Первый – это все варианты омоложения органов, клеток и пр., отключение «гена смерти», увеличение работоспособности мозга, клонирование, будь то частичное или полное, а второй вариант, увы, менее компромиссный и потому более шокирующий и вызывающий протесты. И чем человек проще, ближе к низам, которые блюют на тротуаре, тем больше они нападают на вариант постепенного перехода с биологии на другую основу. Точнее, с органики на неорганику, что дает куда более широкие перспективы, чем биологический вариант. Ведь сколько ни говори, что человек использует мозг только на треть, на десять процентов, на пять, а самые отчаянные договариваются и до одного процента, а остальное якобы просто в резерве, но понятно, что все равно такой мозг имеет ограничения, даже по скорости передачи нервных сигналов, в то время как в неорганике это осуществлялось бы со скоростью света.
Однако если даже человек с отключенным «геном смерти» уже не совсем человек, во всяком случае не прежний, который знает, что лет в восемьдесят-девяносто придется помирать, и потому не старается научиться чему-то долговременному, то ступивший на путь замены органов механическими… гм, этот даже сам не знает, и никто не знает, куда эта дорожка приведет.
Конечно, пока что это только все рассуждения, фантазирования, смутные грезы, так полагает этот простой и даже очень простой, потому его любая техническая революция застает врасплох. Правда, он ее обычно все равно не замечает, а продолжает работать лопатой по принципу «бери больше – бросай дальше», как научился еще на строительстве пирамид и месопотамских каналов.
Потом, когда Светлана подняла меня из-за стола и утащила танцевать, а мужчины вышли на балкон, я все еще слышал обрывки разговоров об этом «высоком». Как принято у русских интеллигентов, все, что касается науки, – плохо, мерзко и аморально, а все, что относится к культуре, – это вершина вершин, даже если это культура ацтеков, совершавших массовые человеческие жертвоприношения, или культура плесени в пробирке.
Светлана хитренько поглядывала на меня в танце, прижималась то грудью, то бедрами, от нее пахнет призывными духами, действующими на меня, как цветок на бабочку, даже как половые гормоны самки на самца, нюхая которые он летит километры, держа нос на ветру. Я слышал, что поступили в продажу духи, действующие избирательно на определенные группы мужчин, а на месте покупки их можно запрограммировать еще более узко, совсем узко…
Я чувствовал обволакивающий запах и начинал догадываться, что именно я и являюсь очень узкой мишенью ее духов. Воля начала слабеть, в голове появились и начали укрепляться соглашательские мысли, почти как у Зиновьева или Каменева, ну совсем меньшевик, я заставил себя сказать заплетающимся голосом:
– Что-то танец наш… какой-то…
– Что не так? – прошептала она.
– Все так, – ответил я слабо, – только мы… не в ритм…
– Теперь так танцуют! – заверила она и прижалась грудью.
– А я… старомодный, – ответил я, собрав волю в кулак. – Я танцую… по старым правилам.
Она не произнесла ни слова, когда я остановился и расцепил руки на ее заднице, но я чувствовал ее сильнейшее разочарование и недоумение: как же, почему такие дорогие духи не сработали?
Через открытую дверь на балкон видно, как Аркадий стоит, прислонившись спиной к оградке и, надувая щеки, говорит Леониду веско и внушительно:
– Бессмертие само по себе глубоко аморально, как этого не могут понять ученые…
Совсем недавно они говорили «эта страна», мелькнуло у меня в черепушке, тут же услышал голос Леонида:
– Ты абсолютно прав, Аркадий. Это и неэтично, и опасно…
– Аморально, – повторил Аркадий с пафосом, – к бессмертию могут стремиться только ущербные души!
– Да-да, – поддержал Леонид, – именно ущербные. И вообще, это будут даже не люди, а… даже не знаю, кто это будет.
А вот тут ты прав, мелькнула мысль. Но я не вижу ничего страшного в том, что перестанем быть всего лишь людьми, а станем чем-то лучше. Это гусеница уверена, что лучше гусеничности нет состояния, она не понимает, что является всего лишь переходным звеном к чему-то намного выше, но человек не гусеница, должен учитывать такую возможность…
Светлана вздохнула:
– Ты где?.. Вижу, уже мыслями там. Ладно, пока оставлю тебя. Но не ликуй, не навсегда!
Я перевел дыхание, ноги сами вынесли на балкон, глотнул свежего воздуха. С Аркадием неизменные Леонид и Михаил, трое интеллигентов, в свое время получившие дипломы престижных вузов и на этом основании сразу посчитавшие себя лучше тех, кому на фиг эти цветные бумажки. Михаил кивает, Леонид сказал чувственным баритоном, похожим на толстый-толстый слой орехового масла на бутерброде:
– Бессмертие – это предательство по отношению ко всему живущему… даже к неживой природе! Ничего нет вечного, все разрушается. Даже горы осыпаются, моря пересыхают, самые прочные алмазы трескаются и превращаются в песок, звезды гаснут… все во вселенной подчинено закону рождения, расцвету и умиранию, а человек… б-р-р-р!
