В самый бы раз задуматься о вечности, ведь никаких вариантов моего спасения пока не просматривается. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что в самую последнюю минуту случится что-то из ряда вон выходящее, и мы вместе с профессором вырвемся из лап подлых торговцев оружием, возжелавших завладеть с нашей помощью секретами легендарного серба. Фиг им, а не секреты! От этих секретов всем только неприятности, а уж мне-то они нужны меньше, чем кому бы то ни было…
Слышу, как в другой комнате звонит мой телефон, отнятый вместе с пистолетом, но никто, естественно, отвечать на звонок не собирается. Кто бы это мог быть? Жена меня, что ли, разыскивает, ведь я выскочил из дома, не сказав ей ни слова? А может, кто-то из полиции?
Наконец, дверь распахивается, и мой мучитель входит, опять отворачивая лицо. Если не хочет светиться, значит, шансы у меня ещё есть. Собирались бы грохнуть – прятать лица не стали бы. Мужичок натягивает мне на глаза чёрную шапочку и начинает, кряхтя, разматывать ленту:
– Поехали. Профессор подготовил всё, что нужно, и уже ждёт нас. И, пожалуйста, без сюрпризов – из твоего же пистолета замочу…
– И профессора ждёт та же участь, что и меня?
– Какая участь?
– Переселиться в загробный мир.
– Никто никого туда переселять не собирается. Да и ты, если сделаешь всё, как скажут, вернёшься к жене домой и ещё денег срубишь за работу.
– Сколько?
– Шеф тебя не обидит. Но не моё это дело – чужие деньги считать.
– Ну, если уж ты в курсе дел, то ответь: что я могу сделать, когда секретарь (или кем он служит у Теслы?) к нему и на пушечный выстрел не подпускает.
– Это уже твоя проблема. Я таких тонкостей не знаю. Сделай так, чтобы подпустил. Впрочем, наш шеф тебе сам всё объяснит. Он лично хотел с тобой побеседовать. Со всеми вопросами – к нему.
– Инструктаж перед дорогой?
– Ага, что-то вроде того. Руки протяни…
Теперь уже клейкой лентой он заматывает мне руки, а шапочку на голове натягивает до самого подбородка.
– Сейчас поедем, – бормочет он в ухо. – Веди себя спокойно и не заставляй меня нервничать. Я тогда не только плохо веду машину, но и обижаю всех, кто мне мешает.
Меня привозят в какой-то незнакомый дом, до которого добирались почти полчаса. Притом не стояли в пробках, а именно мчались на хорошей скорости. То есть это, по всем предположениям, не центр города. Всю дорогу мой напарник молчит и, когда я в очередной раз дразню его вопросом, почему профессора Гольдберга нет с нами, заводится с пол-оборота и душевно материт меня. Сразу чувствуется, что русский язык у него не выученный, а самый что ни на есть родной. Таким красочным оборотам ни в американских шпионских школах, ни тем более в Эмиратах не обучат, и это несколько обнадёживает. Всё-таки появляется мизерная надежда, что бывший соотечественник тебя в обиду не даст. Правда, совсем мизерная…
– Неужто и российские эфэсбэшники засветились в этом деле? Ты же, брат, из конторы, верно? – по-прежнему пытаюсь вывести из себя мужика и заодно прощупать на принадлежность к спецслужбам, но он теперь стойко молчит, лишь вертит баранку и изредка стреляет в мою сторону ненавидящим взглядом. Чувствую это даже сквозь шапочку, плотно надвинутую на глаза.
И только когда мы заходим в дом, шапку наконец стаскивают с моей головы, и я могу осмотреться. Больше приматывать меня лентой к стулу не собираются, но теперь уже мой сопровождающий не сводит с меня моего же пистолета, и предохранитель на нём снят. Видно, парнишка умеет обращаться с оружием.
Лишь сейчас появляется возможность разглядеть его физиономию, которую он прежде усердно прятал от меня. Наверное, раньше у него были некоторые сомнения в том, что я буду вести себя как пай-мальчик и не попробую освободиться, чтобы сдать его полиции, но теперь сомнений нет. Это как раз не очень радует. И так шансов было немного, а сейчас и того меньше.
Физиономия у моего цербера самая заурядная, не обезображенная интеллектом. Видно, обыкновенный исполнитель вроде тех двух, «легионеров». Но этот, сразу чувствуется, жёсткий и исполнительный: договориться с таким практически невозможно, потому что для него главное – выполнить приказ и получить вознаграждение. А размышлять или делать что-то по собственной инициативе такая публика не привыкла. Да ей и не велено. Хотя… о чём я сейчас думаю? Чем я его могу отблагодарить, кроме как ответным ударом по шее? И он это прекрасно понимает. Встречал я такой народец и среди бандитов, и среди полицейских.
Потягиваюсь, разминая затёкшие конечности, и мужик меня сразу предупреждает:
– Гляди, мент, если что-то неправильное задумал, лучше сразу выбрось из головы. Боже тебя упаси от резких телодвижений. С двух метров я не промахиваюсь!
– Был опыт стрельбы по живой мишени? – спрашиваю на всякий случай.
– Хочешь убедиться? Повторяю, забудь об этом!
А я и в самом деле сейчас раздумываю совсем о другом. Предположим, вырублю его и пистолет свой верну. Что дальше? Удирать отсюда сломя голову и обрубать все концы? Ну, уж нет. Теперь во мне действительно заговорил дотошный и зловредный мент, который всегда идёт напролом, даже рискуя жизнью и порой действуя вопреки логике. После того, как все ниточки были оборваны и теперь неожиданно появилась новая, упускать её не в моих правилах.
