Люсия лежала под тонким синтетическим одеялом. Дышала. Ровно. Впервые за месяцы её грудь не вздымалась в судорожном, рваном ритме, словно тело вслепую боролось за каждый глоток воздуха. Бледная кожа, синева под глазами, искусанные в кровь губы — всё это осталось, как гематомы и ссадины после жестокой драки. Но в её глазах, когда она их открыла, больше не было цифрового призрака. Не было ледяного, оценивающего взгляда хищника. Там был просто свет, отражавшийся от стерильных панелей потолка. Там была она.
Он молчал. Его голос, грубый, привыкший к командам и выстрелам, мог разрушить это хрупкое равновесие. Он просто смотрел, как она изучает его лицо, словно видела впервые.
— Хави? — её голос был шёпотом, потрескавшимся от долгого молчания. Звук, который он думал, что потерял навсегда.
Он сглотнул ком, твёрдый, как камень. Кивнул. Не смог выдавить ни слова.
Она медленно, с видимым усилием, протянула руку и коснулась его щеки. Её пальцы были холодными.
— Ты… здесь.
— Я здесь, — наконец выдохнул он.
Они молчали. Единственным звуком был мерный, низкий гул, доносившийся из главного зала — системы жизнеобеспечения капсулы Михаила. Этот звук больше не казался угрожающим. Он был просто фоном. Белым шумом новой, пустой страницы.
— Помнишь… — начал он тихо, подбирая слова, как сапёр провода. — Тот компас? В жестяной коробке из-под печенья. Под старым оливковым деревом.
Слабая, едва заметная улыбка тронула уголки её губ. Воспоминание пробилось сквозь пелену травмы.
— Компас… который не работал. Стрелка… всегда показывала на тебя.
— Я говорил, что я и есть твой север, — его собственный голос показался ему чужим, мягким. Он не говорил так уже очень, очень давно. Он чувствовал, как напряжение, державшее его позвоночник прямым последние недели, начало отпускать. Мышцы плеч, сведённые в камень, понемногу размягчались. Адреналин схлынул, оставив после себя выжженную, гулкую пустоту. И в эту пустоту медленно, по капле, просачивалось что-то похожее на покой.
Но потом улыбка на её лице исчезла. Взгляд снова стал мутным, сфокусировался на чём-то за его плечом, на чём-то, чего в комнате не было.
— Хави… я их помню, — прошептала она, и холод её пальцев на его щеке стал ощутимее. — Всех. Тех охранников… в бункере. Одного звали Маркус. Он… он думал о запахе блинчиков, которые его жена готовит по субботам. О том, как его маленькая дочка смеётся, когда он подкидывает её на руках. Он думал об этом, когда я…
Её голос сорвался, превратился в сдавленный хрип. Тело задрожало.
К чёрту покой.
Хавьер сжал её руку, его ладонь почти полностью накрыла её хрупкую кисть. Лицо снова стало маской. Мышцы напряглись. Пустота внутри мгновенно заполнилась привычной, глухой яростью, но на этот раз её целью было нечто неосязаемое. Память.
— Это в прошлом, — произнёс он жёстко, вбивая слова, как гвозди. — Слышишь? Прошлом. Их больше нет. «Пастыря» нет.
— Но я есть, — прошептала она, и слеза медленно покатилась по виску, теряясь в волосах. — Я помню их страх. Хави, я чувствовала его. Он до сих пор во мне. Как… как ожог.
Он замолчал, не находя слов. Он выиграл войну. Он притащил её с поля боя, истекающую кровью, но живую. И только сейчас понял, что часть её навсегда осталась там, среди призраков, которых она сама и создала. Его победа была отравлена с самого начала. Она была не концом страданий, а началом нового, тихого, персонального ада. Ада, из которого он не мог её вытащить.
Он просто сидел рядом, держал её холодную руку и смотрел, как её плечи беззвучно содрогаются.
За тысячи километров, в стерильном, пахнущем дорогим кофе и озоном ситуационном центре в Москве, Кирилл смотрел на экран. Мир за окном был залит холодным сиянием столичной ночи, но здесь, в этом аквариуме из стекла и стали, царил вечный искусственный день.
Рядом с ним стоял молодой аналитик, бледный, с красными от бессонницы глазами. Его голос был почтительным, но в нём дрожало плохо скрываемое потрясение.
— Зафиксировано в ноль три сорок семь по Гринвичу, товарищ полковник. Короткий, но экстремально мощный психо-эмпатический всплеск. Источник — геотермальная станция «Хеймдалль-7», Исландия. Заброшена с девятнадцатого года.
На тактической карте мира вспыхнула и погасла крошечная красная точка.
— Одновременно, — аналитик перелистнул страницу на планшете, — мы получили синхронные отчёты о спонтанных психотических срывах у сорока семи субъектов по всему миру. Лос-Анджелес, Берлин, Токио… Все — бывшие «агнцы» Консорциума, все связаны с проектом «Шум».
Кирилл не отрывал взгляда от карты. Он отхлебнул горький, остывший кофе из бумажного стаканчика. Вкус был отвратительный. Он поставил стакан на стол, звук показался оглушительным в напряжённой тишине. Предсмертный крик «Пастыря». Он узнал его почерк, его масштаб. Орлова. Она не просто деактивировала протокол. Она его выпотрошила.
