Казалось, всякий очередной покупатель не покупать явился, а потыкать в рану пальцем. Я уводила Джорджи гулять вокруг острова. Она жалась к моим ногам, словно тоже понимала, что вскоре настанет день, когда придется вспоминать. Остров, его края. Не столько воспоминания привязывали меня к нему, сколько мысль о том, как оно тут будет через много лет. Деревья упрямо боролись с ветром, ветви путались, тянулись к суше.
Я садилась на прибрежные валуны. Джорджи оседала на землю грудой. Едва ли я безвинна. Некогда многое могла исправить. С тех пор, как моего сына убили – я все-таки научилась это произносить, – мир развеивался, а я и пальцем не шевелила. Все это дело моих рук. Беспечная. Унылая. Запуганная.
Посетители хотели со мной беседовать, копаться в своих желаниях, но от них несло неискренностью, и я не могла выдавить ничего, кроме дряхлого ворчания. Размахивала терновой палкой, ковыляла по высокой траве. Когда все разъезжались, я возвращалась в дом и паковала еще не упакованное.
За три дня до аукциона постучали в окно. Джорджи оживилась, вскочила и кинулась встречать гостей.
Я опасливо приоткрыла дверь. Эйвин пихнула мне бутылку хорошего французского бренди. Дэвид Маниаки сидел в машине – лицо в тени, свет падает так, что потемнело ветровое стекло. А я-то почти и забыла. Он обещал, что вернет письмо в целости и сохранности. Возился на заднем сиденье, отстегивал сыновей от детских кресел.
– Мы их выгуляем слегка, если вы не против, – сказала Эйвин, но дети уже куда-то понеслись. – Мы звонили. Надеюсь, не помешали. Дэвид едет в Белфаст, у него завтра конференция.
– Боюсь, я тут живу как матушка Хаббард[71].
Мы прошли по опустелому дому. Эйвин в длинном платье на бретельках, Маниаки опять в яркой дашики. Шли они медленно, вбирали пустоту. Повсюду улики. Стены меньше поблекли там, где висели картины. В штукатурке оспины от гвоздей. На полу мебельные отметины. Ветер влетел в дымоход и взболтал золу.
Они прошли через гостиную, мимо камина, в кухню. Молчали бережно. Маниаки выложил письмо на стол. Я раскрыла конверт. Почерк довольно неровный. Какие тайны теряем мы, находя разгадку, – но, быть может, тайна кроется и в очевидном. Ничего особенного, обычная записка. Я снова ее сложила, поблагодарила его. Теперь письмо только мое: никаких университетов, никаких филателистов, нет нужды обращаться в архивы.
Мы сидели на террасе, наблюдали, как мальчики носятся по саду. Я сготовила обед – томатный суп из банки и содовый хлеб.
По воде, жужжа, бешено выписали свои насекомые траектории два водных лыжника. Маниаки разбередил мое усталое сердце: вежливо поднялся, сошел к воде, вместе с мальчиками прошагал по отмели и лыжников прогнал – закричал, замахал руками. Короткие дреды заплясали у подбородка. Вместе с сыновьями пошел вдоль волнореза; скрылись из виду, затем вернулись по саду с тремя устрицами. Он вскрыл их отверткой, положил в холодильник, в миску морской воды. Спустя час – сказал, что ему надо в деревню за молоком для мальчиков, – приготовил устриц в кастрюле. С резаным чесноком и розмарином, под белое вино.
Я пригласила их остаться на ночь. Маниаки с сыновьями приволокли из сарая старые матрасы. Падая на пол, те выдыхали облачка пыли. Мы взбили подушки, постелили чистые простыни. Я, естественно, прослезилась. Эйвин подлила мне в бокал лужицу бренди, не дала рухнуть с обрыва.
Сразу после ужина старший сын Маниаки, Ошин, затопал ножонками и заявил, что желает покормить чаек. Осталось полбуханки хлеба. Ошин взял меня за руку, и вместе с его младшим братом Конором мы разбросали крошки по лужайке. Вскоре после заката из окна увидели, как по гравию, высоко задирая ноги, вышагивает стадо благородных оленей. Ошин и Конор смотрели, прижав ладошки к холодному стеклу. Мне духу не хватило высказаться насчет того, что олени потопчут остатки моего сада, и я обнимала Конора, пока он не уснул, все его пять лет лежали у меня на руках, а потом я вышла и шуганула оленей.
Почти стемнело; я стояла во дворе, слушала. Небо – долгая мизансцена, одни силуэты. Те деревья, что поближе, как будто посинели. Над озером вышла луна, плоская и хрупкая. Вода вылизывала берег. Спустилась кромешная тьма.
Когда я вернулась в дом, Эйвин переодевала сыновей в пижамы. Мальчики поныли, потом утихомирились. Эйвин села в ногах кровати-самоделки и с мобильного телефона стала читать им сказку.
