Мы сообщили Мишиным родителям. Они тут же взяли билеты, вылетели на Эльбрус. Пока мы ждали его родных, я нашел подписчиков, которые помогали мне с докторами, с самолетами и прочими делами. Мы выдернули одного человека, врача-патологоанатома из какой-то больницы, где был частный самолет, на нем можно было перевозить тяжелобольных. Этот врач прилетел из Москвы за день до приезда родных. Доктор оказался на месте трагедии раньше них, он сделал все, чтобы приехать. Мишу к приезду врача уже доставили в больницу. Его везли около пятнадцати часов, может быть, дольше.
Из видимых травм была большая гематома на лице с правой стороны, все лицо было просто синее. Голова была разбита, он тяжело дышал. Время от времени приходил в сознание, что-то говорил. Я смотрел на него и думал о том, как все это ужасно.
Прилетели его мама и супруга. Мы встретили их. Они были в шоке, спрашивали, что случилось. Мы им объяснили, рассказали предварительную версию. Мишу спасали не только мы, но и гиды из других компаний. Мы привезли его в больницу общими силами. Мама спросила, почему не вызвали вертолет, почему не привезли быстрее. Мы ответили, что не было такой возможности, что мы долго думали, как правильно его везти. Думали над тем, есть ли смысл везти его в другую больницу или, может, лучше оставить Мишу в этой. Сами врачи нам сказали, что уровень медицины здесь невысокий. Поэтому надо отвезти его в Москву и положить в нормальную клинику. Трепанация не потребовалась, ему сделали снимок и сказали, что нужно просто восстанавливаться. На вопросы, что будет дальше и какие последствия, конечно же, никто не отвечал. Говорили, что все зависит от организма. Он может умереть, а может и выжить. Вообще врачи не могут что-то кому-то обещать. У них свои правила.
Мы дежурили возле Миши все это время. Каждые полчаса спрашивали, как у него дела, что происходит. Врачи говорили, что он лежит без сознания. Мы снимали разговор с супругой и мамой, когда родственники сделали замечание: «Прекращай там со своими камерами, не нужно ничего снимать, не нужно ничего показывать. Мы тебе запрещаем это делать». На самом деле я и не хотел хайпа. Ничего хорошего в этом нет. Хотя можно было продолжать снимать и показать реальные события экспедиции. Родные Михаила отказались от услуг нашего доктора, нашли какой-то другой самолет. Сказали, что сами будут все решать, и улетели раньше нас на один день.
Мы встретили остатки группы, которая спустилась вниз: наверху сильно испортилась погода. Поговорили, пообщались со всеми. Люди были вымотаны. Группа не дошла двести метров до финишной точки. Все были в шоке. Все очень сильно переживали.
Вернувшись в Москву, первым делом отправились к Мише. Сначала нас не пускали к нему. Однако его родные были на связи. А потом гиды из другой компании, которые сопровождали параллельную группу, разместили в СМИ информацию, что мы оставили человека умирать. Когда я увидел это сообщение в новостях, я был просто взбешен тем, как вообще люди могут так искажать факты? Хотя на тех фотографиях, которые они выложили, половина людей, несущих носилки, были нашими ребятами, участниками экспедиции. Те самые, которые не поднялись, остались в лагере и в момент трагедии пришли на помощь. А нас обвиняли в том, что мы бросили Михаила умирать в горах.
Для меня это был серьезный урок. Люди раскрылись для меня с неожиданной стороны. Я понял, что они могут говорить все что угодно. Версии были разные, одна из них просто чудовищная: якобы началась драка, я ударил Мишу, и он упал вниз. Я читал комментарии о том, что меня надо убить, расчленить, просто сжечь, собакам отдать на растерзание. Было ощущение, что каждый хотел лично расправиться со мной.
А на самом деле всё было по-другому, я знал это, но не был готов вступать в конфронтацию один против огромной толпы разъяренных людей. При этом я все оплачивал: самолет, лекарства, больницу, платил всем людям, которые хоть как-то проявляли участие, оплатил перелет московского врача, чтобы он посмотрел на снимки и дал экспертную оценку.
После лживых обвинений в СМИ родители и родственники Миши закрылись окончательно. Они тоже решили, что я тварь и виноват в случившемся. Мне было тяжело что-то объяснить им. Они просто не хотели меня слушать и нашли в моем лице виновного. Но я все равно продолжал звонить, продолжал общаться со всеми родственниками Миши, с его братьями, сестрами и многими другими. И все-таки я добился встречи с главным врачом, чтобы понять ситуацию. Мне никто ничего не рассказывал, я просто не знал, в каком состоянии находится парень.
После визита в больницу я встретился с женой Михаила. Я посмотрел ей в глаза и сказал: «Ты знаешь, что мы участвовали в спасении Миши. Ты знаешь, что он нарушил технику безопасности, об этом говорит вся группа. А группа на восемьдесят процентов состоит из людей, которых я вижу впервые в жизни, им нет смысла врать и выгораживать меня – они не мои друзья. Есть проблема, которую нужно решать совместно. И у вас нет сейчас возможности оплачивать московское лечение. Я это сделаю». Она ответила: «Вот тебе счета, иди плати».
