эдэ и тэпэ. Всю историю цивилизации люди умирали, это было неизбежно, и, чтобы хоть как-то примириться с этим горьким концом, философы придумали концепцию загробной жизни и назвали это религией, атеисты сочиняли красивые и гордые песни о красивой гибели, о смерти на бегу, о том, что мужчине стыдно умирать в постели.
Из оставшейся трети около половины ломается и бросает путь долголетия из-за тех трудностей, которые встали на пути. Если такому человеку надо, скажем, питаться только стерильно бессолевой пищей, то он, потерпев пару недель, в конце концов устроит пир, зажарив себе целого гуся, сожрет торт целиком и в одиночку, вообще скажет громко и под аплодисменты, что на фиг ему такая жизнь, когда надо себя во всём ограничивать?
Всегда звучит это «во всём», и абсолютное большинство под этим «всём» понимает именно жирную и жареную еду, торты, вино, и никому в голову не приходит, что есть еще наука, культура, есть книги, фильмы, Интернет, есть общение и вообще возможность видеть людей и общаться с ними! Нет, для абсолютного большинства отказаться от куска жареного мяса – это отказаться от «всех радостей жизни». Что ж, не жалко, пусть дохнут.
Таким образом уже сейчас идет удаление этого быдла из числа людей, которые хоть как-то могут воздействовать на курс общества. Они пока еще живы и весьма активны, но вообще-то их уже можно вычеркнуть: умрут, умрут достаточно скоро по нынешним меркам: мы, живущие по правилам продления жизни, знаем точно, что еще проживем добавочные полсотни-сто лет, а вообще-то нацелены на тысячи лет и вообще на бессмертие.
Так что проблема снимается сама по себе. Уже через сто лет на планете останется из нынешних восьми миллиардов даже не миллиард, а что-то около пятисот миллионов. Понятно, что из них тоже будут постоянно удаляться наиболее слабые, я не верю, что впереди безоблачная жизнь без трудностей. Да, живем намного лучше, чем в Средневековье, по крайней мере, уничтожены все эти чумы и оспы, истреблявшие население, питаемся в сто крат лучше тогдашних королей, но что-то иные бросаются с балконов и крыш, вешаются, топятся, стреляются, принимают смертельные дозы снотворного… А уж про передозировки наркотиков вообще молчу.
В прихожей раздался звонок, на мониторе появилось улыбающееся лицо Коли.
– Заходи, – сказал я.
– А не застрелят? – спросил он опасливо. – А то на меня одна кинокамера как-то странно смотрит… Подозрительно даже.
– Не застрелят, – успокоил я. – И вообще кинокамер не осталось даже в Буркина-Фасо.
– А где это? – спросил он, проходя к лифту мимо следящих и сканирующих камер.
– Еще не был? – удивился я. – Я думал, что ты везде побывал.
– На что намекиваешь? – спросил он с подозрением. – Это где я побывал?
– Это страна такая, – объяснил я. – Хотя, возможно, уже ее и нет. В прошлом году перестали существовать восемь стран? Значит, в этом с карты исчезнут десять-двенадцать…
Он вошел в лифт, лицо его оставалось на экране, я видел, как хмурит брови, не зная, хорошо это или плохо, что исчезают целые страны, потом вдруг просиял.
– А скифы переизбирают президента!
– Вождя? – спросил я. – Кагана или кто там у них?
– Президент, – ответил он с некоторой обидой. – Великая Скифия – это тебе не хвост собачий, а реальная сила! И вполне современная.
Я успел подумать про государства, созданные в Интернете, но не виртуальные, а вполне реальные: со всеобщей глобализацией произошла такая странность, что природа человеческая инстинктивно не терпит однообразия, и, как только число англоговорящих и считающих себя американцами перевалило за миллиард, начали создаваться новые нации по вкусам, интересам, приоритетам, предпочтениям. Мир снова стал ярким и многонациональным, и хотя все говорят на одном языке уже без электронных переводчиков, однако же новые нации все появляются и появляются. Скифы уже вовсе не новая нация, они появились на заре интернета, который тогда еще писался с прописной, сумели создать свои общества по миру, а с новыми возможностями скоростной связи стали создавать правительства, органы власти и вести довольно активную политику.
Лицо Коли с экрана исчезло, дверь распахнулась, он перешагнул порог улыбающийся, но я видел, что вообще-то не в духе, расстроен. От него сильно пахло вином, коротко пожал руку, сунул бутылку шампанского, цветы мужчинам не дарят, плюхнулся в кресло, недовольно повел по сторонам очами.
– Ну что у тебя за квартира?.. даже баб нет.
– Каких, – поинтересовался я. – Виртуальных?
– А какие бывают еще, – ответил он сердито. – Тут и виртуальные начинают отказывать, я уж и так и эдак в конфиге ковырялся.
– Зачем тебе сейчас бабы? – спросил я. – Отдохни, посублимируй.
– Как зачем? – спросил он с негодованием. – Без баб как-то вообще не то… даже не жизнь, во!.. без женщин жить нельзя на свете, нет!.. пусть бы просто ходили взад-вперед. Приятно все-таки.
Я сказал саркастически:
– Представляю, сколько у тебя ходит!