Когда-то давным-давно, начала она. Я слушала с порога. Нет на свете истории, что хоть отчасти не обращалась бы к прошлому.
Я зажгла масляные лампы, оставила гостей и с Джорджи сошла к озеру. Поплыла. Вода была свирепа и холодна. Пробирала до костей. Я взглянула на дом. Взошел Томас, долговязая фигура пересекла лужайку.
Вернувшись, я у двери обтерла Джорджи полотенцем. Маниаки с женой сидели на террасе – черные силуэты против света. Искра на стальной оправе его очков. Я уловила обрывок разговора: конференция, мальчики, предстоящий аукцион. Они склонились друг к другу через стол, между ними лежал лист бумаги, какие-то цифры. Оба отражались в стекле. Дальше тянулась далекая и черная вода. Я стояла в дверях долго-долго, не зная, что сделать, что сказать. Мне не нужна их жалость. И я не останусь, если останутся они.
Когда я подсела за стол, молчание их было подернуто нежностью. Мир берет и не кончается; невозможно им не восхищаться.
Трансатлантические благодарности
В истории не бывает подлинной анонимности. Да и в историях, если вдуматься, тоже. Многие руки направляли эту книгу, и неловко было бы сделать вид, будто я написал роман в одиночку. Разумеется, все оплошности и ошибки на мне, но не могу не упомянуть тех, кто помогал мне в пути. Первым делом, как всегда и навсегда, – Эллисон, Изабелла, Джон Майкл и Кристиан. Спасибо моим коллегам и студентам в колледже Хантера – особенно Дженнифер Раб, Питеру Кэри, Тому Слею и Гэбриэлу Паккарду. Я искренне признателен Дэвиду Блайту, Джону Уотерсу, Патрише Феррерио, Марку Коннеру, Брендану Баррингтону, Кол му О'Грейда, Фенуле Суини, Ричарду Брэдбери и Доналу О'Келли за помощь с главой о Даглассе. Для знатоков его наследия отмечу, что ради достоверности повествовательной ткани порою сочетал, соединял, а иногда и сочинял цитаты. За главу об Алкоке/Брауне я в неоплатном долгу перед Скоттом Олсеном, Уильямом Лангавише, Калленом Мёрфи, Бренданом Линчем и Эндрю Нэйамом из лондонского Музея науки. За главу о Джордже Митчелле хочу поблагодарить Джорджа и Хэзер Митчеллов лично – с огромным великодушием они впустили в свою жизнь мое воображение. Кроме того, я должен сказать спасибо Лиз Кеннеди, Тиму О'Коннору, Митчеллу Райссу, Деклану Келли, Морису Хэйзу, Тони Блэру и бесчисленным прочим (в особенности Шеймасу и Мерейд Бролли), кто разъяснял мне мирный процесс. Жители Аспена и Аспенский писательский фонд очень помогали на каждом шагу; особое спасибо за все Лисе Консильо. Моя неугасимая благодарность трансатлантической команде – Лоретте Бреннан Гтаксмен, Гэбриэлу Бёрну, Найаллу Бёрджессу и Юджину Даунзу. В последнюю пару лет, когда случались грозы, мне дарили крышу над головой – огромное спасибо Мэри Ли Джексон, Флёр Джексон, Кайрону Бёрку и Клэре Джексон за дом на берегу Стрэнгфорд-Лох; несколько букв и громадный букет благодарности Уэнди Арести за кров в Аспене; спасибо Брюсу Бергеру за то, что пустил в самый красивый коттедж на западе; Исе Катто и Дэниэлу Шо – за покой в Вуди-Крик; и, разумеется, Розмари и Роджеру Хокам за поддержку и комнату наверху. За редакторские наставления и остроту взгляда искренне благодарю Дженнифер Херши и Александру Прингл. Мартину Куинну – поклон до земли. Также спасибо Кэролайн Эст, Томасу Уберхоффу и Кэролин Корманн. Всегда признателен Саре Шел фант, Эндрю Уайли и всему Wylie Agency. За немеркнущее вдохновение я благодарен Джону Бергеру, Майклу Ондатже, Джиму Харрисону и Уэнделлу Берри. Чтением и советами в пути мне помогали и многие другие – Джон и Анна Кусатисы, Джо Леннон, доктор Джим Мэрион, Терри Купер, Чандран Мадхун, Морис Бёрн, Шариф Абдуннур, Боб Муни, Дэн Барри, Билл Чен, Том Келли, Дэнни Макдоналд, Майк Джуэлл, Тим и Кэти Кипп, Кэйтлин Гринидж, Шон, Сэлли и вся моя родня в Ирландии, а особенно – мой брат Ронан Маккэны: он занимается поддержкой моего веб-сайта, и без него я бы напрочь заплутал. Есть и другие; надеюсь, я забыл немногих. Я тихонько поблагодарю их в пути, где все мы вместе парим в вышине.