«Как вам представляется, российский «маятник цивилизационной неустойчивости» (термин Александра Янова) от попыток европейской идентификации к ордынской и обратно — укорачивается ли его амплитуда?» Незначительно. Нил Сорский учит нас, что история ускоряется, но она ускоряется осторожно, не слишком быстро.
«Среди нас сегодня есть люди, которые пережили, по сути, три его колебания, в то время как раньше этот цикл, начиная с XIII века, длился столетия. Завершится ли это шатание в обозримом будущем? Замрёт ли оно на европейскости или на ордынности?»
У меня есть ответ на этот вопрос, но я не буду его здесь вам называть, потому что это будет названо каким-нибудь экстремистским призывом. Я просто считаю, что этот маятник, эти шатания во многом обусловлены не столько российской ментальностью, а сколько российской географией. Панический страх перед любыми разговорами о самоуправлении страны, о том, что это всегда призыв к распаду, — это мешает мне продолжить разговор. Поэтому, если хотите, пишите на почту — и я вам отвечу. Хотя во многих моих статьях уже есть на этот вопрос ответ. Я считаю, что ничто, кроме местного самоуправления, не может эту проблему разрешить, потому что в местном самоуправлении этих метаний не будет. Вот и всё.
«Чехов свои грустные или задушевные пьесы называл комедиями. Почему? С какой точки зрения он видел описываемые ситуации как комедийные?» Как сказала одна умная девочка, которая тоже моя ученица… Я очень люблю цитировать своих учеников, потому что действительно от них всегда набираешься ума. Она музыкантша, и она очень правильно сказала: «У Чехова «комедия» в «Вишнёвом саде» написано, как на музыкальной пьесе пишут «moderato», или «presto», или «adagio»». Это надо так играть, это указание для господ актёров. Это надо играть как комедию — и тогда это будет восприниматься как трагедия. Попробуйте сыграть «Чайку» как трагедию — и это будет бред.
По-моему, самая правильная постановка «Чайки» — это то, что сделала Маргарита Терехова в своём фильме, где всё комично. Она и Раневскую играет комичную, с насмешкой, с издёвкой. И воспринимается эта история как настоящая грандиозная трагедия. Или Овчаров, который поставил «Сад» (так называется картина, по «Вишнёвому саду») как комедию. Смешно всё: смешно Лопахин руками размахивает, сапогами скрипит, Симеонов-Пищик смешной, Фирс (Ясулович) смешной. А смотришь — трагедия, ну плачешь просто! А Шарлотта какая… Нет, это надо так играть.
Очень хороший вопрос. Спасибо, Антон. «Обращали ли вы внимание на поразительное сходство многих концепций Мережковского и Даниила Андреева? Мережковский — самый цитируемый в «Розе Мира» автор. Полностью совпадает неканоническая концепция Троицы (Отец — Мать — Сын)». Да и в «Эвакуаторе» у меня такая же концепция, но там она выдуманная, там она мифологическая, инопланетная. «Культурные и историософские концепции совпадают буквально вплоть до уверенности в существовании Атлантиды у обоих». Почему? Голохвастов (автор замечательной поэмы «Гибель Атлантиды») тоже верил. Я не думаю, что это от Мережковского взято. Просто они все любили Платона, ну и, естественно, что идеи Атлантиды. «Одинакова концепция «Христос больше христианства», — да, с этим невозможно не согласиться. — Что это? Единство духовного опыта?»
Знаете, на вершине все тропы сходятся. «Everything that rises must converge», как у Фланнери О’Коннор. Невозможно не сойтись высоким умам. Я считаю, что просто духовный опыт Мережковского и приобретённый куда более страшной ценой духовный опыт Даниила Андреева привели к одинаковым выводам. При этом я не отрицаю, не могу исключать (и, кстати, биографии это подтверждают), что Даниил Андреев вдумчиво читал Мережковского. Во всяком случае, ожидание нового культурного завета, понимание культуры как церкви и служение культуре, как церковному, прогнозы о будущем России, настоящая любовь к России, чувствование её духовное, этой светлой сущности — я думаю, их это роднит.
Другое дело, что Даниил Андреев был просто как поэт на голову выше и Мережковского, и большинства современников. Это поэт исключительной мощи! Как прозаик и духовидец он, я думаю, приближается к уровню Мережковского, к уровню «Иисуса Неизвестного». Я считаю, что «Роза Мира» — это великая книга, да. Можно её считать фантастической.
«Как вы полагаете, был ли Андрей Платонов верующим человеком?»
Верующим? Нет, не думаю. Но он был человеком, скажем, гораздо более широко склада, чем примитивный позитивизм. И техника для него была тоже шире техники как-то, она не сводилась для него к формулам. Я думаю, что он был человеком очень широкого мировосприятия, скорее языческого, наверное. Вообще о религиозности Платонова надо говорить с такими специалистами, как Корниенко, Шубина, то есть с людьми, которые годы потратили на настоящее изучение его текстов, на герменевтику Платонова. Это надо говорить с ними.
««Дневное размышление о божием величестве» и «Весь год мы бессмысленно пашем…» — это точки, обозначающие обретённый и утерянный рай. Окончательно ли это? Больше ничего не будет про Крым?»
