И он видел. Лабиринт из белых, стерильных коридоров, уходящих в бесконечность. В конце каждого коридора стоял он. Его собственная копия. Она смотрела на него с холодным безразличием, потом молча разворачивалась и уходила, оставляя его одного в этом белом, вибрирующем аду. Бросая её. Снова и снова.
Это не было воспоминанием. Это была пытка, отлитая в форму вечности.
Он вернулся в реальность с криком, отшатнувшись от кресла. Упал на одно колено, хватая ртом воздух. Сердце ломало рёбра изнутри. Три секунды. Пять. Для него — вечность в персональном аду, из которого нет выхода. Он впервые в жизни чувствовал не страх смерти, а нечто худшее — ужас распада личности.
Теперь он знал.
Не в теории. Не по рассказам. Он побывал в её аду. И теперь частица её ада навсегда останется с ним. Выжечь её будет невозможно.
Он поднял взгляд на Лену. Она смотрела на свои мониторы. Она ничего не заметила.
Москва. Кабинет в комплексе Службы Внешней Разведки на Ясенево.
Кабинет был огромным и почти пустым. Массивный стол из чёрного дерева и два кресла. В одном, спиной к панорамному окну, сидел человек. Его лицо оставалось в тени.
Кирилл стоял перед столом по стойке «смирно». На полированной поверхности лежал тонкий планшет. Экран светился. На нём было одно короткое сообщение: «Актив сменил оператора».
— Она взяла контроль над Рихтер и ушла с братом, — голос из тени был спокойным. — Консорциум в хаосе. Очень элегантно. Где она сейчас?
— Предположительно, Исландия, — ответил Кирилл. — Заброшенная геотермальная станция «Геката». Её старый научный проект.
— Воронов был прав насчёт неё, — в голосе из тени не было ни удивления, ни восхищения. Только констатация. — Она не инструмент. Она — преемник. Такие люди опасны. Или бесценны.
Наступила долгая пауза.
— Найти её. Группу захвата — лучших. Без шума. Она нужна нам живой. Брат её — тоже. Он теперь ключ к её системе.
— А третий? Бывший оперативник «Аквилы»? Рейес?
Человек в тени задумался.
— Он её скальпель. И её слабость. Пока не трогать. Возьмите в плотную разработку. Если не получится завербовать — использовать как приманку. Если станет помехой — устранить. Но не раньше.
— Вас понял.
Кирилл коротко кивнул, резко развернулся и вышел. Кольцо вокруг них начало сжиматься.
Хавьер пришёл в себя. Его всё ещё трясло, но разум медленно возвращался. Он посмотрел на Люсию. Она дышала ровно, глубоко. Кажется, спала. Её лицо разгладилось. Впервые за многие недели она выглядела умиротворённой.
Он поднялся на ноги. Внутри — звенящее опустошение.
Лена, не заметившая ничего, кроме короткого скачка его сердечного ритма, сказала ровным голосом:
— Почти всё. Ядро протокола изолировано. Сейчас будет финальный импульс на стирание.
Она посмотрела на него, ожидая одобрения. Но Хавьер молчал. Он просто смотрел на неё. В его взгляде она, должно быть, увидела что-то новое. Что-то, чего раньше не было. Она нахмурилась и отвернулась к монитору.
— Заканчиваю.
Она нажала последнюю клавишу.
Скрежет в динамиках достиг оглушительного пика и резко оборвался.
Наступила абсолютная, давящая тишина. Даже гул станции, казалось, замер.
Всё. Кончено.
Но в эту же секунду Хавьер почувствовал это. Словно по комнате прошла слабая, но отчётливая волна невидимого давления. Волна чистой, концентрированной боли.
Лена тоже вздрогнула и инстинктивно обхватила себя руками. Её взгляд метнулся к монитору, где отображалась глобальная карта сети Консорциума.
Карта вспыхнула.
Сотни, может быть, тысячи красных точек загорелись одновременно. Нью-Йорк, Лондон, Токио, Берлин. Везде, где были «агнцы», носители имплантов.
Лена вывела на главный экран видеопоток из медицинского центра в Северном море.
Камера показывала стерильную палату. На кровати, глядя в стену пустыми глазами, сидела Хелен Рихтер.
Внезапно она запрокинула голову. Её рот открылся в беззвучном, искажённом мукой крике. Тело выгнулось, руки скрючились, вцепившись в простыню. Её лицо, всегда бывшее ледяной маской контроля, превратилось в гримасу предсмертной, нечеловеческой агонии.
Протокол «Пастырь», умирая, не просто исчез.
Он послал свой последний, прощальный импульс. Предсмертный крик. Волну чистого, дистиллированного ужаса всем, кого он когда-либо контролировал.
Глава заканчивалась на этом образе. На образе тихого, глобального, беззвучного крика, который слышали только те, кто был его частью. И те двое, что стояли в ледяном сердце Исландии и только что выпустили его на волю.
Глава 13: Тишина
Последний импульс ударил по сознанию Хавьера с силой отбойного молотка. Он видел, как напряглось тело Лены, как её пальцы, белые от напряжения, застыли над клавиатурой. Видел, как грудная клетка Люсии в последний раз судорожно взметнулась, словно у утопленника, глотнувшего воздуха перед тем, как уйти под воду.
А потом всё кончилось.
