– Ты бы запомнил. Только у тебя рука короткая… Там же 7-я позиция…
– У меня? А давай смеряем!
– Давай…
Мальчишки вскочили, встали друг к другу боками, Никита развернул Генку правым боком, выровнял его и своё правое плечо. Вытянул вниз руку… Сравнил. Генкина рука на целую ладонь была короче…
– Видишь. Я говорил.
– Зато у меня звук выше, чем у твоего тромбона, – с обидой в голосе заявил Генка.
– А у меня ниже… – парировал Никита.
С этим Генке пришлось согласиться.
– Да… – со вздохом произнёс он, забираясь в кровать. – Потому что у меня «пикколка» маленькая, а у тебя большая… А рука, если хочешь знать, отрастёт, дотянется…
– А зачем тебе длинная рука, ты что ли пианист, баскетболист… Сам же говоришь, флейта у тебя маленькая! Зачем тебе лишние эти… метры…
– Ни зачем. Мне не надо. Мне итак хорошо.
– Вот. Я и говорю… А у неё есть телефон?
– У кого? А-а-а… Не знаю. Я же её не видел, ты что! Наверное есть. Сейчас даже у многих детей телефоны… Идёт себе такой… Даже ноты не знает, а телефон уже есть… А давай попросим дядь Гену, чтобы нам тоже купил, а?
– Зачем? Чтобы я тебе звонил, а ты мне? Я и без телефона с тобой могу разговаривать…
– Я тоже…
Мальчишки помолчали… Так же шёпотом, тишину нарушил старший.
– Ты как думаешь, у неё такая же фамилия, как и у дядь Гены, нет?
– У неё? Такая же… а какая же… Только её зовут Алла…
– Это я понимаю… Значит, нужно у дядь Гены в записной книжке посмотреть на букву «мэ»
– Не «мэ», а «ма».
– Почему «ма»?
– Ну он же Мальцев, значит «ма».
– А-а-а… правильно. Правильно дядь Лёня про тебя сказал «молоток». Рубишь!
– Ну так… Музыкант же я, флейтист. А ты знаешь, что флейта, самый первый инструмент в оркестре, нет?
Никита отмахнулся:
– Ага, знаю, тромбон тоже. Не сбивай. Тогда, значит, посмотрим и на ту, и на другую букву, чтоб не пропустить.
– Ага. А как?
– Завтра, пока дядь Гена будет бриться, ты у него и вытащишь из кителя.
– Я!! – в ужасе воскликнул Генка, аж ниже стал, едва с уровнем кровати не сровнялся.
– Ну давай я… – с напряжением в голосе предложил Никита. – Тогда отвлекать будешь его ты…
Генка недоумевал. В толк взять не мог…
– Мы ж слово им да-али!! – Даже заикаться начал.
– Дали, – почти спокойно ответил Никита, оглянувшись на закрытую дверь чётко Генке произнёс. – Но это один раз, последний. Для дела же… Не для себя… Чтоб Мальцев не хмурился…
О, ради этого Генка мог пойти на некоторые отступления от высоких договорённостей. Только ради этого.
– Ладно, я его буду отвлекать, – с трудом выдавил из себя.
– Хорошо. Это по настоящему в последний раз, – строго произнёс Никита, даже пальцем пригрозил. – Последний, понял!
– Это ты кому?
– Себе.
– А-а-а… – Генка сладко зевнул. – Давай тогда спать, завтра с утра зарядка…
– Может дядь Гена проспит?
– Ага, жди! Держи… карман… ши… шире… – Генка вновь длинно зевнул. – Он может… и в три часа но-о-очи вста-а-ать, – сам себе, уже засыпая, бормотал Генка. – И в два, и в…
Никита прислушался… Генка уже молча сопел, спал…
На кухне звуки тоже исчезли, погас и свет, раздались тихие шаги. Никита быстро вытянулся под простынёй, закрыл глаза, наблюдал из-под ресниц. Дверь в комнату приоткрылась, в проёме появилась большая тень, фигура дядь Гены. Тень – прислушиваясь, постояла, потом оторвалась от двери, в развалку, тихонечко прошла к окну… Дядь Гена пошире створку там видимо открыл, догадался Никита, потому что на него пахнуло прохладным воздухом… Волной невидимой тихонько окатило… Хорошо так, приятно… Дядь Гена Мальцев вернулся, поправил на мальчишках одеяла, и так же тихонечко вышел, оставив дверь открытой…
«Пошёл спать… – закрывая глаза, расслабляясь и удобнее умащиваясь, отметил Никита, мысленно пожелал. – Спокойной ночи, дядь Гена… – Подумал и добавил. – И я – Никита, тоже, тромбонист. И Генка… флейтист… И… все… музыканты… и…»
Через минуту и он уже крепко спал…
«Ой-ой, сейчас заденет! Ой, тормози!» – с трудом сохраняя на лице признаки спокойствия, внутренне паниковал полковник Золотарёв. Ужасно почему-то сегодня паниковал. Во-первых, стрелка спидометра всё время держалась на цифре 120-130 км, и это в такой-то автомобильной толчее… Словно услышав командира, старший сержант Волошин, водитель командирской «Волги», резко тормознул, спасая свой и чужой бампер. Полковник резко качнулся вперёд, поймав руками переднюю панель, уперевшись в неё, неодобрительно глянул на водителя, поправил на голове сползшую фуражку. «Волга», едва не ткнувшись в идущую впереди машину, остановилась, как и все остальные, по всем рядам «забитого» разнокалиберными машинами шоссе… Сзади и справа, чьи-то обставленные водители, недовольно крякнули спецсигналами, косясь на солдата за рулём. …«А-а-а, хрен вам!» – тоже кто-то опаздывает, злорадно подумал полковник, оглядывая соседние ряды. Там, почти прижавшись к его машине «нервничали» две чёрные иномарки, похоже «Ауди». Волошин их обставил, молодец, водитель, так