им согласен.)
Тем временем передовой край, воплощаемый зеленым отсутствием истины и технико-экономическим отсутствием работы, породил в народных массах преисполненное бессловесной ярости бурлящее чувство ресентимента (ressentiment). Это французское слово было использовано Фридрихом Ницше для обозначения негодования и озлобления. Философ понимал под этим термином именно ту форму мерзкого, яростного и злонамеренного отношения, которое, как правило, сопровождает эгалитарные убеждения (на самом деле почти всегда есть большие и меньшие реалии — не все по определению может быть равным, — а зеленый крайне негодует по этому поводу, нередко реагируя довольно злобно и бросаясь обвинениями; интегральные теоретики называют это злобным зеленым мемом). Но концепция ресентимента применима и в целом к негодованию, которое постепенно разрастается из-за тяжелого кризиса легитимизации всей культуры (он и вправду возник главным образом из-за деятельности деформированного зеленого). Вам твердят, что вы равны всем остальным и заслуживаете прямого и полного доступа ко всем возможностям и благам, но повсеместно отказывают в средствах его фактического получения. Вы задыхаетесь, страдаете и начинаете серьезно, очень серьезно злиться.
Зеленый авангард между тем предпринял попытку отменить все, что выглядело как притеснение, где бы он его ни обнаруживал и в отношении буквально всех категорий меньшинств. Это, несомненно, благородная и очень важная цель, но она была доведена — фанатично действовавшим, а теперь и дисфункциональным зеленым — до абсурдных крайностей, выразившись в том, что оппоненты зеленого с насмешкой называют политкорректностью. Это стало настолько болезненным явлением, что с недавних пор образовался политический водораздел между теми, кто видит себя поборниками социальной справедливости (ищущими повсюду разнообразные формы притеснения, чтобы бросить им вызов; они рыщут в поисках проявлений вызывающих неприятные переживания триггеров и микроагрессий и стремятся создавать безопасные пространства), и теми, кто считает себя противниками вышедшей из-под контроля политкорректности и защитниками первой поправки к американской конституции[16] — о свободе слова (они выступают против тех, кого считают излишне чувствительными либеральными доброхотами, разрушающими саму возможность свободного изучения идей и открытого знания). Сам я считаю, что каждая позиция несет в себе частичную истину; подробнее об этом я расскажу позже.
И все же крайности политкорректности и вправду достигли экстремальных проявлений. Например, в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе прошла забастовка из-за того, что один из профессоров посмел исправлять орфографию и пунктуацию на экзамене в магистратуре. Студенты озлобленно утверждали, что профессор тем самым создавал атмосферу страха. Что ж, ежели истины нет, то принуждение других людей к твоей версии орфографии и впрямь есть форма притеснения и стремления к власти над ними (очевидно, что-то вроде: «орфография, которая верна для тебя, верна именно для тебя, а орфография, которая верна для меня, верна также для тебя»). На одном феминистском собрании после того, как выступление одной из участниц завершилось аплодисментами, другая женщина заявила, что те вызвали у нее приступ тревоги, и вся группа проголосовала за то, чтобы прекратить аплодисменты до конца конференции. Все это просто случаи, когда гиперчувствительность конкретного человека доводится до крайности: вместо того чтобы увидеть в нем возможную эмоциональную проблему, его называют жертвой, а все остальные отныне обязаны потакать его нарциссическим капризам. Вновь повторю: нигилизму и нарциссизму нет места на передовом крае (если ему вообще суждено хоть как-то функционировать).
Атмосфера в университетских кампусах настолько ухудшилась, что самые одаренные комики решили прекратить свои выступления там. В их числе и настоящие гении юмора — Крис Рок (пожалуй, самый смешной человек в США) и Джерри Сайнфелд (самый успешный стэндап-комик в истории телевидения). По их словам, у обитателей кампусов «нет ни малейшего чувства юмора»: там теперь вообще ни о чем нельзя шутить ввиду гиперчувствительного эгалитаризма. Вот комики и перестали там выступать. Когда одаренные юмористы не могут даже прокомментировать ситуацию, мы понимаем: что-то явно пошло не так. (Подавление юмора — классический шаг всех авторитарных режимов. Но в данном случае инициаторами стали либералы, а не консерваторы! Они опираются на деформированный зеленый, продолжающий регрессию к суррогатным этноцентрическим абсолютизмам: «смеяться запрещено!».) Экстремальная политкорректность — аперспективное безумие, впавшее в исступление.