Пронзительный, нечеловеческий психический визг, ставший фоновым шумом их существования, не затих — он оборвался. Словно кто-то перерезал кабель. В ушах Хавьера зазвенело от наступившей пустоты. Это не была тишина покоя. Это была оглушающая, абсолютная тишина вакуума, тишина ампутации. Пространство, которое раньше занимал «Пастырь», теперь зияло пустотой, и эта пустота давила, выталкивая воздух из лёгких.
Единственным звуком теперь был низкий, утробный гул геотермальной станции. Он гудел всегда, но за психическим визгом его не было слышно. Теперь этот гул казался невыносимо громким. Хавьер инстинктивно прислушался к дыханию сестры. Оно было. Тихое, едва различимое, но было.
Люсия обмякла в кресле, её голова безвольно упала на грудь. Капля крови, застывшая у ноздри, казалась чёрной в тусклом свете аварийных ламп.
Хавьер не двинулся с места. Облегчения не пришло. Пришло онемение. Тотальное, всепоглощающее, как после контузии. Победа ощущалась как смерть. Он смотрел на Люсию не как на спасённую сестру, а как сапёр смотрит на обезвреженную бомбу, всё ещё не веря, что она не взорвётся ему в лицо.
Он заставил себя подойти. Медленно, словно двигаясь под водой. Его ноги едва слушались, мышцы были забиты адреналиновым шлаком. Он протянул руку, и его пальцы на мгновение замерли в сантиметре от её лба. Раньше он чувствовал это — слабое, вибрирующее, тошнотворное жужжание, исходящее от неё, как жар от раскалённого металла.
Сейчас — ничего. Её кожа была просто прохладной и слегка влажной. Пустой.
Лена откинулась на спинку скрипнувшего кресла. Её лицо, освещённое снизу зелёным светом терминала, походило на восковую маску. Она провела рукой по волосам, и Хавьер заметил, что её пальцы едва заметно дрожат.
— Протокол стёрт. Чисто, — сказала она в пустоту. Голос был ровным, но хриплым.
Хавьер не ответил. Он смотрел на лицо сестры, пытаясь найти в этих спокойных, безжизненных чертах хоть что-то узнаваемое. Его миссия была выполнена. Так почему на душе было так, словно он проиграл всё?
Тишина в помещении загустела. Хавьер слышал собственное дыхание, громкое и рваное. Слышал, как капает конденсат с трубы под потолком — редкие, тяжёлые капли, отбивающие ритм вечности.
Люсия не просыпалась.
Онемение начало отступать, уступая место холодному и липкому страху. Он ожидал чего угодно — криков, слёз, пробуждения. Но не этой восковой неподвижности.
— Что с ней? — его голос был чужим, надтреснутым.
Лена не повернулась. Её взгляд был прикован к экрану, где бежали строки диагностического кода.
— Нейронный шок, — ответила она так же ровно, будто комментировала сводку погоды. — Последний импульс вызвал каскадное обнуление. Синаптические связи перегружены. Системе нужно время на рекалибровку.
Слово «рекалибровка» ударило по Хавьеру сильнее любого удара. Онемение слетело с него, как струп. Мышцы свело судорогой.
— Рекалибровку?! — он вскочил, опрокинув стул. Грохот металла о бетонный пол был единственным резким звуком. — Это не чёртов компьютер, Лена!
Он сделал два шага к ней, его тень полностью поглотила её.
— Я видел, что ты с ней сделала! Я был там! В её голове! Ты хоть представляешь, на что это было похоже?
Лена медленно, очень медленно повернулась. В её глазах не было ни страха, ни вины. Только бездонная усталость.
— Да. Ты был, — её голос был тихим, но твёрдым, как сталь. — А значит, ты лучше других знаешь, что мы оттуда вырезали. Это была не просто рак сознания. Это была хирургия. А хирургия всегда оставляет шрамы.
Её спокойствие, её логика взбесили его ещё больше.
— Шрамы? — он выплюнул это слово, как осколок зуба. — Я видел её глазами, Лена. Я чувствовал, как ты её жжёшь. Тебе было плевать. Ты просто расчищала дорогу к своему брату.
Он сделал последний шаг, его кулак был твёрд, как камень. Он хотел её ударить. Хотел стереть эту ледяную правоту с её лица. Но её слова, жестокие и неоспоримые, уже сделали это за него. Рука, готовая к удару, бессильно повисла вдоль тела.
— Мне не было «плевать», — прошипела она, наклонившись вперёд. — Я делала то, что необходимо. То, на что у тебя…
— Не смей! — рявкнул он, но она его перебила.
— …не хватило бы ни знаний, ни духа! — её голос сорвался, но тут же снова стал ледяным. — Если бы я поддалась панике, если бы остановилась хоть на секунду… её мозг превратился бы в кашу. Она бы умерла. Прямо здесь.
Он отшатнулся, словно от удара. Её слова были правдой. И эта правда обожгла его, выжигая ярость дотла.
Лена встала, оказавшись с ним лицом к лицу. Она была ниже, хрупче, но в этот момент казалась скалой.
— Эта тишина, Хавьер… которая тебя так бесит… это и есть твоя победа. Ты получил то, за что сражался. Привыкай к ней.
Вся ярость схлынула, ушла в пол, оставив после себя лишь горький пепел. Он смотрел на неё и видел не монстра, а солдата. Такого же, как он сам.
Он медленно отступил. Подобр