Я взял бумаги и вышел. Сумма была около пятисот тысяч. Я тут же оплатил счет банковской картой. Оплатил и решил, что буду оплачивать все лечение. У семьи Михаила на тот момент не было денег, они начали собирать их у родственников и знакомых. Я остановил все это и объяснил, что группа поможет. Если потребуется, мы все подтянемся.
С женой Михаила мы пожали друг другу руки, и я уехал. Я попросил ее писать мне, как только появятся новости. Она мне все время сообщала, что он в коме, а врачи, с которыми мы тоже общались, говорили, что он идет на поправку. Я не знаю, с какой стороны доносилась правда, да это было и неважно.
Через какое-то время у меня зазвонил телефон, я взял трубку, и услышал с той стороны: «Дима, привет, это Миша». Не передать, как я был счастлив в тот момент. Я поприветствовал его, спросил, как самочувствие.
– Да я нормально, меня вот несколько недель назад выписали, только сейчас смог тебе позвонить.
– Можно к тебе приехать?
– Конечно, приезжай, – обрадовался он.
– Окей, я завтра буду, ты мне скажи адрес.
– Хорошо. Я хотел сказать тебе спасибо за помощь.
– Да зачем? Давай приеду, все обсудим, – предложил ему я.
Я приехал к ним домой. Одна комната в квартире Миши была полностью оборудована под спортзал. Чтобы восстановить мозговые и все опорно-двигательные рефлексы, ему приходилось каждый день заниматься, делать упражнения. Он долго лежал без движения. Мы сидели, пили чай, обсуждали случившееся. Миша рассказал в подробностях, что произошло в тот день. Я был удивлен, что он все это помнит.
Я спросил, что он собирается делать.
– Я пока не могу работать. В общем, мне надо восстанавливаться.
– Давай, я помогу тебе, – предложил ему я. – Сколько времени тебе нужно?
– Полгода мне хватит.
Каждый месяц я давал ему по двести тысяч рублей, чтобы он спокойно восстанавливался. Ребята ездили к нему, общались, Миша до сих пор в чате нашей группы.
В тот момент на меня все навалилось разом: перелом пальца, падение Миши, проваленная цель сделать половину Ironman. Я вернулся домой и не мог ничего делать. Просто сидел на диване, тупо переключая каналы телевизора, и смотрел в одну точку. В этот момент мне позвонил Владимир Волошин, пятикратный Ironman.
– Дима, привет! Я слышал о твоей ситуации с пальцем, мне очень жаль, что так получилось. Но я хочу сказать тебе, что ты очень много на себя берешь.
– Что вы имеете в виду? – не совсем понял я.
– Ты знаешь, я уже взрослый дядечка. В жизни много разных целей ставил. Какие-то достигал, какие-то – нет. И сейчас я твердо уверен, что в году должна быть одна глобальная цель, которую ты стремишься достичь, а не сразу несколько, тем более таких больших: миллион подписчиков на канале, прохождение Ironman, покорение вершин и многое другое, что ты делаешь, – подытожил он.
Горы – это опасность, большой риск. В горах всегда присутствует элемент неожиданности и неопределенности. Здесь нужно быть внимательным каждую секунду, оперативно реагировать на любые изменения. Здесь каждый должен быть способен преодолеть преграду, с одной стороны, с другой – проявить максимум внимания к ближнему.
Горы невозможно победить, их невозможно изменить. Победить и изменить в горах можно только себя. Всегда и во всем начинать следует только с себя. Не надо прогибать изменчивый мир, надо меняться самому, меняя таким образом реальность.
«Я не боюсь того, кто изучает десять тысяч разных ударов. Я боюсь того, кто изучает один удар десять тысяч раз», – говорил Брюс Ли. Когда мы ставим одновременно много разноплановых целей и фокусируемся на них сами, не делегируя их другим людям и партнерам, в один момент может произойти срыв. В первой книге я писал о том, что у тебя должна быть одна большая цель, и все свои действия ты должен сверять с ней: ведут они к этой цели или нет. Сейчас мой взгляд на этот вопрос изменился. Я считаю, что целей должно быть много. Мы должны развиваться одновременно во многих направлениях. Но цель, которую ты выполняешь лично сам, все же должна быть одна. Остальные более мелкие цели делегируй родным, партнерам или сотрудникам.
Глава 2Мой медиапродукт
Идея на миллион
Самые интересные и большие проекты я начинал спонтанно. Когда ты в чем-то мало понимаешь, то идешь нестандартным путем, что дает преимущество в будущем. Я понял такую штуку: мне не стоит ходить по моему рынку горизонтально и создавать проекты в рамках того, что я уже умею и знаю.
Конечно, играть на знакомом поле куда безопаснее: ты делаешь меньше ошибок, знаешь, как работать с командой, понимаешь своего клиента, чувствуешь рынок и знаком с конкурентами. Поэтому тебе не так сложно масштабироваться, создавая что-то подобное. Например, работая на рынке логистики с Китаем, я расширил свою деятельность, добавив услуги по организации закупок товаров там: поиск производителей, заключение контрактов, согласование образцов, доставку пробных партий. Мы проделываем качественно бо́льшую работу, с расчетом, что клиент в дальнейшем будет каждый раз закупать товар через нас, и берем за это абсолютно адекватную комиссию в размере 15 процентов. Но я смотрю шире и думаю: «Надо заняться сопровождением деловых поездок наших клиентов в Китай».