Хавьер стоял рядом, за её правым плечом. Кулаки сжаты до побелевших костяшек. Он видел не спасение. Он видел очередную высокотехнологичную пытку, просто с другим оператором. Этот холодный, стерильный ад был ничем не лучше бетонного бункера Рихтер. Сменились лишь декорации.
— Лена, — его голос был хриплым, надтреснутым. — Ты уверена?
Она не повернулась. Взгляд был прикован к главному монитору, где зелёные строки кода бежали по экрану.
— Уверенность — это роскошь. Я оперирую вероятностями.
— К чёрту вероятности. Что это с ней сделает?
— Процедура «стирания» — это, по сути, направленный информационный ожог. Мы выжигаем паразитическую структуру из её коры. Возможны побочные эффекты. Кратковременная амнезия, моторные нарушения… эмоциональная лабильность.
Хавьер смотрел на дрожащие плечи Люсии.
— Это ты называешь «побочными эффектами»?
Лена наконец оторвалась от экрана. Её взгляд был холодным и острым, как кончик скальпеля.
— Вероятность необратимого повреждения коры — четыре целых и две десятых процента. Вероятность её смерти от протокола «Пастырь» в течение месяца — девяносто восемь процентов. — Она сделала паузу, давая цифрам впиться в него. — Четыре против девяноста восьми, Хавьер. Это арифметика выживания.
— Приемлемо? — его голос сорвался на шёпот. — Это… это не цифра на экране, блять! Посмотри на неё! Это моя сестра!
Он стиснул зубы, ожидая потока ледяной логики. Вместо этого Лена молча обошла кресло, присела на корточки перед Люсией и очень осторожно, почти нежно, поправила на её лбу сбившийся датчик.
— Я смотрю, Хавьер, — её голос стал тише, но не теплее. — И я вижу единственный шанс. Или ты хочешь, чтобы она снова кричала, как в том подвале? Чтобы лампы снова мигали от того, что творится в её голове? Хочешь снова бить кулаки о стену от бессилия?
Она выпрямилась.
— Я делаю то, на что у тебя не хватило бы духа. Я режу. А ты можешь либо держать пациента, либо выйти и не мешать операции.
Он замолчал. Аргументы кончились. Осталась только её жестокая правота. Ярость внутри него не ушла, она просто свернулась в тугой, холодный узел. Он обошёл кресло, опустился на одно колено рядом с сестрой и взял её руку в свою. Её ладонь в его руке была ледяной и влажной.
— Я здесь, Лу, — прошептал он ей на ухо. — Я здесь. Слышишь? Я никуда не уйду.
Её пальцы слабо сжались на его ладони. Единственный ответ.
Хавьер поднял взгляд на Лену. Она уже вернулась к своему алтарю из мониторов. На её лице не было ни сочувствия, ни сомнения. Только абсолютная, пугающая концентрация.
Она ввела последнюю команду и нажала клавишу «Enter».
Из динамиков оборудования раздался звук.
Не гул или писк. Тихий, но физически омерзительный скрежет. Звук, который, казалось, рождался где-то в основании черепа. Словно кто-то медленно, с усилием ломал под огромным давлением толстый пласт льда. Или стирал наждачной бумагой старую магнитную плёнку, сдирая с неё чужие голоса.
Люсия выгнулась на кресле дугой. Спина стала твёрдой, как доска. Рот открылся в беззвучном крике, но потом звук всё же прорвался — высокий, тонкий, полный животной боли. Это был уже не нечеловеческий шум «Пастыря». Это был её собственный, настоящий крик.
Хавьер вцепился в её руку, пытаясь удержать, заземлить. Он чувствовал, как её ногти впиваются в его кожу. Бесполезно. Её тело билось в конвульсиях, подчиняясь невидимым разрядам. По лицу катились слёзы, смешиваясь с потом.
— Лена! — крикнул он, перекрывая скрежет и стоны. — Сделай что-нибудь!
— Я делаю! — её голос был напряжённым, резким. — Идёт первая фаза. Дефрагментация остаточного кода. Самая болезненная. Она должна это выдержать!
Он смотрел на искажённое мукой лицо сестры и ненавидел Лену. Ненавидел всем своим существом. За её спокойствие. За её цифры и проценты. За то, что она превратила его клятву в молчаливое соучастие в пытке. Он чувствовал себя надзирателем, держащим жертву, пока палач делает свою работу.
И в этот момент на периферии его зрения что-то изменилось.
На соседнем мониторе, том, что был подключён к криокапсуле Михаила Орлова, зелёные индикаторы стабильности разом полыхнули красным. Показатели жизнеобеспечения начали падать. Медленно, но неотвратимо.
Ад, который Лена устроила для Люсии, начал переливаться через край.
Хавьер увидел это. И Лена тоже.
На долю секунды она замерла. Пальцы застыли над клавиатурой. Хавьер увидел, как её взгляд метнулся от кричащей, бьющейся в кресле Люсии к красным, мигающим цифрам на мониторе брата. В этом движении глаз, в мгновенной смене фокуса не было и тени сомнения. Только холодный, мгновенный расчёт.
Она отвернулась от Люсии.
Её пальцы запорхали по клавиатуре, вводя длинные строки команд, стабилизируя систему брата, отсекая помехи. Она полностью проигнорировала агонию Люсии. Словно той просто не существовало. Словно её крики были не более чем фоновым шумом, мешающим работе.
Эти несколько секунд для Хавьера растянулись в вечность.