Мы только что рассмотрели несколько примеров схождения зеленого авангарда культурной эволюции со здоровой траектории, его переход в дисфункциональную и нездоровую форму. Он упустил из виду свое перформативное противоречие, что породило эпидемию аперспективного безумия. В таких обстоятельствах эволюции приходится предпринимать определенные самокорректирующие меры. Они не обязательно будут казаться коррективами. Порой они могут ужасать. Но еще более пугающим было бы, если бы эволюция попыталась двигаться дальше на основе нынешнего, по-настоящему дисфункционального передового края. Тогда катастрофы стали бы происходить одна за другой. Как эволюционный авангард, зеленый претерпел коллапс, и эволюции ничего не осталось, кроме как породить общую антизеленую атмосферу в попытке самоисправления уже нанесенного ущерба.
Одно можно с уверенностью сказать о Дональде Трампе, и это характеризует его точнее, чем обращение к какому-либо из иных описывающих его качеств (больше, нежели его сексизм, расизм и ксенофобия): каждое слово, вылетавшее из его рта, было направлено против зеленого.
Итак, это означает, что антизеленая риторика Трампа в целом могла вступить в активирующий резонанс с одной (и более) из трех основных дозеленых стадий. Она была способна активировать оранжевую мироцентрическую стадию (достижения, заслуги, прогресс, совершенствование, выгода); или янтарную этноцентрическую стадию (расизм, сексизм, ксенофобия, антииммигрантская позиция, гиперчувствительность к терроризму, гомофобия, утрированный патриотизм); или красную эгоцентрическую стадию (доконвенциональную, своекорыстную, продвигающую себя, нарциссическую).
Прежде чем мы обсудим, какие стадии действительно были активированы, давайте взглянем на то, как располагаются политические партии на континууме основных стадий развития человеческого сознания. Есть много различных переменных, которые определяют то, относится ли человек к консервативному/традиционному кругу или к либеральному/прогрессивному (они охватывают всю матрицу AQAL[17]). Но самый простой способ выразить это (если сосредоточиться лишь на уровнях) заключается в том, что первоначально либеральная партия родилась вместе с западным Просвещением, а левое крыло получило свое название попросту ввиду того, что сторонники этой фракции сидели слева во французском парламенте. Тогда оно представляло (именно это и сделало его, по сути, исторически новым политическим движением) только что эмерджентно возникший оранжевый, рациональный, мироцентрический, меритократический, постмифический, пострелигиозный, пронаучный и прогрессивный уровень развития. Это нововозникшее движение выступало за равные права и справедливость для всех, отмену рабства, окончание эпидемии религиозных верований. Боевой клич Вольтера, ставший символом эпохи Просвещения: «Помните о жестокостях!» Имеются в виду невообразимые жестокости, рожденные действиями церкви и затронувшие миллионы людей, причем совершенные «во имя всеблагого Господа». Движение левых выступало за то, чтобы положить конец досовременной мифической религии и заменить ее современной рациональной наукой. Оно твердо стояло за индивидуальные права и свободу слова, поддерживало государство, основанное на этих принципах, стремясь положить конец монархии и основать демократические формы правления. По другую сторону парламента восседала старая, традиционная, правая политическая партия, которой противостояли левые. Она верила в уже существующее традиционное и конвенциональное общество и то, что в нем работало, включая уже сложившиеся формы правления и глубокую приверженность религиозным верованиям, а также социальную структуру, включающую монархию, аристократический высший слой общества, слуг и рабов. Причем все это выстраивалось на патриархальном и глубоко мифико-религиозном фундаменте.
В следующие несколько столетий эти две основные политические системы убеждений боролись за господство (виги и тори, демократы и республиканцы и т. д.). Затем, начиная с 1960-х, заявила о себе фундаментально новая, отличная от остальных стадия развития. Она породила совершенно иной тип политических убеждений. Зеленая стадия принесла с собой политическое воззрение, которое было агрессивно сосредоточено на том, чтобы положить конец всем оставшимся формам притеснения какой-либо из маргинализированных[18] групп; оно всерьез посвятило себя защите окружающей среды от любых угроз (и нередко вступало в конфликт с ориентированной на бизнес и выгоду оранжевой модерновой/капиталистической стадией, настаивая на развитии экологоустойчивой экономики). Оно поддержало все формы феминизма (изначально созданного оранжевым, после чего зеленый довел ситуацию до рьяного фанатизма, поддержав наряду с феминизмом и все прочие движения против притеснения, от «Черных пантер» до Black Lives Matter[19]); также оно благосклонно относилось к ограничению свободы слова в отношении индивидуумов, если это вредило какой-либо из групп меньшинств. И оранжевый, и зеленый являются мироцентрическими уровнями, но в остальном в их интересах наметились серьезные расхождения.