– Раковые клетки не умирают, – сообщил Михаил, – может быть, и человек, того…
Аркадий сказал с прежним пафосом:
– Вот-вот! Если мы не хотим оказаться раковыми клетками, мы должны выбросить такую идею из головы раз и навсегда…
Он посмотрел вопросительно в мою сторону, но я сделал вид, что с огромным интересом рассматриваю прогуливающуюся по газончику даму с собачкой, в этом ракурсе она крайне карикатурна с голой грудью и выступающей как корма у танкера задницей.
Леонид тоже посмотрел в мою сторону.
– Да, – сказал он уныло, – но как ее выбросить, когда технари… не буду указывать пальцем, вбивают ее в головы снова и снова?
– Технари напористее, – согласился Аркадий. – А наш мир таков, кто напористее, тот и прав.
– К сожалению, – вступил в разговор Михаил, он по большей части нейтрально помалкивал, все-таки занимается распространением добавок, – наша интеллигенция всегда отличалась размагниченностью. И потому всегда терпела поражение.
– Но на кону судьба цивилизации! – воскликнул Аркадий.
Я некоторое время слушал краем уха, продолжая наблюдать за движением внизу, Аркадий говорил внушительно, веско, повторяя много раз слышанное, обкатанное, хорошо звучащее, и хотя все это, понятно, говно, но слова подобраны так умело, что если не вдумываться, то остается только кивать и соглашаться: да-да, аморально, неэтично, нехорошо, даже преступно перед Богом, которому перестанут поступать души в рай и ад.
А вообще, если подумать, в самом деле отпадет и необходимость в религиях, ибо, будем честными, все религии мира возникли только из-за страха человека перед смертью. Все религии существуют только потому, что обещают вечную жизнь. Пусть даже в аду, но все-таки жизнь. Это намного лучше, чем полное исчезновение. Пусть в аду уготованы вечные муки… любой человек – оптимист, понимает, что ничего вечного не бывает, любые муки когда-то кончатся и он снова выйдет топтать зеленую траву и таскать за сарай толстых баб.
Я почувствовал, что начинаю накаляться, надо уходить, а то не вынесу, заспорю. Что-то с каждым прожитым годом становлюсь все жестче, все непримиримее, а ведь вижу, куда идем и что ждет, потому рассуждения слесарей попросту злят. А эти три интеллигента на балконе – те же тупенькие слесари, что с одинаковым апломбом обсуждали футбол, Чубайса, цены на нефть, бомбардировку Ирана, торговый союз с Индокитаем и проблему строительства городка на Луне.
На самом деле все эти рассуждения, что бессмертие – зло, что приведет к упадку и пр., и пр., и пр., это все рассуждения той лисы, что не сумела допрыгнуть до винограда. И которая понимает, что никогда не допрыгнет.
А так всем этим критикам бессмертия – предложи реальное бессмертие, все продадут: родителей, жен и детей, Родину, честь и совесть, только бы ухватить в дрожащие от жадности лапы. Знаем эту породу, видели, есть опыт общения с подобными пламенными критиками.
Это они в свое время громче всех критиковали гнилой Запад, но, если удавалось каким-то чудом выбить туда командировку, тут же всеми правдами и неправдами оставались там.
Не будем кривить душой… да что там – кривить, не будем нагло и тупо врать прямо в глаза тем, кто насквозь видит нашу ложь: бессмертие – это самая сокровеннейшая мечта всех-всех людей на свете. Это самое великое желание, самая неутолимая жажда, самое первое произведение человеческой культуры «О все видавшем», иначе – «Песнь о Гильгамеше» целиком посвящено поискам бессмертия, ибо тогда уже человек понял свою смертность, ужаснулся и начал судорожно искать возможность жить вечно.
Принц Гаутама жил весело и беспечно, пока не увидел нищего и умирающего старика. И тогда вдруг сообразил, что и он, молодой красивый принц, – тоже смертен и когда-то неизбежно станет старым, сморщенным и затем умрет. Это ужаснуло так, что бросил царство, ушел в леса, долго и мучительно искал пути к бессмертию, и, когда придумал некую утешительную ложь, его нарекли Буддой.
Иисус Христос обещал бессмертие на своих условиях, а Мухаммад – на своих. И только высокие технологии обещают без всяких условий. Просто нужно подождать немного. Правда, нужно еще и работать, не допускать войн и катастроф, идти тем же путем, и бессмертие будет. Можно даже примерно сказать, когда именно будет достигнуто, хотя, конечно, все эти сроки с огромадными допусками, но все же бессмертие – реально. Жаль только, что мы, скорее всего, не успеваем. Слишком рано родились.
Правда, если бы родились позже, то были бы уже не мы.
2032 год
Не могу понять, победа это или огромаднейшая ошибка, что секс стал привычным и общедоступным делом. Исчезли остатки роковой жгучей тайны, основам половой жизни обучают с младших классов в школе, учат правильно мастурбировать как мальчиков, так и девочек, спокойно и скрупулезно разбирают потребность человека в сексе, как если бы это было желание почесаться.
Увы, отношение примерно то же самое, хуже того – исчезло понятие прелюбодеяния. Слово «рогоносец» исчезло, теперь человек уже не понимает, из-за чего нужно нервничать и портить себе и другим нервы: ну зачесалось у жены внутри влагалища по дороге на службу, ну удовлетворила она эту потребность там же на дороге или на работе, какой пустяк, из-за чего вообще поднимать сыр-бор?