Перечислены два моих крымских стихотворения. Спасибо. Нет, будет про Крым обязательно. Много ещё будет про Крым. И я абсолютно уверено, что и Крым всё-таки… Ну, это тема (во всяком случае, литературная тема), которая будет питать ещё многие поколения.
«Несколько слов о творчестве Кабакова».
Я очень люблю Александра Кабакова, Александра Абрамовича, Сашу. Я очень высоко ставлю «Невозвращенца» и «Подход Кристаповича». Мне очень интересно было читать «Последнего героя». Я очень часто с Кабаковым не согласен, но я люблю его за точность письма, за сухость, за остроумие желчное. Он замечательный писатель, очень интересный.
«Не находите ли вы, что Окуджава очень похож по духу на Уильяма Сарояна?»
Ну, это не я не нахожу, а это многие критики, когда вышел «Школяр», писали, что военные сочинения Сарояна и других молодых американцев, фронт заставших, на Окуджаву влияли. Это не влияло, конечно, но просто Окуджава попал в эту же струю. Просто никогда не стеснялись в американской военной прозе признаться, что умирать не хочется. «Жить хочется! Жить хочется! Когда же это кончится?..» — как писал Окуджава в стихах «Первый день на передовой». Это почему-то не было постыдно для американской прозы. Советский герой должен всё время жаждать умереть за Родину — и поскорее, и поболезненнее! Это такая подлая идеологическая установка, которая привела к форменной травле сборника «Калужские страницы». Окуджаве там досталось больше всех, хотя там было много и других талантливых произведений.
«Прочитал вашу статью в «Собеседнике» — почувствовал себя частью коллективного Хему́ля…» Все спорят всё время, как надо — Хему́ль или Хе́муль. Я убеждён, что Хему́ль, хотя знаю, что по-шведски всё-таки Хе́муль, кажется. «…Из Муми-тролля и кометы», думающего только о своих марках. Но ведь в нашем случае комета не пролетит мимо, а обязательно врежется. Может быть, и нужно, чтобы произошло столкновение? Ведь тогда от ложных патриотов не останется и следа. Что вы думаете по этому поводу?»
Знаете, слишком дорогая цена за то, чтобы избавиться от ложных патриотов. «Лучшее средство от перхоти — это гильотина». Нет, я думаю, что с перхотью можно бороться и другими способами разнообразными. Простите за эту ассоциацию. Я слышал однажды разговор замечательный — один журналист жаловался другому на простатит, а тот говорит: «Ты знаешь, есть сейчас какой-то способ, при котором как-то пропускают электрический ток, и это проходит». — «А, да-да! Я знаю этот способ! Пропускают электрический ток. После этого вообще всё проходит!» Это совершенно справедливо. Ну, я не хотел бы.
Гениальность Туве Янссон… Вы знаете, наверное, что первая книга в моей жизни, прочитанная в четыре года совершенно самостоятельно, — это «Муми-тролль и комета» (и этот экземпляр у меня до сих пор дома хранится) в гениальном переводе Владимира Смирнова. Это книга, которая действительно великая. Но ведь в ней же есть потрясающая догадка о том, что Господь в последний момент пожалеет — комета пройдёт мимо. И это не только из-за милосердия, а это потому, что испытание имеет смысл, когда оно всё-таки не закончилось смертью. Если бы комета погубила Землю, то зачем тогда всё, чему научились и Муми-тролль, и фрёкен Снорк, и Хемуль, и Ондатр? Зачем тогда всё? Испытание имеет смысл, когда тебя провели через «гностическую мясорубку», как Фаулз это называет, а потом всё закончилось — и ты жив, и можешь жить заново. Надо просто перестать бояться катастрофы, как в рассказе «Филифьонка в ожидании катастрофы», а после этой катастрофы начинать жить заново. И как раз высшее божие милосердие и заключается в том, что окончательный конец свет не наступает, что комета пролетела мимо, она попала во всех метафизически, а физически все остались целы.
«Дмитрий, вы планируете свалить из рашки, или вам больше нравится гадить здесь?»
Конечно, здесь, ведь я вам необходим. Понимаете, ведь если бы не я, о ком вы бы писали эти комментарии на форуме? И не написав этого комментария на форуме, не выплеснув немножечко своего внутреннего содержимого, вы, возможно, задохнулись бы от него, задохнулись бы в собственной вони. А так вот я послужил вам спасением. И, конечно, жизнь моя уже этим оправдана.
«Макаревич отказался покидать Россию, сославшись, что дышит тут вольно и глубоко, — по-моему, вы неточно его цитируете. — А как ваши планы? — Ну как? Я тоже планирую дышать тут вольно и глубоко. — Почему бы не поработать в Афроукраине, как Мотя?»
Не знаю, что такое Афроукраина. Догадываюсь, что Мотя — это Ганапольский. Не думаю, что вы пили с ним на брудершафт. Хочется повторить вам слова любимого автора: «Не волнуйтесь — я уехал. Не надейтесь — я и не уеду!» Как говорил в своё время Лев Александрович Аннинский: «Меня отсюда вынесут только вперёд ногами».
«Спасибо за интересное времяпрепровождение, — вам тоже. — Как справиться или не впасть в разочарование от неуспехов детей в учёбе и отсутствии интереса к чему-либо?»