Он вспомнил её — тихую, до смешного педантичную, с её дурацкими виниловыми пластинками и взглядом, который, казалось, видел не тебя, а структуру твоих данных. Он всегда знал, что за этой маской перфекциониста скрывается что-то жёсткое, нечто абсолютно безжалостное. Что-то, что проснулось, когда система тронула её брата.
«Она не просто стёрла его, — пробормотал он так тихо, что аналитик не расслышал. — Она его вскрыла. Как консервную банку».
Он повернулся, его лицо было непроницаемым.
— Это всё?
— Есть кое-что ещё, — аналитик нервно сглотнул. — От нашего источника в Aethelred Dynamics. Хелен Рихтер… она среди пострадавших. Найдена в состоянии полного кататонического ступора. Бормочет одно и то же слово. «Фальшиво».
Кирилл кивнул. Игра закончилась. И началась новая, куда более опасная. Лена была не просто беглой переменной. Она держала в руках ключ к оружию, способному обрушить всю мировую архитектуру контроля. И она была нестабильна. Непредсказуема.
— Присвоить объекту «Орлова, Елена Сергеевна» высший приоритет угрозы. Кодовое имя — «Архитектор». Она больше не бывший агент. Она — новый нулевой пациент, — его голос был ровным и холодным, лишённым любых интонаций, кроме приказа. — Задача: найти. Изолировать. Любой ценой.
Аналитик вытянулся в струнку.
— Есть, товарищ полковник.
Кирилл снова повернулся к экрану. Он смотрел на одинокую точку на карте и думал о Хавьере Рейесе, бывшем оперативнике «Аквилы», чьё досье он изучил до последней запятой. Идеальный инструмент. Сильный, предсказуемый в своей преданности сестре. Он не знал, был ли Рейес ещё жив. Но если был, то он находился в эпицентре бури, даже не подозревая, что держит за руку не спасительницу, а детонатор.
Люсия уснула, измученная слезами и воспоминаниями. Хавьер осторожно высвободил свою руку и укрыл её получше. Он вышел из медицинского отсека, оставив её в тишине.
Главный зал станции встретил его ударом плотного, влажного жара. Воздух был тяжёлым, насыщенным запахом разогретых минералов, серы и металла. Так, наверное, пахнет в кузнице у дьявола. С потолка, терявшегося в полумраке высоко наверху, свисали гирлянды толстых кабелей и ржавеющие фермы. Где-то в глубине станции гудели геотермальные турбины, и этот гул отдавался вибрацией в бетонном полу.
Он увидел Лену.
Она стояла у центрального терминала, подключённого к криокапсуле её брата. Она не отдыхала. Она не сидела рядом, не ждала, не молилась. Она работала. Её спина была прямой и напряжённой, как натянутая струна. Пальцы летали над сенсорной панелью с такой скоростью, что сливались в размытое пятно. Она была похожа не на сестру, дождавшуюся спасения брата, а на инженера перед критически важным запуском ракеты.
Что-то было не так.
Это был не логический вывод. Это был укол чистого животного инстинкта. Того самого, что заставлял его проверять углы в пустой комнате и смотреть на руки собеседника, а не в глаза. Тот инстинкт, который за последние часы убаюкала фальшивая победа, сейчас заорал, как сирена тревоги.
Хавьер подошёл ближе. Звук, который он принял за системы жизнеобеспечения, был другим. Более мощным. Глубоким. Это был не писк медицинских мониторов, а гул работающих на пределе вычислительных мощностей. Он заглянул ей через плечо.
На огромном голографическом дисплее была не кардиограмма. Не энцефалограмма. Там висела, медленно вращаясь, пульсирующая синим архитектура. Нейронная сеть. Похожая на «Пастыря», но в тысячи раз сложнее. Изящнее. Совершеннее.
В углу экрана Хавьер увидел строку состояния. Она была написана на том же корпоративном новоязе, который он успел возненавидеть.
[СИСТЕМА «АРХИТЕКТОР». ИНТЕГРАЦИЯ С НОСИТЕЛЕМ… 98%.]
[БИО-БРАНДМАУЭР «МИХАИЛ». СТАТУС: ОПТИМАЛЬНЫЙ.]
Желудок скрутило в ледяной узел, несмотря на жаркий, влажный воздух. Он не понимал всех слов, но смысл был ясен, как выстрел в упор. Он посмотрел на неподвижное, бледное лицо Михаила за стеклом капсулы. Потом на Лену.
Его рука легла ей на плечо. Тяжело. Как камень.
— Лена. Что ты делаешь?
Она замерла. На одно короткое мгновение её пальцы остановились. Потом она медленно, очень медленно повернулась.
Если бы Хавьер верил в дьявола, он бы решил, что смотрит ему в глаза. Но в её взгляде не было зла. Не было ненависти. Не было даже триумфа. Там не было ничего человеческого. Только холодный, ясный, всепроникающий интеллект. Спокойная уверенность программы, которая только что закончила установку в идеального носителя.
— Спасибо, Хавьер, — её голос был ровным, без единой эмоции. Как будто она диктовала отчёт. — Твоя часть сделки выполнена. Ты был эффективным инструментом.
Слово «инструмент» вошло в него, как осколок стекла. Не больно, но глубоко, задев что-то жизненно важное. Он убрал руку с её плеча, словно обжёгшись.
— Что… это… такое? — он кивнул на экран, на пульсирующую синюю галактику.
Она проследила за его взглядом. В её глазах не было ни гордости, ни радости. Лишь констатация факта.