Мир потерял звук. Скрежет, гул станции, крики Люсии — всё утонуло в вате. Он смотрел на спину Лены, на её сосредоточенное лицо, и понимал.
Если бы пришлось выбирать, она бы без малейших колебаний пожертвовала его сестрой. Хрупкое, вымученное доверие, возникшее между ними, рассыпалось в прах. Он увидел её истинное лицо. Не спасительницы. Не союзницы. А другого, более эффективного монстра, который просто оказался с ним по одну сторону баррикад. Пока.
Ледяной холод заполнил его изнутри, вытесняя ярость. Холод понимания. Он был не партнёром в этой сделке. Он был инструментом. И его сестра — всего лишь расходным материалом.
Лена стабилизировала капсулу. Зелёные индикаторы вернулись на место. Она снова повернулась к главному монитору.
— Второй этап, — сказала она ровным голосом, словно ничего не произошло. — Изоляция ядра.
Но пик агонии Люсии, казалось, был пройден. Её крики перешли в тихие, сдавленные стоны. Тело обмякло в кресле. Хавьер подумал, что она потеряла сознание. Он хотел ослабить хватку, но её пальцы вдруг сжались на его руке с нечеловеческой силой. С силой тисков.
Он посмотрел на неё.
Глаза Люсии были открыты. Пустые, расфокусированные, они смотрели прямо на него. Или сквозь него.
А потом мир для Хавьера исчез.
Звук, свет, запах серы — всё схлопнулось в одну точку и пропало. Его словно втянуло в воронку, в чёрную дыру, которой стали глаза его сестры. Он больше не был в ледяном зале станции. Он был внутри неё. Внутри её кошмара.
Это был концентрированный сенсорный ужас. Он чувствовал холод бетонного пола своей спиной. Ощущал фантомную, острую боль от иглы, входящей в вену. Снова. И снова. Бесконечно. Скрежет стираемой плёнки он слышал не снаружи, а внутри своей черепной коробки. Он вибрировал в зубах, в костях.
И он видел. Лабиринт из белых, стерильных коридоров, уходящих в бесконечность. В конце каждого коридора стоял он. Его собственная копия. Она смотрела на него с холодным безразличием, потом молча разворачивалась и уходила, оставляя его одного в этом белом, вибрирующем аду. Бросая её. Снова и снова.
Это не было воспоминанием. Это была пытка, отлитая в форму вечности.
Он вернулся в реальность с криком, отшатнувшись от кресла. Упал на одно колено, хватая ртом воздух. Сердце ломало рёбра изнутри. Три секунды. Пять. Для него — вечность в персональном аду, из которого нет выхода. Он впервые в жизни чувствовал не страх смерти, а нечто худшее — ужас распада личности.
Теперь он знал.
Не в теории. Не по рассказам. Он побывал в её аду. И теперь частица её ада навсегда останется с ним. Выжечь её будет невозможно.
Он поднял взгляд на Лену. Лена, не отрываясь от основного потока данных, краем глаза зафиксировала скачок его сердечного ритма на биометрическом сенсоре. Эмпатическая обратная связь. Нестабильная переменная. Она проигнорировала это, сосредоточившись на цели. Она ничего не заметила.
Москва. Кабинет в комплексе Службы Внешней Разведки на Ясенево.
Кабинет был огромным и почти пустым. Массивный стол из чёрного дерева и два кресла. В одном, спиной к панорамному окну, сидел человек. Его лицо оставалось в тени.
Кирилл стоял перед столом по стойке «смирно». На полированной поверхности лежал тонкий планшет. Экран светился. На нём было одно короткое сообщение: «Актив сменил оператора».
— Она взяла контроль над Рихтер и ушла с братом, — голос из тени был спокойным. — Консорциум в хаосе. Очень элегантно. Где она сейчас?
— Предположительно, Исландия, — ответил Кирилл. — Заброшенная геотермальная станция «Геката». Её старый научный проект.
— Воронов был прав насчёт неё, — в голосе из тени не было ни удивления, ни восхищения. Только констатация. — Она не инструмент. Она — преемник. Такие люди опасны. Или бесценны.
Наступила долгая пауза.
— Найти её. Группу захвата — лучших. Без шума. Она нужна нам живой. Брат её — тоже. Он теперь ключ к её системе.
— А третий? Бывший оперативник «Аквилы»? Рейес?
Человек в тени задумался.
— Он её скальпель. И её слабость. Пока не трогать. Возьмите в плотную разработку. Если не получится завербовать — использовать как приманку. Если станет помехой — устранить. Но не раньше.
— Вас понял.
Кирилл коротко кивнул, резко развернулся и вышел. Кольцо вокруг них начало сжиматься.
Хавьер пришёл в себя. Его всё ещё трясло, но разум медленно возвращался. Он посмотрел на Люсию. Она дышала ровно, глубоко. Кажется, спала. Её лицо разгладилось. Впервые за многие недели она выглядела умиротворённой.
Он поднялся на ноги. Внутри — звенящее опустошение.
Лена, не заметившая ничего, кроме короткого скачка его сердечного ритма, сказала ровным голосом:
— Почти всё. Ядро протокола изолировано. Сейчас будет финальный импульс на стирание.
Она посмотрела на него, ожидая одобрения. Но Хавьер молчал. Он просто смотрел на неё. В его взгляде она, должно быть, увидела что-то новое. Что-то, чего раньше не было. Она нахмурилась и отвернулась к монитору.