Но… даже не представляю пока, где нахожусь. Вероятней всего, это какая-то клиника или частная лечебница, где профессор Гольдберг сможет произвести свои манипуляции с глубоким трансом. На каком мы этаже? Как отсюда выбираться? Кто там ещё за дверями? Какие возможности у очередных вампиров, жаждущих секретов покойного Теслы? Это стоит хотя бы частично прояснить перед тем, как наказывать мужичка с моим пистолетом.
Но ничего придумать уже не успеваю, потому что дверь распахивается, и величаво вплывает Гольдберг собственной персоной, а с ним мужчина с фотографий Карины, сделанных во время похищения профессора. Это и в самом деле довольно высокий и сутулый тип. Тёмные очки он не снимает даже при таком тусклом освещении в комнате. Маскируется, блин. Или глаза больные?
– Привет, Даниэль! – профессор быстро и по-хозяйски подходит ко мне и пожимает руку, не обращая внимания на своего спутника. – Как себя чувствуешь?
– Вашими молитвами. А вы как? – гляжу на него обеспокоенно, но вид у профессора спокойный и уверенный, словно не его похитили, а он всех присутствующих пригласил к себе на званый ужин. – Эти уроды, наверное, хотят добиться своего не мытьём, так катаньем?
– Почему же уроды? – Гольдберг усмехается и всё не отпускает мою руку. – Люди поставили перед собой цель и добиваются её всеми доступными средствами… Кстати, познакомься, это мистер Джереми. Иврита не знает, по-русски говорит слабо, да оно ему и не очень надо, но ты, по-моему, неплохо владеешь английским? Он хотел бы с тобой напрямую пообщаться.
– Вы, как я вижу, с ним уже пообщались? А как же ваш бедный покойный Алонсо?
– Увы, бедного Алонсо уже не воскресить, но жизнь-то на месте не стоит! Организация, которую он представлял, кажется, вышла из игры окончательно, но ты и сам убедился, что свято место пусто не бывает. Есть ещё игроки на нашем футбольном поле, кроме арабов…
– Для вас это, выходит, игра?
– Нет, конечно, – профессор поджимает губы, наконец отпускает мою руку и отворачивается. – Жизнь и смерть – совсем не игра, мой друг, а, скорее, гонка. И в последнее время, к сожалению, становится бизнесом. Как всё вокруг. Притом все участники преследуют свои собственные интересы. Хотя настоящий интерес всего один и весьма примитивный – деньги. В нашем же случае оружие и новейшие технологии – всего лишь инструмент достижения очень больших денег, когда уже теряет смысл их дальнейшее приобретение. Доберутся до этого, тогда задумаются о бессмертии, но такое случится ещё не скоро. Следующим этапом. Потому всем конкурирующим сторонам пока не интересна моя по-настоящему революционная методика, которая подарит человечеству то, что гораздо дороже любого богатства, – вторую, третью и так до бесконечности… жизни. В этом те, кто гонится сегодня за банальной прибылью, ещё не видят выгоды более высокого уровня. И убедить их пока я ни в чём не могу, как и отказаться от сотрудничества с ними, – это для меня необходимые денежные вливания для продолжения экспериментов в перспективе… Вот и вся моя шкурная идеология. Хочешь – осуждай, а лучше попытайся понять. Торговцы оружием готовы финансировать мои разработки и сдувать с меня пылинки. Так что игра для меня стоит свеч. Потому и не боюсь говорить им в лицо всё, что думаю.
– Неужели вас не поддерживают наши официальные структуры? У вас же есть от государства всё, что угодно. Только пальчиком укажите, что требуется, сейчас же принесут на блюдечке.
– Ошибаешься, Дани. Знал бы ты, какая это бюрократия…
– Может, и так, но зачем связываться с преступниками? – киваю в сторону долговязого Джереми. – Короче, я только сейчас понял: никто вас не похищал, и вы давно уже общаетесь то с теми, то с другими. Появится кто-то третий – и с ним будете за ручку здороваться… Всё у вас, профессор, было распланировано заранее. Вот только одного не понимаю: совесть вас никогда не мучит?
Гольдберг высокомерно глядит на меня и почти шипит:
– Что-то вы, господин полицейский, разговорились чересчур… Не тебе, Даниэль, осуждать мои поступки и стыдить меня. Запомни, что всего я добивался сам, никому ничего не должен, а если с кем-то сотрудничаю или перестаю сотрудничать, то исключительно из собственных интересов. Я, кстати, прекрасно могу обойтись и без тебя. Мой друг Джереми – а это действительно мой друг, а никакой не похититель! – готов предоставить мне в Штатах добрый десяток добровольцев, которые с удовольствием согласятся выполнить эту почетную миссию. Но я хотел пойти проверенным путём, то есть через тебя, Баташова и этого антисемита Титуса, чтобы сэкономить время…
– Но американцы уже выходили на Титуса и без вас…
– Кто тебе сказал такую чушь? – профессор кисло усмехается и глядит на меня с откровенным сожалением. – Думаешь, то, что я делаю, может легко повторить каждый, кто захочет? Дёшево же ты меня оцениваешь… Последний раз спрашиваю: ты согласен продолжить нашу работу? Денег за успешное выполнение получишь не меньше, чем от Алонсо и его арабов. А в противном случае…