной сидел, не успел сгруппироваться). Кстати, из чего их делают, эти травмоопасные элементы безопасности? Сейчас затылок, язык и шея у Кобзева сильно болели… Такие вот у нас дороги, и эти, козлы-водители на дорогах.
Эту тему все знали. В ней разбирались. Музыканты сколько угодно времени могли на неё потратить, но не старшина… Он видел, лейтенант дорогами не интересуют, как и мнением о водителях на них.
– Кобзев, здесь говорили о другом, как я понял, – заметил он, и высказался. – Я понял, товарищ лейтенант. Я б лично первым записался в расстрельную группу всяких насильников и растлителей. Рука б не дрогнула…
Остальные хмыкнули – не оригинально. Вряд ли бы он в этом опередил своих товарищей.
– Или вы это нам в плане политинформации будто… да? – Валька Завьялов попытался было уличить командование в навешивании в воспитательных целях очередной порции лапши на уши своим подчинённым.
– Да, что-то не очень понятно, товарищ лейтенант! – поддержал Трушкин. – Нам-то зачем такое рассказывать? Мы все, как один, знаете же, любому подлецу, если застукаем, ноги на месте выдернем и причиндалы поотшибаем…