– Всего десяток, – сообщил он. – Остальных стер. А нынешних скачал с сайта скифов, там новый дизайнер появился, таких делает… уф!.. ладно, я к тебе заодно и по делу, ты уж извини, почему бы приятное с полезным не скрестить, вдруг что получится? Наш шеф вложил все деньги в разработку принтера органов. Да нет, не роялей, а человеческих! Всяких там почек, печеней, сердец и прочей требухи. Уже половина сотрудников тоже вбухали все денежки, наш шеф всегда держит нос по ветру!
Я спросил с интересом:
– А ты?
– Пока удержался, хотя сам понимаешь, свербит. Не хочется в дураках оказаться. Шеф никогда не проигрывал. А сейчас этот принтер довели до ума, пускают в промышленную разработку. Представляешь, в картридже человеческие клетки и особое желе, из которого и строится пористая форма, которая заполняется клетками. Лепятся любые органы: от простых почек до самых сложных желез. В них уже в принтере закачивается кровь, они функционируют спокойно, так что можно без спешки пересаживать в тело! Создатели уверяют, что с такими принтерами вообще человек будет жить вечно… Представляешь?
– А как начет мозгов?
– Пока не делает, – признал он сокрушенно, – но это же пока первая модель! Что скажешь, вкладывать деньги или нет?
Я удивился:
– С каких пор ты стал со мной советоваться?
– С той поры, как ты предугадал что-то там в своих технологиях. И за что тебя в генералы.
– То не финансовые дела, – напомнил я. – А финансовые для меня – темный лес. Со мной лучше посоветуйся и поступи наоборот!..
Он почесал в затылке.
– Ты, наверное, прав. Но все-таки ты оказался самым прозорливым. Что скажешь?
Я в затруднении развел руками.
– Знаешь, я в тот раз смог просто угадать. Так что на мои прогнозы не очень-то рассчитывай. Я бы не советовал тебе вкладывать деньги в производство этих принтеров, но это просто говорят мои личные симпатии… к железу.
На мониторе вспыхнуло лицо Аркадия, за ним Жанна и Настена, обе с праздничными улыбками, я дал добро, Коля с дивана поинтересовался, с ними ли Света, я ответил, что нет, он махнул рукой и сообщил, что даже с дивана не встанет, он у меня какой-то совсем спальный, надо бы остаться заночевать, если, конечно, я быстренько соображу виртуальную бабу. А лучше двух. Он такой, сумеет и с двумя, еще орел, ого-го.
Гости вошли в общий холл внизу, камеры подробно подавали их лица на экраны, а когда встали перед лифтом, я наконец-то заметил, что Жанна и Настена наконец-то что-то сделали со своими отвисающими, как у баб трипольской культуры, молочными железами. Сейчас в моду вошло новое поколение имплантатов для женской груди, с помощью которых женщины могут незначительным сокращением мышц приподнимать грудь почти до подбородка, разводить в стороны, даже менять форму от плоских, как миски, до вытянутых, как бутылочки с длинными, как мизинец, сосками.
Едва они появились, сразу же и пожилые женщины стали выходить обнаженными на улицу. Похоже, их ригористичность объяснялась лишь изъянами в собственных фигурах, а так перещеголяли даже лолит, которым надо и на дискотеку, и на роллейболл, и на сегежку, а зрелым женщинам там уже не в кайф, так что гордо и с достоинством носили свои обнаженные телеса взад-вперед по улицам, оценивающе осматривали друг друга. Раньше модницы критически поглядывали на платья и шляпки, теперь так же придирчиво рассматривают сиськи и жопы, выискивая следы целлюлита.
Коля хихикал, комментировал, но привык настолько быстро, что уже реагировал больше на одетых: что это с ними, задницы волосатые или родимые пятна в виде непристойных рисунков?
Они поднимались в скоростном лифте, Коля тоже осмотрел критически в первую очередь женщин.
– Марина давно бы разделась, – заметил он. – Михаил не дает, скотина… Посмотреть бы ее сиськи. Уверен, у нее соски, как блюдца.
– Сиськи мощные, – согласился я. – Каждое в ведро если и поместится, то с трудом. Думаю, муж поскрипел, пока согласился на имплантат. Они все еще дороговаты, а для таких размеров так вообще…
Он сказал с сожалением:
– Аркаша так и вовсе не даст Жанне оголиться. А нее буфера тоже, любая корова позавидует!
Дверь звякнула и отстрелилась в проем. Аркадий вошел осанисто, как вельможа екатерининских времен, за ним такие же важные и солидные в дородности Жанна и Настена, следом Леонид с новой женой и Михаил с Мариной, с ходу начали поздравлять с днем рождения и удачной карьерой, вручать подарки. Я улыбался, кланялся, благодарил, смущенно разводил руками, стараясь не выронить коробочки, а в мозгу засело удивленное: какой взлет, какая карьера, я делаю то, что умею лучше всего, так уж получилось, что таких немного, остальные хороши в спорте, живописи, шитье костюмов, моделировании, биологии и банковском деле, а я вот по двадцать четыре часа в сутки в нанотехнологиях, знаю все вдоль и поперек, у меня жгучая личная заинтересованность, потому я и среди немногих начал, скажем скромно, выделяться. Ладно, из той же скромности скажем, выделился больше одержимостью, чем особыми талантами, но человек устремленный быстрее приходит к цели, чем одаренный всеми талантами гений, который останавливается и нюхает цветочки вдоль дороги!