их… Привыкли, понимаешь, с маяками. А вот без них попробуйте… «Извините, товарищ полковник, я сейчас вывернусь, пробки», – сообщил водитель, выискивая глазами необходимое для резкого старта пространство. Командир полка молчал. Нервничал он ещё и потому, что хоть и выехали заранее, но всё же могли опоздать на совещание, что недопустимо. Причём, приехать нужно было обязательно минут за двадцать раньше, не позже. Оглядеться, переговорить… себя в порядок привести… Водитель, старший сержант срочной службы Сергей Волошин знал это, понимал, старался. Сейчас, как и раньше, то гнал машину, пересекая сплошную линию разметки, где это было возможно, то еле плёлся, как сейчас вот, словно в разномастное стадо коров – идущих к вечерней дойке, попал…
Не успели войти в штаб, как полковника Золотарёва тут же срочно потребовали в кабинет к командиру дивизии генералу Пишванову, «срочно». Золотарёв удивился, больше встревожился. Не частое явление. Совещание обычно проходит в зале заседаний, знал, как и то, что к встрече с генералом нужно обязательно готовиться. Сейчас, все основные документы полковника Золотарёва находились в папке у его заместителя по боевой подготовке… Золотарёв растерянно оглядывался, надеясь увидеть в коридоре полковника Колесова, своего заместителя, но того как назло нигде не было. Да и ответственный дежурный торопил: «Пройдёмте, товарищ полковник. Генерал-майор нервничает, ждёт».
– А по какому вопросу? – задерживая шаг, собираясь с мыслями, выигрывал время командир полка.
– Не могу знать, товарищ полковник, – офицер отрицательно качал головой. – Приказано: как только появитесь, сразу к нему… Прошу… – Коротко постучав в дверь кабинета командующего дивизией, ответственный дежурный предупредительно открыл её… Золотарёву осталось только войти…
– Разрешите? Здравия желаю, товарищ генерал, – слыша за собой закрывшуюся дверь, приложив руку к околышу фуражки, доложил по уставному. – Полковник Золотарёв…
Просторный светлый кабинет. На улице жара, в кабинете приятная прохлада. Множество окон, на полу паркет по диагонали высвечен весёлыми солнечными лучами, широкая ковровая дорожка, огромный рабочий стол с набором письменных принадлежностей и настольной лампой, сбоку плоский компьютер – новизна, при старом комдиве его не было, ещё левее несколько белых – советских – телефонов прямой связи с Минобороны, командующим войсками, округом, воинскими подразделениями. На стене портрет министра обороны, на столе – чуть развёрнут для посетителей – портрет Президента. Есть и длинный стол, для оперативных совещаний, и место для неофициальных бесед: кожаный диван, два кресла и столик… Генерал Пишванов, моложавый мужик, со звездой Героя России на кителе, улыбаясь шёл на встречу.
– Вижу, вижу. Не опоздал.
– Пробки, товарищ генерал-майор. Водитель молодец.
– Знаю, но не опоздал же. Нам на вертолёты бы пересаживаться, да кто ж разрешит… Авиаторы сами пешком по городу ходят… Проходи, Юрий Михайлович. – Старшие офицеры поздоровались, генерал указал полковнику на стул возле стола. – Присаживайся.
– Я документы не взял, они у моего заместителя, товарищ генерал. Разрешите принести? – Золотарёв чувствовал себя неуютно. Никогда не ходил к начальству не подготовленным. Всегда знал что нужно и по какому поводу, а сейчас терялся.
– Да нет, не нужны мне бумажки… Они в своё время, – генерал сел напротив полковника, придвинулся ближе, положил руки на стол. – Тут другое. – Помолчал некоторое время, глядя прямо в глаза. – Я слышал, вы у себя детский сад там открыли… Суворовское училище, кадетский корпус? Или что это? – спросил он.
Оп-па! Ни один мускул на лице полковника не дрогнул, хотя он точно растерялся, комдив это по глазам видел, и пауза с ответом излишне затянулась. В принципе, комдив знал, полковник Золотарёв, как и все остальные командиры его полков, на любой вопрос о боевой готовности полка, вооружении, материально-техническом обеспечении, обучении, состоянии воинской дисциплины, и прочих обширных армейских проблемах подчинённых в любое время дня и ночи мог ответить. Не просто ответить, а конкретно и с определённой точностью: готовы потому что были, жили этим. Но про «детский сад» – для Золотарёва, было полной неожиданностью. Комдив это угадал, уловил, с интересом наблюдал. Верная значит информация, отметил он про себя, ну-ну, и что?.. А Золотарёв мучился, судорожно размышлял: говорить – не говорить… Не говорить – потому, что и сам ни достойного ответа не видел, ни программы решения создавшейся ситуации. А во-вторых, это вытекало из первого, рано значит было докладывать. Вопрос был не проработан, не подготовлен. Комдив ждал. Полковника сбивало ещё и то, каким ровным, спокойным тоном был задан вопрос, из которого не возможно было понять отношение начальника, доволен, или ругать будет…
– Никак нет. Детский сад мы не потянем, товарищ генерал, – попытался было отшутиться полковник.